По моему телу пробегает дрожь:

– Понимаю… И что же вы делаете?

– Сообщаем обо всех беглецах, которых видим. Никому не разрешается помогать им. Это помогает сохранить статус-кво. – Он разводит руками и снова пожимает плечами. – Что мы можем сделать? Нужно сохранить мир. Остается только наслаждаться жизнью и оставить все как есть.

Меня охватывает чувство вины, я пытаюсь прогнать его.

– Есть какая-то особый повод для вашего отпуска? – интересуется Джулс.

– Сегодня мой двадцать шестой день рождения.

Он улыбается:

– Что ж, Ния, нужно это отпраздновать. День рождения удался?

Звонят церковные колокола, эхо разносится по прибрежным камням и морю. Воздух становится более холодным и серым.

– Наверное, один из лучших. Уж точно не худший.

Худший день рождения случился в Лос-Анджелесе, когда мне исполнилось пятнадцать. Мама обещала закатить грандиозную вечеринку. Тогда мы еще жили в доме в Лорел-Кэньон с великолепным видом на город, и я думала, что это единственный шанс впечатлить богатеньких одноклассниц. Но пока диджей крутил песню ABBA, мать раньше времени налакалась шампанским, рухнула на стеклянный столик и с истерическим хохотом залила кровью деревянный пол.

Девочки из школы больше никогда не разговаривали со мной.

Ладно. Еще одно воспоминание, которое не должно было всплыть. Я вымученно улыбаюсь.

Джулс оборачивается, и я понимаю, что в уличном кафе воцарилась ледяная тишина. Море больше не искрится, а бурлит под серым небом.

А потом мой взгляд падает на двух фейри, марширующих по белым камням. Настоящие фейри, вселяющие ужас. Из тех, что убивают за неверность.

Страх трепещет в груди.

Я никогда раньше не видела чистокровных фейри и ловлю себя на том, что уставилась на их высокие богоподобные фигуры. На их зловещую потустороннюю походку. При каждом их грациозном движении разум вопит о том, что между мной и бурлящим морем таится опасность. От первобытного ужаса по коже бегут мурашки и трудно дышать.

Они так выделяются на общем фоне – воины из других времен, закутанные в темные плащи, которые словно поглощают свет вокруг. Длинные волосы, серебристые и черные, струятся по спинам, яркие глаза вызывают тревогу. Не говоря уже о мечах.

Я мысленно вспоминаю рассказы о первом вторжении фейри в Бретань. Как они оставили после себя сожженные дома, трупы…

Один из фейри смотрит на меня ярко-изумрудными глазами с металлическим отливом, и этот брошенный взгляд смертоносен. Все внутри переворачивается. Хотя я ничего не нарушала. Я туристка, нахожусь здесь на законных основаниях, в отпуске. Но внезапно чувствую, что вот-вот умру.

Пульс учащается, я опускаю глаза на ломтик торта, стараясь остаться незамеченной, и стискиваю вилку.

Когда я снова поднимаю взгляд, оба фейри уже скрылись из виду, и я медленно выдыхаю. Вокруг в кафе возобновляются разговоры.

Джулс, нахмурившись, поворачивается ко мне:

– Патруль фейри здесь – редкость. Видимо, кого-то ищут. Может, беглеца… Полуфейри. – Он прищуривается, разглядывая меня. – Полуфейри очень красивы. Как вы. – Джулс опять пристально прищуривается, и его слова повисают в воздухе. – Знаете, а у них не всегда острые уши… Говорите, вы из Америки?

Я чувствую его подозрительность, и по моей спине пробегает дрожь. Мне вдруг отчаянно хочется сбежать от этого парня.

– Да, из Америки. – Я откашливаюсь. – У вас здесь есть телефон, которым можно воспользоваться?

Джулс, стиснув зубы, указывает вглубь кафе:

– Там, у черного хода.

Я кладу деньги на стол, встаю и с опущенной головой захожу в кафе. Думаю, в случае чего можно сбежать через черный ход.

У меня паранойя, будто официант заподозрил меня? Или же Лейла оказалась права насчет поездки сюда? Не знаю, чего я боюсь больше – потенциальной опасности или лейлиного «я же говорила».

Телефон обнаруживается у двери, выходящей в переулок. Как и большинство современных аппаратов, это отреставрированный антиквариат – только такие и работают до сих пор. Красивый, с медным корпусом и трубкой цвета слоновой кости. Поднимаю трубку, прикладываю к уху, моргаю от громкого гудка, поворачиваю старый диск, набирая номер матери. И жду, когда на линии раздастся треск.

