Дар, которым я редко пользовалась, принес откат. Я стиснула зубы, чтобы не застонать, прижала ладони к вискам и закрыла глаза. Лежать было легче, чем двигаться.

Слабость и тошнота подкатывал к горлу. Но я пересилила себя. Кое-как поднялась в спальню, припадая на каждом шаге от слабости. Голова кружилась. Дверь захлопнулась за спиной, и я с трудом разделась. А потом рухнула на кровать.

Утро было недобрым. Тело словно налилось свинцом, каждая мышца болела. Я ощущала тотальную слабость и полную невозможность воспользоваться даром. Лишь где-то в глубине теплилась надежда, что к вечеру всё получится, силы вернутся.

Но решение я уже приняла твёрдо: ночью я наведаюсь на ту территорию. Направление я запомнила.

Я сидела уже собранная в кресле. На мне были узкие черные замшевые брюки, высокие сапоги. Застёгнутая на все пуговицы чёрная блузка не давала возможности увидеть ни кусочка моего тела.

Волосы были убраны в строгий пучок, ни одной выбившейся пряди.

Оставалось только набросить на плечи кожаную куртку с капюшоном — и я буду готова выйти на улицу.

Только вот сил было мало, внутри пустота. Но снаружи я выглядела так, как и должна была выглядеть мать, что потеряла сына: измученной, выжатой досуха. Никто не мог заподозрить по моему виду, что вчера я делала вылазку.

Генри постучал. Я коротко крикнула:

— Войдите.

Он вошёл, неся поднос. Запах тёплого хлеба и жареных яиц ударил в нос. Еда мне сейчас была необходима.

Но потом меня передёрнуло от отвращения, когда я подняла глаза и встретилась с холодным, пронизывающим взглядом Генри.

Не моргая, он следил за каждым моим движением,

Но внешне я не показала ничего.

Сохранила ту же маску на лице. Я поднялась из кресла.

— Леди, завтрак, — ровно сказал Генри, ставя поднос на комод. — Генерал разрешил вам задержаться. И ещё сообщил, что вы можете взять на себя работу в целительской, если пожелаете.

— Передайте мою благодарность генералу, — произнесла я с вежливой любезностью.

Только внутри всё кипело. Благодарность? Смешно!

Но внешне я не позволила вырваться настоящим эмоциям.

Генри ушел, а я отправилась в целительскую после завтрака, решив всё же попробовать поговорить с Мией.

Девчонка оказалась там, но, завидев меня, сразу стала отводить взгляд, ссылаться на дела, бесконечные поручения, раненых.

Я уловила, что она не хотела говорить и боялась.

Точно так же обстояло и с другими девушками.

Стоило мне хоть намёком коснуться темы моего сына, как они моментально съезжали с разговора. Кто-то делал вид, что не понял вопроса, кто-то смущённо смыкал губы, а кто-то и вовсе резко отворачивался.

Слишком много одинаковых реакций, чтобы это было случайностью. Я поняла: промывка мозгов уже прошла. С них ничего не вытянуть.

Я оставила эту бесплодную затею и пошла к главной целительнице.

Спросила у нее прямо:

— Какие зелья сейчас в дефиците? И что с травами?

То, как она меня встретила, дало понять — целительница была готова к моему приходу. Обращалась подчеркнуто вежливо, даже улыбалась, но в той улыбке было что-то натянутое. Возраст её оказался примерно моим, черноволосая, зеленоглазая, красивая, и всё же… я не знала, о чём она думала, когда смотрела на меня. Зато сама думала только об одном — чья она. С кем спит.

Может быть, с Генри? Тогда и она представляет для меня опасность.

А может, я стала чрезмерно подозрительной. Но слишком уж не понравился мне её взгляд.

Мы обменялись несколькими фразами. Потом она сказала, каких зелий не хватает, и даже дала направление, где можно собрать травы. Но направление оказалось противоположным от того, куда собиралась я сама ночью.

Да и гулять особо далеко не нужно было — полянка с нужным росла совсем рядом.

Я бы не удивилась, если за мной установили тайную слежку.

Именно поэтому больше я и не собиралась ничего выспрашивать. Сказала ей:

— Я тогда отправлюсь, соберу, а вернусь — приготовлю.

