Аделия призвала все свое спокойствие и профессионализм, чтобы голос ее прозвучал ровно и доброжелательно:

– Валентиновна Николаевна, мне неприятно, что вы говорите о моем муже в таком тоне, – ей хотелось, чтобы гром поразил эту женщину. Глаза «доброжелательницы» сузились. – У нас все в порядке, просто у Макса работа такая.

Валентина согласно кивнула, не собираясь продолжать спор, но оставшись при своем мнении, ее взгляд и улыбка говорили «я все понимаю, все выгораживают своих мужей». Ее так просто не переубедишь, уж она-то видит всех насквозь. Удивительно, но в гадость о человеке такие люди верили гораздо охотнее, чем во что-то хорошее. Для себя Аделия давно вывела формулу: чем больше гадостей говорит о других человек, тем сильнее его терзают собственные бесы. Потому что во всех окружающих мы преимущественно видим себя и свои собственные недостатки. Каждый думает о других в меру собственных недостатков, но желание очернить совершенно чужого человека, влезть в чью-то совершенно чужую семью Аделию выводило из себя. Она покачала головой, проговорила твердо:

– Нет, простите… Мы с дочкой хотели пройтись по берегу, а потом пообедать и Настюше пора спать.

Соседка лучезарно улыбнулась – Аделию пробрала дрожь.

– Хорошо. А уложите, заглядывайте ко мне, посекретничаем за чаем. Нелличка в местной лавке взяла какой-то дивный чай с травами, лепестками роз и веточками кипариса. Представляете? Что-то совершенно невероятное! Никогда ничего подобного не пробовала. Приходите непременно!

«Это вряд ли», – решила Аделия. Неопределенно кивнув, она направилась вдоль моря.

– Я вас жду непременно! – услышала вслед.

Набрала Макса – его номер оказался уже вне зоны действия сети, значит, муж вылетел в Москву. Тоска царапнула под сердцем, море потеряло радостный блеск и даже чайки стали кричать как-то излишне громко. Желание гулять испарилось.

– Пойдем кушать? – она поцеловала дочь.

«Кушать» действовало безотказно, прекращая любые капризы Настюши. Пухлыми ручонками она обхватила шею матери и смачно поцеловала в щеку, оставив влажный след.

Аделия прижалась к дочери, спрятав на ее макушке слезы – отпуск казался абсолютно испорчен.

Она помахала рукой Валентине, коршуном следившей за ней, и направилась в сторону отеля. А в фойе отеля, услышала, что ей звонят. Схватила мобильный и приняла вызов с незнакомого номера:

– Да!

– Добрый день. Вас беспокоит Тимур Альбертович Бочкин, – из динамика лился представительный баритон, совершенно не сочетавшийся с фамилией, – вы со мной не знакомы, но я о вас все прекрасно знаю…

У Аделии упало сердце. Она оглянулась по сторонам. Обладатель приятного голоса Бочкин продолжал:

– …со слов моего друга и вашего супруга Максима Ивановича Александрова…

Она, кажется, оглохла от облегчения:

– Что? Вы друг Макса?!

– Именно это я сейчас и сказал, – Бочкин насторожился. – У вас все в порядке?

– Да… – она пересадила дочь на другую руку. – Да, в порядке, насколько это можно вообще назвать порядком, когда мужа вырывают на работу.

Бочкин откашлялся:

– В таком случае прошу сохранить этот номер и звонить в любое время дня и ночи, так как я гарантировал Максу, что присмотрю за вами, пока он летает в Москву и Челябинск…

– Челябинск?!

Бочкин осекся, сообразив, что сказал больше положенного.

– Э-э, ну там… как получится, может и не будет Челябинска…

Догадка ослепила своей очевидностью. Она почувствовала, как в груди серо-муторной волной поднимается желание поскандалить, ведь вот он, источник всех ее неприятностей, на другом конце телефонной линии, ждет ее реплики.

– Погодите… Вы – Бочкин, тот самый следователь из числа местных, по милости которого мой муж не догулял отпуск?

Она не спрашивала даже, она утверждала и готова была порвать собеседника на мелкие части.

Бочкин помялся:

– Ну, вот вы сейчас сказали, и я прям чувствую, какой я гад… Пахну́ло прямо.

