— Слухи в газете? — настораживается Виктор: — про меня в газете написали? В «вечерке» что ли? — он помнил что к ним корреспондентка в лагерь заскакивала, но саму статью не читал — некогда было, сперва к матчу готовился, а после матча все завертелось как в калейдоскопе, да еще и с Маринкой нужно было на природу выехать, а там ее знакомый Николай ножа в руку получил и его везти в больничку пришлось… а вчера еще Айгуль у него в комнате спала, так что пришлось на полу и он не выспался… так что некогда ему газеты читать.

— Про ваши методики тренировок! По городу слухи ходят! Слушайте, Виктор, мы с вами люди взрослые, но то что вы вытворяете — переходит всякие границы! Родители учеников верно все говорят, у вас сейчас слишком… неоднозначная и вызывающая репутация, чтобы допускать вас к работе со школьниками!

— Вот с этого места поподробнее. — говорит Виктор, отмечая как у директора дергается бровь: — репутация у меня неоднозначная и вызывающая?

— Слишком много вокруг вас девушек крутится. — твердо заявляет директор: — вы же как султан со своим гаремом, Виктор Борисович. А советские люди так не живут! У советского человека если есть любовь, то она одна! И на всю жизнь!

— И эта любовь — к партии… — бормочет себе под нос Виктор. Альбина Николаевна слышит его и фыркает, сдерживая смешок.

— Вот именно! — не понимает шутки директор: — а вы развели тут бардак! Можно было сдерживать свою похоть и все эти грязные мыслишки!

— Мда. — говорит Виктор. На язык так и просится что в городе где-то Холодков ходит, общепризнанный Казанова и Дон Жуан Колакамска, а репутация неоднозначная у него? Да он ни разу пока не Дон Жуан, у него сколько девушек было-то? С начала года… если Анжелику не брать, а ее мы брать не будем, она в закат убежала, значит минус. Итак… конечно Лиля, но они с ней официальная парочка, стоит ли считать вообще? Стоит, наверное. Потом… ну с Машей Волокитиной случайно получилось, один раз — это считается? Наверное нет. Один раз это не паттерн, не модус операнди и не прецедент. И… считать ли Салчакову? Или вон Наташу Маркову в раздевалке после матча? Не, по разу не считается. Итого у Виктора Полищука, гордого тренера вновь образованной команды «Стальные Птицы» в зачете одна девушка с начала года. Да он монах! Или он кого-то забыл? Хм… на самом деле ему очень понравилась женщина-фельдшер из деревни со странным названием «Китаевка». Высокая, рослая, уверенная в себе и повидавшая жизнь, знающая что ей нужно. В ее взгляде он совершенно точно прочитал обещание… эх, была бы машина — заехал бы в гости в эту деревню, благо не так далеко от города. Но белую «Ниву» Марина уже отдала своему дяде, который долго ворчал на то, что «кровищей все сиденья перепачкали» и что «такое хрен отстираешь потом, можно же было что-то подстелить». Определенно нужно навестить Жанну Владимировну с ее многообещающим взглядом. Виктор вздыхает.

— Вот, сейчас вы понимаете мое положение, Виктор Борисович! — неверно истолковывает его вздох директор школы: — вы и Альбина Николаевна поставили меня в безвыходное состояние. И что мне делать? Вот что с вами прикажете делать, а?

— Понять и простить. — твердо говорит Виктор, который давно уже решил, что говорить с директором, но существу — только словами кидаться. Все он понимает на самом деле. И то, что Виктор в тот раз, по сути, защищал Альбину от этого Давида, который перепутал фантазии с реальностью. Да если бы Виктор не вмешался, то последствия могли быть куда хуже — для всех. Не только для Альбины, которая бы пострадала физически, но и для самого Давида, потому что Альбина бы потом обязательно заявление в милицию накатала. А сейчас не девяностые еще, Давида бы посадили по позорной статье и все его подтяжки и «уважаемые люди» не помогли бы. Ну или пришлось бы на такой поклон к Альбине идти… а она бы не простила. Виктор знал «англичанку» всего ничего, но был уверен, что она такое нипочем бы не простила. Провинция в Сибири это вам не Узбекистан какой-то с его «хлопковой мафией», тут бы армянину изнасилование девушки нипочем с рук не сошло бы. Могли бы и линчевать, прямо в камере следственного изолятора, заточка в печень, никто не вечен. И администрация школы простым выговором тут бы тоже не отделалась. Так что на самом деле за тот раз все должны Виктору быть благодарны — начиная от семейства «уважаемых людей» Саркисянов и заканчивая лично директором школы. А единственно кто благодарность свою выразил так это Альбина Николаевна, которая его к себе домой приглашала торт поесть. Благодарность — это хорошо, но сладкое Виктор не любил.

