Девочка кивнула.

– Огонь все равно должен быть… – повторила она вслух слова матери. – Я должна умереть, Кити…

Яна шептала почти неслышно, слабо шевеля окровавленными губами.

– Меня нет… И тебя нет… Это всего лишь сон…

Новикова шумно выдохнула, чувствуя, как плавно погружается в спасительный сон. Он мог уберечь ее… Ее.

Яна с трудом приоткрыла глаза, фокусируя взгляд на двери. От нее почти ничего не осталось, зато огонь словно разгорался все сильнее.

– Надо уходить… – лихорадочно зашептала Яна и, не дав Никите себя остановить, дернулась, чтобы встать. Древко, выглядывающее из тела спереди, исчезло в ране, а затем и вовсе оказалось позади нее. Девочка встала на ноги. Покачиваясь, едва дыша и ничего не соображая, она подняла голову. – Мальчики такие дураки… – добавила она неразборчиво.

Один единственный шаг, заглушенный хлопком огня и криком брата, подкосил Новикову. Колено дрогнуло, нога согнулась, и девочка упала лицом на пол, рассекая бровь и щеку. Но не вставая и даже не двигаясь.

– Кити… Я должна спасти брата…

Огонь охватил девочку, закружив вихрь искр. Яна приоткрыла глаза, не слыша, что говорил брат. Она смотрела на пламя, внутри которого видела лицо. Знакомое и нет одновременно. Не мама, не папа. Какая-то девушка, взрослая, которая улыбалась и лениво наматывала кудрявую прядь на палец. Она была взрослой, красивой, стройной. Такой, какой Яна могла бы стать. Какой Яна стала бы.

Девочка закрыла глаза, сбивчиво дыша. Она ничего не чувствовала вокруг, не слышала голоса брата, не ощущала жар огня.

– Я должна… – из последних сил шептала она, пытаясь подняться, но тело не слушалось, мозг боролся с пустотой. Образ молодой и красивой девушки растворился в пламени. Исчез, как и вся ее будущая жизнь, которой не было и не будет.

Яна зажмурилась. Годы, которые она потеряла из-за собственной глупости, ускользали от нее, утекали сквозь пальцы. Она уже никогда не вырастет, не будет гордиться скинутыми килограммами, не будет дразнить младшего брата и подкалывать его по поводу девочек…

Огонь усилился, но, к счастью, Никиту он не трогал.

«Это мое наказание за глупость… Огонь должен гореть… И я вместе с ним…»

Новикова даже не пыталась подняться, слыша, как ласковый голос матери убаюкивает ее, призывая перестать бороться и дать душе покинуть тело. Яна улыбнулась, закашлявшись. Задыхаясь от крови во рту, она все еще могла избавиться от нее.

Она уже больше никогда не увидит мать. Не обнимет отца. Не ущипнет малыша-брата.

Никогда не пойдет в школу и не увидит друзей, которые всегда были рады поиграть с ней и поговорить.

Никогда не влюбится так сильно, что будет страдать. Хотя… Яна закашлялась снова, выдыхая. Кажется, это уже с ней случилось. Только первая влюбленность оказалась впустую и причинила только боль. Скорее всего, он все понял, потому и реагировал так отвратительно. Потому и заставлял ее страдать и плакать.

Она никогда не выберет профессию, чтобы поступить в университет и жить другой жизнью.

Никогда не заведет детей, которые бы будили ее по утрам громкими воплями и требованиями приготовить поесть.

Никогда не потанцует на свадьбе Никиты, который бы возмущался, что костюм плохо сидит и церемония слишком пафосная. Родители бы смеялись и пытались его успокоить. Отец бы рассказывал о своем опыте, пытаясь завуалировать пережитые страдания под шутками, а мать бы в один момент призналась, что тоже устала танцевать и веселиться на их свадьбе…

Огонь спалил будущее, растворяя его в себе. Образы исчезли, голоса стихли. Все вокруг превратилось в одну сплошную боль. Тело девочки выгнулось, сознание пошатнулось. Пальцы вяло скользнули по полу, ни за что не ухватившись.

«Я должна…»

Ник

Яна бормотала что-то нескладное, мотала головой и теребила пальцами одежду. Что-то шептала, но Ник не мог разобрать ни слова. Из разорванного бока текла кровь, и мальчику было больно от одного его вида. Никита подполз ближе и сдавил рану ладонью, но кровь продолжала течь сквозь пальцы. Немного подумав, он стянул с себя футболку, скомкал ее и закрыл рану, сильно надавливая, чтобы остановить кровотечение. Помогло. Хотя бы на время. Ник помог сестре перевернуться на спину и положил ее голову себе на колени. Нашел кусок обгоревшей тряпки и закрыл вторую сторону раны, молясь, чтобы не было заражения.