– И это хорошо, что на вас там «пахнуло», – Аделия прищурилась. – Потому что если Макс не вернется в ближайшие два дня, я на вас порчу наведу. Если вы так хорошо меня знаете, то понимаете, что это не фигура речи и я не шучу!

Молчание в трубке говорило, что Бочкин был в курсе или что-то такое предполагал.

– Вы там точно в норме?

– Идите к чёрту! – Аделия сбросила номер.

Она не видела, как сидевший в своем кабинете Бочкин с недоумением разглядывал гаснущий экран своего мобильника, на котором значилось не предвещавшее ничего опасного «Аделия, жена Макса».

– Москвичка… – Протянул он и, отложив телефон, еще какое-то время с опаской смотрел на него с некоторой доли обиды и огорчения: к черту его давно не посылали, и так убедительно про порчу никто еще не говорил. – Максу придется мне кое-что объяснить…

Уложив дочь, Аделия вышла на балкон, вдохнула прохладный морской воздух. Открытая линия горизонта, мягко сливающаяся с облаками и прозрачно-голубым небом успокаивала. Макс устал, ему тяжелее. С таким чувством ответственности и синдромом спасателя вообще тяжело живется, а тут еще и профессия накладывает свой отпечаток.

«Может, стоит уйти из следствия», – подумала и содрогнулась – она не представляла, как сможет такое сказать мужу. Она помнила, как он не находил себе места, когда был отстранен от работы, как он мучается во время отпуска, как не может забыть свои дела, то и дело проговаривая гипотезы, обдумывая ходы и формулировки экспертных заключений. Как не сложно это было признавать, но Макс нашел свое месте. И срывать его ради собственного спокойствия Аделия не стала бы. Видела она такие браки. Видела таких людей с абсолютно потухшим взглядом и ледяной уверенность, что все важное в их жизни прошло. Это были люди, доживающие свой век. Ужасное, удручающее зрелище.

Иногда ей удавалось вернуть такие клиентов к жизни. Они находили работу, какое-то свое дело, расцветали. Иногда она видела их на улице и с трудом узнавала. Вообще бы не узнавала, если бы они сами не подходили к ней со словами благодарности.

Кого-то ей спасти не удавалось.

Рисковать счастьем дорогого человека она не стала бы никогда.

Значит, и заговаривать на эту тему не станет.

На сердце стало тяжело и колко, будто душу поместили в мешочек с игольчатым нутром. Аделия вспомнила, что хотела утешить себя сливочным пломбиром – в кафе отеля он был совершенно фантастический, когда в дверь осторожно постучали. Аделия зашла в номер, прислушалась: постучали настойчивей.

Девушка подошла ближе:

– Кто?

– Аделия, это я, – послышался шепот, – Валентина Николаевна.

Аделия помрачнела, открыла дверь: за ней, в самом деле, обнаружилась соседка. На ней было просторное бирюзово-синее платье с запа́хом и мягкие туфли.

– Простите, милая, я, очевидно, вас обидела своими комментариями, – она заискивающе улыбнулась: – Прошу меня извинить, я ж старая, меня иной раз заносит. Дочь так прям и говорит «мама, прекрати», а вы-то девушка деликатная, вот я и… перестаралась с опекой.

– Все нормально. Я, правда, совсем не сержусь… – Аделия была готова притворить дверь, рассчитывая, что конфликт исчерпан.

Не тут-то было. Стоило ей сделать движение и потянуть на себя ручку, как Валентина приобрела по истине дьявольскую ловкость, и уже просочилась в проем. В ее руках обнаружилась коробка с пирожными и небольшая корзинка с фруктами.

– Милая, давайте оставим авто-няню или как там называется тот аппарат, который сообщит, если ваш ангелочек проснется, а сами посидим, поболтаем… Это же буквально за дверью! Девочкам надо держаться вместе, вы не находите?

Аделия не находила. И оставлять дочь одну в номере не хотелось. С другой стороны, она знала, что после длительного плача дочь проспит дольше обычного, а общения все-таки хотелось. Она с сомнением посмотрела на Валентину – та просто сияла от желания примириться.

– Хорошо, – она все-таки согласилась. – Но ненадолго, не хочу Настю одну в номере оставлять…