На следующий день я заметила своего учителя издалека — и на той самой детской площадке, куда я так и не дошла накануне. Алексей Дмитриевич стоял под конструкцией для лазания, похожей на лестницу, и, поддерживая Машу, чтобы не грохнулась, помогал ей перебираться с одного конца снаряда в другой.

Я не сразу подошла к нему — не хотела мешать. С минуту стояла в стороне, глядя на то, как он держит Машу, улыбаясь, а она сосредоточенно пыхтит, перехватывая руками перекладины.

Алексей Дмитриевич одевался сейчас так же, как и в прошлом, и представлял собой сгусток позитива даже внешне. Оранжевые кроссовки и жилетка в тон, надетая на коричневый свитшот, из-под которого торчала белая футболка, тёмно-зелёные спортивные брюки — со стороны, если не акцентировать внимание на его почти седых волосах, казалось, будто перед тобой молодой парень, очень спортивный и сильный. Совсем несломленный жизнью…

И мне, когда я глядела на него, порой даже не верилось, что он на самом деле был в колонии. И не просто в колонии — они всё-таки бывают разными, — а в колонии строгого режима, в компании с убийцами и настоящими педофилами.

Впрочем, зная, как у нас выносят судебные решения, я давно сомневалась в том, что все люди там действительно заслужили свой срок.

Я бы спросила об этом Алексея Дмитриевича, но это было равносильно признанию, поэтому я молчала.

— Вика, идите сюда! — сказал он, поставив Машу на ворсистую поверхность детской площадки. — Мы с Машей всё равно вас заметили. Поздно прятаться.

— Пятки! — тут же взвизгнула девочка, не дав мне даже поздороваться. — Хачу игать в пятки!

— Пятки так пятки, — пожал плечами Алексей Дмитриевич, смеясь. Я и вовсе едва не расхохоталась — смех душил меня, как накануне слёзы, вызывая в груди ощущение тёплого щекочущего комка. — Тогда вы с Викой прячьтесь, а я буду вас искать.

— Ага! — подпрыгнула Маша и… побежала ко мне. Я оторопела от неожиданности, но ребёнку оказалось безразлично моё смятение — она потащила меня прочь, под горку, где села в угол и прижала палец к губам, тараща глаза. — Т-с-с!

Я послушно села рядом.

А снаружи между тем доносилось весёлое:

— Раз, два, три, четыре, пять… Я иду искать! Кто не спрятался, я не виноват!

Боже, разве я могла представить, что моё желание встретиться с Алексеем Дмитриевичем выльется в совместную игру в прятки? Это было что-то невероятное, что-то по-настоящему счастливое — то, что превращало меня из ледяной глыбы обратно в человека.

Стоит ли удивляться, что с каждой прошедшей секундой я всё меньше желала ему признаваться?

Машу хватило минут на пятнадцать — и то, как сказал Алексей Дмитриевич, это ещё много, обычно ей надоедает гораздо быстрее, — а затем пришли её подружки такого же возраста, и она вместе с ними пошла рыться в песочнице, взяв у своего дедушки целый пакет с формочками, совками и ведёрками.

Я проводила её умильным взглядом и слегка вздрогнула, когда Алексей Дмитриевич поинтересовался:

— А у вас есть дети, Вика?

Накануне мы не говорили об этом, да. Впрочем, как и о моём семейном положении, которое сейчас в любом случае было шатким.

— Нет, — ответила я кратко, думая на этом и остановиться, но… почему-то не смогла промолчать. — Я десять лет пыталась завести ребёнка. Так и не вышло.

— Сочувствую, — сказал Алексей Дмитриевич, и я, не выдержав, посмотрела на него — хотела увидеть выражение глаз. Если бы он меня узнал, наверное, злорадствовал бы?

Хотя… нет. Не способен он на злорадство.

Даже по отношению к Вике Сомовой.

— Я могу дать вам контакты хорошего врача, она творит чудеса, — продолжал мой учитель. — Несколько знакомых у неё лечились, очень тепло отзывались. Хотите?

— Не нужно, — я покачала головой и призналась: — Всё равно от меня муж ушёл.

Это был первый раз, когда я сумела его искренне поразить.