Он скосил глаза на стоящую рядом Альбину и поморщился. Вот дурак, сказал он сам себе, не на тортик его к себе приглашали, нужно было соглашаться… права была Салчакова, он порой дурак дураком и не соображает ни черта. Какой к черту тортик, она что, бабушка что ли⁈ Нужно будет уточнить, приглашение «на тортик» все еще в силе?

— Понять и простить… — вздыхает директор: — меня не поймут и не простят в РОНО. Районный отдел народного образования это вам не хухры-мухры, Виктор Борисович! Значит так, выговор обоим с занесением в трудовую книжку, приказ о лишении премии, а вам, Виктор Борисович написать объяснительную о том, что вы не ведете пропаганду ранних браков!

— Чего⁈

— У вас девочка в классе за вас замуж собралась!

— О, господи, а я-то как за это в ответе⁈

— Ничего не знаю! Пишите объяснительную! Альбина Николаевна! Вам — опустить юбку до колена как минимум! Никаких украшений в школе и минимум косметики. За воротами нашего учреждения хоть голой ходите, но в школе вы должны быть примером для наших учеников! Все! — директор хлопает ладонью по полированной поверхности стола: — и еще раз вы мне устроите проблемы — можете сразу начинать писать заявление на увольнение по собственному желанию! Понятно⁈ Убирайтесь из моего кабинета!

Виктор последовал за Альбиной, которая заспешила к выходу. Закрыв за собой дверь, он зашагал по коридору вслед за «англичанкой», которая зашла за угол и устало прислонилась к стене. Огляделась по сторонам и вздохнула.

— Жаль, что курить тут нельзя. — сказала она: — я бы сейчас выкурила сигарету.

— В женском туалете на втором этаже курят. — машинально отметил Виктор: — в мужском не курят. Мальчишки за школой собираются, там, где гаражи.

— И откуда ты это знаешь? — прищуривается «англичанка»: — я вот не знала.

— Я иду по миру не закрывая глаз. — отвечает Виктор: — живу жизнью школы так сказать.

— Плакала моя командировка за границу. — невпопад говорит Альбина: — мне же выговор с занесением в книжку дадут, а это красный крест на всех моих начинаниях. Эх…

— Да ладно. За границу ты и сама можешь поехать. — говорит Виктор: — не переживай.

— Не понимаешь ты ничего. Вот столько старалась и все коту под хвост… — вздыхает Альбина: — ну да ладно. Поговорю со знакомыми… может чего получится. Придурок Давид, испортил мне репутацию, зла на него не хватает. Мало ты ему в тот раз навалял.

— Угу. — рассеянно отвечает Виктор, глядя на «англичанку», которая выглядит донельзя привлекательной когда сердится — раскрасневшаяся, с выбившимися из прически волосами…

— Скажи, а… то приглашение на торт — оно еще в силе? — спрашивает он, глядя куда-то в потолок: — а то у меня как раз время есть… вечером.

— А? — «англичанка» поворачивает голову и окидывает его внимательным, оценивающим взглядом с головы до ног: — тортик?

— В тот раз предлагала… но если я невовремя…

— Хм. Тортик… — Альбина прикусила губу: — в конце концов репутация у меня все равно теперь испорчена…

Чужой среди своих

Наполи Саркисян страдал физически и душевно. Он лежал на кровати и смотрел в потолок фельдшерского пункта. У него болело все. В его организме сейчас было бы сложнее найти то, что не болело. Большая кровопотеря, слабость, глубокий порез левой руки. Как говорит врачиха по имени Жанна — повезло ему что лезвие сухожилий не задело, ходил бы потом всю жизнь со скрюченной и высохшей кистью как дядька Анар из деревни, который уже родился таким и ходил, смешно прихрамывая, то задирая, то опуская голову при ходьбе как цыпленок. В детстве Наполи потешался над ним вместе с соседскими детьми.