«Кити…»

Яна открыла глаза и посмотрела на Ника помутневшими глазами. Слово было таким знакомым, таким родным. Словно он его уже слышал. Оно отдавало ностальгией, теплом, любовью. Домом. Впервые за долгое время на глаза Ника навернулись слезы. Он понимал, что без помощи врачей Яна долго не протянет. Еще чуть-чуть, и сестры не станет. Снова. Вот только теперь он ее потеряет по-настоящему. Будет больно и страшно. И одиноко. Слезы градом покатились по щекам, смывая сажу и пепел. Никита взвыл от безысходности, вложив в этот крик все отчаяние и боль. Он не может потерять сестру вот так глупо, когда все закончилось. Когда он предотвратил пожар.

Дождь стал стихать, сквозь тучи показался лунный свет. Чистый и теплый, он словно убаюкивал. Дарил надежду. Или подсвечивал последний путь. Глаза щипало, горло сводило судорогой. Боль в груди была такой сильной, что казалось, сердце скоро разорвется на кусочки. Но этого не происходило, словно судьба решила сыграть злую шутку. Чтобы Ник видел смерть своей сестры. Чтобы прочувствовал, прожил, осознал. Чтобы понял, наконец, свою мать.

– Ложкой снег мешая, – пропел Ник, всхлипывая, – ночь идет большая…

Яна улыбнулась. Из последних сил протянула руку к щеке Никиты и прошептала:

– Спой еще, Кити… Спой для меня, малыш.

Захлебываясь слезами, Ник продолжал петь любимую колыбельную, надеясь, что Яна не уснет навсегда. Он пел, когда кончились слова. Пел, когда ком в горле не давал дышать. Пел, когда сестра закашлялась и из ее рта полилась кровь. Пел несмотря ни на что. Капли перестали бить по деревянным перекрытиям, звуки стихли, словно природа скорбела вместе с подростками. А вместе с дождем ушла и надежда: языки пламени стали разгораться сильнее, охватывая помещение.

Голова кружилась. Картинка плыла перед глазами. Руки отказывались слушаться, мозг – думать. Никита упал рядом с Яной, смотря на огонь, вновь охвативший стены сарая. Он вдыхал родной запах сестры и угадывал в нем цветочные нотки. Так пахло от мамы – цветами и свежестью. Так пах дом. Так пахла любовь. Никита прижался к сестре и закрыл глаза. Им не выбраться. Это их последние минуты вместе.

«Прости, мама…»

Растворяясь в дымке, Никита видел семью в полном составе: мама, папа, Яна и он – сидит на руках у мамы, щекастый карапуз. Вокруг солнечно и тепло, как в начале лета. Ник ощутил атмосферу того дня, что навсегда остался на фотографии. Он словно вернулся в прошлое, проживая лучшие моменты своей жизни. Только сейчас он понял, как был счастлив. Удивительно, как быстро память стирает воспоминания о страшном, о болезненном. Особенно в детстве. Ник вспомнил день, когда мама плакала на коленях у отца, а на комоде стояла фотография Яны с черной лентой в углу. Ник вспомнил резинового динозавра, которого он выронил из рук, осознавая, что любимая сестра больше никогда не потреплет за волосы и не споет веселую песню. Он не помнил этого двадцать два года. Забыл. Вычеркнул из своей жизни. Не специально, конечно. Просто так устроен человеческий мозг – проще забыть, чем всю жизнь прожить в скорби. Бродя по лабиринтам памяти, лежа на пылающих досках, Никита и не заметил, как чьи-то крепкие руки схватили его за плечи и потащили к выходу. Когда он открыл глаза, вокруг были лишь языки пламени. Вдох, едкий дым. Ник отключился.

Яна лежала рядом. Ник точно это знал. Он чувствовал ее тепло, чувствовал запах ее волос. А еще он ощущал мокрую траву под головой и дубовый аромат. Вот и конец. Так выглядит смерть? Вполне неплохо, если там так свежо и прохладно. Никаких бурлящих котлов и танцующих чертей. Радуясь, что не попал в ад, Никита открыл глаза. Черное небо, полная луна, окутанная рыхлыми облаками.