Алексей Дмитриевич замолчал, и несколько минут мы сидели, не говоря ни слова — просто смотрели на сосредоточенную Машу, которая лепила на бортике песочницы уже пятый куличик.

— Мне кажется, я его не люблю, — прошептала я — как разом в прорубь нырнула.

— Если бы ты его не любила, то не сказала бы сейчас «мне кажется», — тут же ответил Алексей Дмитриевич и наконец посмотрел на меня. Он действительно верил в то, что говорил, а ещё… явно желал донести до меня какую-то свою мысль. Возможно, выстраданную. — Понимаешь, Вика, любовь или нелюбовь — это в сущности очень просто, здесь не может быть никаких «кажется». Как только говоришь «кажется» — значит, всё совсем не так, просто ты не можешь разобраться в себе. Ты запуталась. Запуталась, скорее всего, потому что устала. Устала от лечения, устала чувствовать себя виноватой, что ничего не получается. Ты думаешь, что мучаешь мужа, вот и ограждаешь и его, и себя от чувств. Но это не выход.

— А где выход? — Я болезненно улыбнулась. — Я давно не могу его найти, как ни стараюсь.

— Возможно, потому что ты ищешь его одна? Попробуй открыть своё сердце и поговорить с мужем откровенно. Так, как ты говоришь со мной.

Я понимала, что Алексей Дмитриевич прав — я действительно никогда не открывала Владу своё сердце до конца. Я просто жила рядом с ним, пыталась быть хорошей и верной женой, но не откровенничала. Да и как мне было откровенничать? Я же знала, что он не поймёт и сразу уйдёт, вот и не желала его терять.

А может, Алексей Дмитриевич прав, и любовь к мужу у меня всё-таки есть? Не уверена…

— Честно говоря, Вик, я не верю, что ты бы вышла замуж не по любви, — вдруг рассмеялся Алексей Дмитриевич, удивив меня в который раз за сегодняшний день. — Может, я наивен, но я так чувствую. А ещё, знаешь… Если он тоже любит тебя, то вернётся. Потому что нет на свете того, что было бы невозможно принять в любимом человеке.

И тут я не выдержала.

— Даже если любимый человек сломал чужую жизнь?..

Он спокойно встретил мой ищущий, тревожный взгляд, ответив мне с твёрдой убеждённостью:

— Даже если так.

Несмотря на этот разговор с Алексеем Дмитриевичем, я так и не позвонила Владу.

Увы, но в том, что касается чувств, я привыкла прятать голову в песок. Да и не представляла я, что ему говорить. Вернись, я всё прощу? Точно не это.

Можно было бы, наверное, поведать про встречу с Алексеем Дмитриевичем, но Влад обязательно — первым делом, конечно! — поинтересовался бы, извинилась ли я. А я ещё даже не призналась Алексею Дмитриевичу, что являюсь той самой Викой, из-за которой он двенадцать лет провёл в колонии по обвинению в педофилии. И что мне на такое ответит Влад? Ничего хорошего.

Поэтому я решила ещё подождать, зная, что муж в любом случае должен как-то проявиться. И либо вернуться, либо приехать за дополнительными вещами и заявить про развод. Тогда и поговорим.

На следующий день, в четверг, я вновь приехала к Алексею Дмитриевичу, радуясь, что всю неделю стоит хорошая погода, а значит, он точно отправится гулять с внучкой… но вместо него неожиданно увидела на детской площадке незнакомую женщину примерно моего возраста.

Я надеялась, что это какая-нибудь няня, до тех пор, пока она не повернулась ко мне лицом — и я не заметила, что у неё глаза Алексея Дмитриевича. Да и других знакомых черт оказалось достаточно.

— Простите, — сказала я, останавливаясь шагах в десяти от неё, но продолжить не успела — Маша, заметив меня, бросилась вперёд с визгом, подбежала и схватила за руку, потащив за собой настолько стремительно, что я опешила.

— Маша! — укоризненно, но смеясь произнесла дочь Алексея Дмитриевича. Младшая дочь, судя по всему. Олеся. — Не надо навязываться!

— Эта! — ткнула в мою сторону пальцем девочка. — Тётя Вика! Эта! — Теперь тычка удостоилась Олеся. — Мама!

— Вот и познакомились, — хмыкнула женщина, глядя на дочь с умилением. — Погоди-ка, егоза, иди на горку. Вы что-то хотели узнать, да?