В воздухе чувствуется металлический привкус, от которого сводит зубы. Я закрываю глаза и вдыхаю.

– Алло? – Голос мамы, искаженный проводами и расстоянием, звучит странно.

– Привет, мам! Это я. – Я стараюсь, чтобы голос не дрожал.

– Ния, – с трудом произносит она. – Рада, что ты наконец решила позвонить.

– Я звонила три дня назад, – бодро напоминаю ей.

– Да уже не меньше недели прошло.

– Ладно. – Спорить бессмысленно. – Как у тебя дела?

– Я опять на мели. И ноги болят.

– Мам, подержи их в пластиковой ванночке с водой. Только не забудь выключить воду, чтобы не перелилась через край. – Я отвлекаюсь, вслушиваясь в происходящее вокруг. – Не оставляй воду включенной, если уйдешь.

Она столько раз переливала воду через край…

– Ну, я не могу всего упомнить, когда одна.

– Пожалуйста, постарайся правильно питаться, – прошу я. – Я оставила тебе кучу полезных продуктов.

Что-то привлекло мое внимание в переулке: напротив кафе по мостовой расползаются багровые пятна. Что это?

– Сегодня мой день рождения, – я пытаюсь сосредоточиться на разговоре. – Помнишь, у тебя были схватки целых десять часов?

Это ее любимое поздравление с моим днем рождения.

– Сегодня? Ния, ты становишься старше. – Звучит как обвинение.

– Что ж, это лучше, чем наоборот, верно?

Я смотрю на ярко-красную полосу, но ее заслоняет группа идущих мимо туристов в костюмах фейри из прозрачных тканей сочных цветов – бордового и шартрез. Одна туристка роняет украшение – кулон из голубого хрусталя – и не замечает этого.

– Моя малышка Ния, совсем взрослая, – продолжает мама. – Знаешь, я уже работала моделью, когда мне было…

– Четырнадцать. Ты все такая же красотка, мам. – Я стучу по стеклу, пытаясь привлечь внимание женщины, но она не слышит и идет дальше, прекрасное голубое украшение поблескивает на тротуаре.

Мама тяжело вздыхает:

– Ну а теперь у меня морщины вокруг глаз…

– Нет, это не так. Тебе не дашь больше девятнадцати… Мам, мне пора. Скоро позвоню.

– Тебе пора… Ты бросила меня здесь одну…

Я вешаю трубку, выхожу через заднюю дверь кафе, поднимаю с тротуара драгоценный камень и рассматриваю. Он прекрасен, словно из другого мира, и сверкает на солнце.

– Простите! – окликаю я женщину.

Она оборачивается, и я, улыбаясь, спешу к туристам.

– Вы уронили это, – говорю я по-французски.

Но когда я всматриваюсь внимательнее, моя улыбка исчезает. Я понимаю, что на них не костюмы. Это настоящие фейри, у некоторых изящно заострены ушки… Или, вероятнее, полуфейри. Беглецы? Их одежда из тонких тканей рваная и грязная.

Сердце бьется чаще. Воины-фейри недалеко отсюда. Джулс говорил, что беглецов убьют на месте? Или утащат за Завесу?

Они разуты, на лицах ясно читается страх. Такой же взгляд бывает у мамы, когда она перебирает с бухлом. Один из беглецов, брюнет со впалыми щеками, даже похож на нее. Рядом, обхватив себя руками, пошатывается блондинка. У нее тоже затравленные глаза.

Если их засечет кто-нибудь типа Джулса, то отправит прямо на верную смерть.

Один из беглецов – костлявый маленький мальчик с отчаявшимся взглядом и ввалившимися щеками.

«Детей нужно беречь». Эта мысль пронзает мой мозг.

Я оглядываюсь на переулок и теперь отчетливо, до тошноты, вижу размазанное по брусчатке алое пятно крови, словно кто-то тащил тело. У меня сводит живот. Что здесь творится?

Я быстро сую женщине украшение:

– Вы уронили.

Она хватает меня за руку:

– Аликс? Рейн?

Ее акцент мне незнаком. Я растерянно смотрю на нее:

– Нет, это не я. Простите.

Смотрю ей за спину: из двери выглядывает женщина и напряженно смотрит на нас.