— Жить будет. — повторяет она: — но вот на скрипке играть уже вряд ли.

— Далась вам всем эта скрипка! — не выдерживает Марина: — я и не знала, что он на скрипке играет!

— А он и не играет. — кивает докторша: — костяшки на руках сбитые, такими руками я бы даже к барабану не пустила. Каратэ?

— Скорей всего. — кивает Виктор: — не скрипач наш Коля.

— Да… о, господи, а при чем тут скрипка⁈

— Так в этом и соль. — терпеливо говорит Виктор: — что он и раньше не играл на скрипке и теперь не будет. Поняла? Ну вот, когда объясняешь уже не смешно.

— А, по-моему, смешно. — кивает докторша Виктору: — это же ты жгут наложил во второй раз? Хорошо наложил, где научился? И крови не боишься, привычный.

— Приходилось… — туманно поясняет он, разводя руками: — жить захочешь еще и не так раскорячишься.

— Ну я надеюсь, что все образуется. — говорит докторша: — участковому я была обязана позвонить, Виктор Борисович. Вы главное лишнего не говорите, стойте на своем и все. А так… — она гасит окурок о перила и прицельно выстреливает им в полупустую урну, стоящую у крыльца: — дело молодое, чего уж там.

— … о чем это вы? — не понимает Марина.

— Жанна Владимировна считает, что это мы Николаю руку располосовали и ребра сломали. — отвечает ей Виктор: — ну не обязательно мы с тобой, но в нашей компании это произошло. Жанна Владимировна не хочет, чтобы кого-то из нас посадили и потому вежливо предупреждает нас чтобы мы тут лишнего не сказали. Например, что-нибудь вроде «так ему и надо» или «а я его кааак пнула и ножиком!».

— Что⁈

— А как иначе на вас смотреть? — докторша флегматично пожимает плечами: — привезли молодого парня, знаете только как зовут. Ни где работает, ни сколько лет, ничего больше не знаете. Рука — глубокий разрез, такое о скалу или там об острый сук не сделаешь, тут явно лезвие, причем достаточно острое, я бы сказала — бритвенной остроты. Синяки и кровоподтеки на теле… царапины на коленях, характерно разбитые костяшки на правой руке… и следы на запястьях.

— Следы на запястьях⁈ От чего?

— Кто ж его знает. — задумчиво сказала докторша, глядя куда-то вдаль: — если бы я могла предполагать, то сказала бы что от веревок. Ну или чем вы его там связывали?

— Жанна Владимировна предполагает, что ты играла с Николаем в опасные игры со связыванием. — замечает Виктор: — а потом сломала ему два ребра и полоснула ножом по руке.

— Жанна Владимировна ничего не предполагает. — отзывается докторша: — предполагать будет участковый, ему за это зарплату платят. Но если ваш товарищ буянил по пьяни, а вы его связали, то на будущее — связывайте полотенцами, чтобы на запястьях следов не оставалось. А уж если он вырвался и начал с ножом бросаться, то не обязательно после того, как его обезоружили еще и ногами в живот пинать. Вы уж или крестик снимите или трусы наденьте.

— Я… я не понимаю… — Марина делает шаг назад и оглядывается на Виктора: — что она сказать хочет?

— А вы мне нравитесь, Жанна Владимировна. — неожиданно заявляет Виктор: — определенно нравитесь. Отныне я ваш поклонник. Однако уверяю вас, что все было совсем не так. Хотя ваше предложение… — он улыбается: — все-таки врачи такие циники…

— Да о чем тут речь идет⁈

— Жанна Владимировна предполагает, что Николай выехал с нами на природу, а там мы с ним поссорились, и чтобы он не буянил — связали его. А потом он освободился и нам пришлось выбивать у него из руки нож… в результате чего и был нанесен порез. А ребра у него сломаны потому что сгоряча я его ногами в живот пинал. — весело объясняет Виктор.

— А… зачем ты его ногами в живот пинал? — слабым голосом спрашивает Марина.

— Кто ж его знает? — философски отвечает Виктор: — наверное не понравился он мне. Но вот Жанна Владимировна как настоящий врач мне и говорит — вы в следующий раз либо не бейте его так до полусмерти, чтобы лечить было легче, либо сразу там в лесу и прикопайте, чтобы советскую медицину не беспокоить по пустякам. Так ведь?

— А ты, Виктор, я погляжу, мастер все разжевать и в рот положить. Никак школьный учитель? — прищуривается Жанна Владимировна.