Она посмотрела на меня со спокойной симпатией — не возникало никаких сомнений: она не понимает, кто стоит перед ней.

— Да, — я кивнула. — Алексей Дмитриевич… Он же обычно гуляет с Машей…

— Ох, — она тут же помрачнела, и сердце у меня замерло, словно ледяной коркой покрывшись. — Папу пару часов назад на скорой в больницу увезли.

Я покачнулась, и видимо, настолько побледнела, что Олеся даже испугалась.

— Что с вами? — Она тут же подскочила ко мне и аккуратно взяла за плечо. — Вам плохо?

— Всё… — Я сглотнула: комок боли в груди мешал дышать и говорить. — Всё в порядке… Со мной. А что с Алексеем Дмитриевичем?

— У папы больное сердце, — огорчённо объяснила Олеся. — С некоторых пор… Ему по жизни очень досталось ни за что, к сожалению. Мы надеемся, что всё обойдётся, но я, если честно, пока почти ничего не знаю. Мама с ним поехала.

Больше я не стала ничего уточнять — побоялась, что если буду расспрашивать Олесю ещё, то разрыдаюсь прямо тут, на детской площадке.

Скомканно попрощалась и ушла.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Если бы я умела молиться, я бы непременно помолилась. Но ничего подобного я не умела, более того — мне казалось, что это будет настоящим кощунством, если я сейчас начну обращаться к Богу, в которого не верю.

Но в Него верил Алексей Дмитриевич…

Поэтому я всё же попыталась помолиться. Да — как могла, но обратилась к Богу, подумав, что если Он существует, непременно услышит. В конце концов, Алексей Дмитриевич — тот, кого вполне можно назвать «божьим человеком», а значит, Бог за ним должен усиленно приглядывать. Почему в таком случае Он позволил посадить Алексея Дмитриевича в тюрьму, я старалась не рассуждать — понимала, что моей вины в этом в любом случае больше, чем вины Бога. Неважно, существует Он или нет.

Я шла домой и повторяла про себя, как заведённая, просьбу уберечь, сохранить, спасти, позволить прожить долгую и счастливую жизнь. Говорила, что ему и так уже досталось по максимуму, и за что — за то, что вытащил меня из уныния и болота, помог поверить в себя!

— Он стал моим якорем двадцать лет назад, — шептала я, не разбирая дороги из-за слёз, наполнявших глаза. — Меня мотало, как хилое судёнышко, а он бросил якорь, заделал пробоины, паруса повесил. Я ответила ему злом на добро, и если уж наказывать, то меня. А Алексея Дмитриевича спаси, пожалуйста, ему ещё жить и жить, внучек растить…

В этот момент подул сильнейший ветер, и я, проходя под целой вереницей клёнов, попала в настоящий листопад, как в воронку. Листья стремительно проносились мимо меня, некоторые хлестали по телу, как чьи-то раздражённые моей непонятливостью ладони, один даже угодил в лоб, другой прилип к очкам…

И я вдруг осознала.

Почему Бог вообще должен меня слушать? Что я сделала для того, чтобы Он обратил внимание на мои слова? Да я в своей жизни не совершила ни одного хорошего поступка. Просто плыла по течению… И даже дружила лишь с теми, кто сам ко мне прилипал, как Наташа или Нина. И замуж вышла, потому что Влад так решил. Сама же я… тряпка, а не человек.

Будь я на месте Бога, я бы от себя отвернулась.

А мне не хотелось, чтобы Он от меня отворачивался. Не ради того, чтобы получить прощение для себя и попасть в Рай — всё это казалось мне неважным. Я всего лишь желала, чтобы Он услышал мои просьбы по отношению к Алексею Дмитриевичу. Чтобы помог ему…

И тут я наконец поняла, что должна сделать.

В наш век соцсетей публичное признание сделать совсем просто — остаётся лишь проследить за тем, чтобы оно максимально широко растиражировалось.

Придя домой, я выбрала подходящий фон, сев возле окна на кухне, поставила перед собой телефон, включила его… и начала говорить.

Я совсем не волновалась. Даже понимая, сколько народу в итоге посмотрит это видео, я внутренне не дрожала — потому что мне было всё равно, что подумают и скажут незнакомые люди. Я записывала свои откровения только для одного человека.