— Почему ушёл? — удивлённо спросил Алексей Дмитриевич, но тут же добавил, спохватившись: — Впрочем, это не моё дело, и если тема для вас неприятная…

— Ничего страшного. Неприятная, но… я могу говорить об этом. Он ушёл, потому что я рассказала ему… кое о чём, что когда-то сделала…

Я говорила осторожно, опасаясь, что Алексей Дмитриевич поймёт, о чём речь, узнает меня. Но он не проявлял никаких признаков узнавания — смотрел, как обычно, с теплом, к которому теперь примешивалась тревога.

— Я совершила очень плохой поступок однажды, — призналась я, почти осмелев. — А у Влада… так зовут моего мужа… У него пунктик на этой теме. Вот он и ушёл. Ещё в субботу ушёл. А сейчас среда. До сих пор не позвонил ни разу, значит…

— Нет, это пока ничего не значит, — покачал головой Алексей Дмитриевич. — Вы сами ему звонили?

— Не звонила.

— Почему?

Я задумалась.

Почему я не звонила Владу? Что ж, ответов можно было дать множество, но я выбрала один — самый очевидный.

— Потому что я считаю: он поступил правильно.

И вновь я поразила Алексея Дмитриевича. Настолько, что он даже перешёл на «ты», глядя на меня шокированно, как будто услышал нечто неординарное, а не вполне обычную вещь.

— И почему же ты так считаешь?

— Потому что ничего, кроме проблем, я дать не в состоянии, — усмехнулась я с грустью. — У Влада давно могла быть семья, дети. А он со мной нянькается. Пусть лучше найдёт себе нормальную женщину и будет счастлив.

— Знаешь, я тоже когда-то так думал о своей жене, — неожиданно сказал Алексей Дмитриевич, и я едва не свалилась с лавочки.

— Вы? — выдохнула я изумлённо, глядя на него во все глаза. А он… понимающе улыбался, и оттого вновь заставил подозревать, что узнал меня.

— Я, — кивнул Алексей Дмитриевич. — Причём я думал так дважды. Первый раз — довольно долгое время. Видишь ли, мы с Юлей вместе учились в школе. Она была отличницей, а я звёзд с неба не хватал, мягко говоря. Наши семьи дружили, ну и мы тоже много общались. Она мне очень нравилась, но я считал, что Юле нужен кто-нибудь лучше и умнее. А потом такой парень на самом деле появился, — скептически хмыкнул Алексей Дмитриевич, и я невольно расплылась в улыбке, поймав себя на мысли, что совсем не чувствую ревности. — Я понял, что не выдержу, если она выйдет замуж за кого-то другого. Вот такая история.

— А второй раз? — тут же я спросила я, вспомнив его слова про «думал так дважды».

— Второй раз… — Алексей Дмитриевич изменился в лице, помрачнев настолько, что я моментально внутренне сжалась, предчувствуя, о чём пойдёт речь. — Второй раз я подумал так, когда меня арестовали. Я довольно быстро разобрался, что несмотря на адвоката, освобождение мне не светит, и считал, что Юле будет лучше развестись со мной. Строить новую жизнь, тем более, что она в то время была ещё молодой женщиной… пусть и с двумя детьми.

— Но она… — произнесла я негромко, однако продолжить не смогла — в горле было больно, будто у меня внезапно началась ангина.

— Конечно, она не послушалась. Сказала, что будет ждать меня. Хоть десять лет, хоть двадцать, хоть миллион, — вздохнул Алексей Дмитриевич, и его губ вновь коснулась улыбка, а глаза потеплели. Хотя смотрел он в этот момент не на меня, а на Машу. — Понимаешь, Вик, мы все вольны делать выбор. Говорить правду или лгать, решать проблемы или лежать на диване, пока они не решатся сами, отпустить человека, которого любишь, или позволить ему понять, насколько сильно ты его любишь. Лишать кого-то права на выбор — значит, ограничивать его свободу похлеще, чем она ограничена в тюрьме.

Услышав это слово, я закрыла глаза — смотреть на Алексея Дмитриевича внезапно стало мучительно.

Захотелось сказать что-нибудь в своё оправдание… но я по-прежнему боялась.

А он продолжал:

— Юля напомнила мне, что тоже имеет право на выбор — и её выбором стало ожидание. Вполне возможно, твой муж тоже выберет тебя в итоге, несмотря на всё, что ты ему наговорила. В конце концов, дети должны появляться на свет не от случайных партнёров, а от любимого человека.