Так и прошёл мой день. До самого вечера я рылась в сушёных листьях и корнях, перебирала травы, толкла, варила, смешивала. Успела сварить обеззараживающее средства, разлила по колбочкам, закупорила их и оставила на полке.

Когда вернулась в свою комнату, ужин уже ждал на комоде. Это ясно дало понять: моя личная территория — вовсе не личная. В неё входили, когда хотели.

Генри весь день я не видела. Но это не значило, что его не было рядом.

Сумерки сгущались, а вскоре наступила ночь.

Я проделала то же самое, что и вчера: соорудила подклад на кровати, накрыла его одеялом, будто сама сплю, и потушила свет.

Я выскользнула на улицу, через окно.

Я держалась ближе к зарослям, меж густыми кустами и старыми деревьями. Дар откликался, хоть и слабо на прикосновения — листья едва дрожали, прикрывая меня, словно помогали скрыться. Оглядывалась, ловила каждый шорох, всматривалась в свет костров, что тлели вдоль улиц, но никто меня не заметил.

Я наконец углубилась в лес. Убрала дар, что скрывал меня. Силы всё ещё не восстановились полностью, и теперь мне нужно было беречь каждую крупицу.

Прошло ещё около часа, прежде чем, ориентируясь на свои ощущения, я добралась до запретного места.

Там оказалась небольшая поляна.

Воздух был пропитан трупной гнилью, которую я уловила ещё заранее, но здесь она ударила в нос с такой силой, что в горле запершило.

А потом я увидела… нечто.

Сумрачное марево дрожало в воздухе, переливалось бледно-голубыми разрядами молний. Под маревом зиял круг, выложенный из покрытых мхом каменных валунов.

А вокруг этого «нечто» — рябины.

Молодые, но крепкие. Именно они скрывали от меня это место раньше. Кто-то позаботился укрыть его именно от ведьминого взгляда.

Зачем? Почему?

Я стояла, затаив дыхание, и внезапно пришло понимание.

Я выругалась про себя, широко распахнув глаза.

Это… разлом?

Но почему из него не прут твари? Почему тут такая тишина и ни единого воина на страже? Разве хоть кто-то допустил бы подобное?

Вопросы роились в голове, как разъярённые пчёлы. Я почти не слышала ничего вокруг, пока позади меня не хрустнула отчетливо ветка.

Я резко развернулась.

— Попалась… — голос, растянутый в ядовитую усмешку, принадлежал Генри.

Я сделала шаг назад, но он уже вышел из-за дерева и смотрел прямо на меня. Его глаза сменили цвет. Они в полумраке сверкали желтизной. Теперь на меня смотрел его ящер.

Нас освещал бледный свет луны.

— Ты увидела слишком много, — довольно оскалился Генри и рванулся ко мне.

Мы столкнулись. Его рывок сбил меня с ног, и я с глухим стуком рухнула на холодную землю.

Ещё одна мысль обожгла меня, когда он навалился сверху: он знал о портале.

Знал всё это время! И ничего не делал! Они ничего не делали!

И сейчас Генри воспользуется мной, а потом уничтожит как свидетельницу, что видела слишком многое.

Я ясно поняла это. Сначала сделает то, что хотел ещё вчера, то, что предлагал своему генералу с мерзкой ухмылкой!

Гнев и отвращение обожгли изнутри. Я зашипела, заскребла руками по земле, найти хоть что-то, чтобы ударить!

Стала вырываться из его хватки, хотя он был сильнее, тяжелее. Но Генри навалился, как хищник на добычу. Его пальцы вцепились в мои запястья, прижимая их к сырой земле, дыхание жгло лицо.

— Прочь от меня, тварь! — сорвалось с губ, и я ударила его коленом.

Он дёрнулся, откатился в сторону. Я, задыхаясь, рванулась из-под него в сторону, ещё раз ударив его ногой. Генри зарычал, как зверь.

На человека он был похож всё меньше. Лицо исказила гримаса, белые волосы растрепались, глаза горели безумием. Вид у него был словно у одержимого.

Я оттолкнулась пятками, попятилась назад, упираясь спиной в сырую землю. Потом, торопясь, перекатилась на четвереньки, пальцы рук скребли по грязи, срывая её комьями. Вскочила, надеясь вырваться к лесу.

Но его пальцы, мёртвой хваткой, снова сомкнулись на моей лодыжке.