— И тут угадали. — веселится Виктор: — Жанна Владимировна, вы просто чудо! Выходите за меня замуж!

— Молод ты для меня. — фыркает докторша: — кроме того вон уже участковый идет, жених ты наш… лучше думай о том, чтобы тебя не посадили, Казанова.

— Лучше не надо! — вскидывается Марина: — у него уже девушка есть! И невеста! И он еще позавчера Айгуле предлагал в загс пойти!

— Ну конечно. — кивает докторша: — как иначе. Видно же, что кобелина. Давай лучше я… — она шарит по карманам халата и снова достает оттуда синюю пачку сигарет: — давай я лучше угадаю учитель по какому именно предмету… — она снова наклоняется вперед и прикуривает от предоставленного Виктором огонька.

— Витька! — ахает Марина: — только сейчас поняла! Ты же не куришь! Зачем тебе зажигалка⁈

— Как раз для таких случаев. — отвечает тот: — когда даешь прикуришь красивой девушке, то на какое-то время вы оказываетесь совсем рядом.

— Какой кобелина… — восхищенно качает головой докторша и выпускает струю дыма вверх: — вот прямо даже не стесняется… добрый вечер, Сергей Митрофанович! — повышает голос она, обращаясь к подошедшему.

Участковый был среднего роста, плотный, с небольшим животиком, который выдавал склонность к домашней стряпне и нерегулярному питанию. Лицо обветренное, с глубокими морщинами вокруг серых, внимательных глаз — лицо человека, который много времени проводит на улице и привык всматриваться в людей. Волосы седые, коротко стриженные, с залысинами на висках. Усы густые, тоже седые, аккуратно подстриженные. На нем была форменная рубашка защитного цвета, слегка мятая от жары, с погонами младшего лейтенанта милиции. Рубашка была расстегнута на одну пуговицу у ворота — видно, что жарко. Брюки темно-синие, форменные, но уже изрядно поношенные — на коленях виднелись потертости, а стрелки давно потеряли четкость. На ногах — черные кожаные ботинки, начищенные, но с царапинами и потертостями от сельских дорог.

Через плечо у Сергея Митрофановича висела потертая кожаная планшетка — в ней он носил протоколы, бланки и прочие служебные бумаги. На поясе — кобура, на первый взгляд — пустая. Шел он размеренно, слегка вразвалку, как человек, который знает каждый камень на своем участке и никуда не спешит. В руке держал фуражку — видно, снял ее из-за жары. Фуражка была форменная, с кокардой, но тулья слегка помялась от постоянного ношения.

— Добрый вечер, Жанна Владимировна, — отвечает он, надевая фуражку и слегка касаясь козырька в знак приветствия. Голос у него был низкий, спокойный, с легким местным акцентом. — Что у нас тут случилось? Ножевое?

— Не могу судить, Сергей Митрофанович. — разводит руками в стороны докторша: — вы же мне запретили «далеко идущие» выводы делать.

— Что вы право слово… нашли что вспомнить… — морщится участковый, но его глаза быстро оглядывают Виктора и Марину, так же быстро и цепко — пробегают по белой «Ниве», стоящей у крыльца: — ладно… для начала извольте предъявить документики, молодые люди…

Вечерний город за окном девятого этажа уже зажег россыпи желтых огней. На маленькой, шестиметровой кухне Марии Волокитиной пахло крепким чаем с чабрецом и чем-то неуловимо-уютным. За столом, покрытым цветастой клеенкой, сидели две девушки, чьи команды — областной «Колокамский Металлург» и столичные «Крылья Советов» из высшей лиг сотворили маленькую сенсацию, сыграв товарищеский матч вничью. Такого в волейболе почти не бывало. Впрочем, матч же товарищеский… на рейтинговых матчах такие фокусы не прокатили бы.

Каким образом случайная встреча в парке закончилась вот так — в ее квартире? Наверное, если бы Маше задали такой вопрос она бы не сразу смогла на него ответить. Почему она вдруг решила пригласить эту девушку к себе в гости, домой? Она даже коллег по команде редко приглашала к себе… даже близких подруг… если бы у нее были близкие подруги. А тут вдруг «а давай ко мне зайдем?» и все. Более того, а почему Сабина вдруг согласилась на это? Уж больно у них уровни разные и вообще они на двух разных планетах живут, в разных мирах обитают, а тут вдруг — согласилась. Как результат они вдвоем сидят на кухне и в воздухе помимо запаха крепкого чая как будто повисла какая-то неловкость.