Когда такси подъехало к переулку Цинхэ, леденец еще не растаял.

Остаток старший инспектор Чэнь выкинул в мусорную корзину. В нескольких шагах от него стоял идиот; он хихикал, подняв над головой целлофановый пакет, как капюшон. Возле входа в общежитие Гуань Чэнь больше никого не заметил. Наверное, люди из общественной безопасности дежурят возле его собственного дома.

По пути к комнате Гуань он никого не встретил. Вечер пятницы. Все смотрят популярную сентиментальную японскую мыльную оперу, в которой главная героиня, молодая девушка, умирает от рака. Мама рассказывала ему содержание; все были под впечатлением.

Но только не Гуань.

Печать на ее двери оставалась несломанной. Оказавшись в комнате, Чэнь закрыл за собой дверь и запер ее на ключ. Не включая свет, он достал из кармана фонарик и немного постоял просто так. Допустим, ему нужно что-то найти. Его находка имеет решающее значение. Если, конечно, то, что он ищет, по-прежнему находится здесь. Вполне может статься, это уже нашли и унесли отсюда. Соседка видела, как из комнаты Гуань выходил какой-то незнакомый мужчина. Может, ему следовало поискать тщательнее, пригласить с собой судмедэксперта. Но им так не хватает людей; с другой стороны, ему казалось, что здесь он справится и сам. В такой маленькой комнате много не спрячешь.

Куда бы сама Гуань положила то, что хотела спрятать от У?

Тот, кто вознамерился что-то здесь найти, первым делом стал бы рыться в ящиках стола, простучал бы стены, перевернул постель, пролистал все книги и журналы… Старший инспектор Чэнь уже проверил все очевидные места.

Луч фонарика плясал по комнате; он не направлял его ни в какое определенное место. Бесплодная суета – о ней написано еще в «Даодэцзин». Наконец луч остановился на обрамленном портрете товарища Дэн Сяопина, висящем на стене.

Чэнь не знал, почему фонарик задержался здесь. Он окинул взглядом тускло освещенный портрет. Для такой комнаты портрет великоват, но маленьких фотографий руководителей государства почти и не бывает. В общем, обычный портрет. В его крошечном кабинетике висит такой же.

Чэнь высоко ценил товарища Дэн Сяопина. Что бы ни наговаривали на старика, невозможно отрицать, что под руководством Дэна Китай достиг громадных успехов в экономике и, до некоторой степени, в политике. Последнее десятилетие стало свидетелем колоссальных перемен в самых разных аспектах жизни народа.

Перемены сказываются на всем – даже на том, как люди относятся к высшему руководству.

Во времена председателя Мао все обязаны были вешать на стену его огромный портрет и творить под ним утреннюю и вечернюю молитвы. Чэню вспомнились знакомые слова – сейчас их исполняют в пекинской опере: «Под портретом председателя Мао я наполняюсь новой силой». Рамка тоже должна была быть соответствующей. Позолоченная рама для богоподобного Мао. Сейчас все иначе. Выйдя в отставку, Дэн провозгласил себя «рядовым членом партии» – по крайней мере, так сообщалось в газетах. Уже не считалось обязательным вешать дома портрет Дэна. Гуань поместила портрет в светло-розовую рамку, покрытую изящной резьбой. Возможно, вначале она выбрала рамку для какой-то своей фотографии… На портрете Дэн Сяопин сидит в кресле, погрузившись в глубокое раздумье. На нем серый френч, застегнутый на все пуговицы, в руке сигарета; у ног громадная медная плевательница. За спиной – карта Китая. Лоб изборожден глубокими морщинами. Дэн Сяопин озабочен судьбой страны.

Чэнь придвинул к стене стул и встал на него. Сняв портрет со стены, он положил его на пол и перевернул. Рамку с картоном соединяли несколько зажимов. Он без труда отогнул их и осторожно снял картонную подложку.

Между самим портретом и подложкой лежал сверточек, завернутый в тонкую папиросную бумагу. Чэнь развернул его, и на стол посыпались фотографии.

Старший инспектор не верил своим глазам. Он изумленно воззрился на снимки, а снимки изумленно воззрились на него.

На первых нескольких фотографиях была запечатлена сама Гуань, полуобнаженная или совсем обнаженная, в самых замысловатых позах. Композиция выдавала в фотографе мастера своего дела. На одном снимке длинные волосы Целомудренно прикрывали ее грудь. На другом Гуань стояла, прикрывшись полотенцем, а на третьем – особенно циничном – она держала перед собой газету со своим портретом, на котором ей присуждали звание Всекитайской отличницы труда. Еще на одном снимке Гуань лежала обнаженная на коричневом коврике у камина, широко раздвинув ноги. Мерцающий огонь высвечивал все изгибы ее тела. Руки были заведены за спину и скованы наручниками, рот заткнут кляпом. Чэнь сразу узнал камин, отделанный зеленым мрамором. Такой камин он видел в гостиной У.

На следующих снимках Гуань была вместе с У. Оба они были в чем мать родила. Должно быть, он снимал с временной задержкой. На одной фотографии Гуань сидела на коленях У, смущенно улыбаясь и обняв его за шею, а он ласкал ее грудь. На следующей фотографии Гуань сидела спиной к камере; руки У плотно охватили ее округлые ягодицы. На остальных фотографиях У запечатлел половой акт в различных позах: У входит в нее сзади, лаская одной рукой ее грушевидные груди; Гуань изогнулась под У, обхватив его руками за спину, уткнувшись лицом в подушку; вот она закинула ноги ему на плечи, изнемогая от страсти…

К изумлению Чэня, он нашел также снимок, на котором вместе с Гуань был другой мужчина. Он лежал на Гуань и показывал в камеру непристойный жест. Хотя лицо его было частично затемнено, было совершенно ясно, что это не У. Гуань лежала на спине, широко раздвинув ноги; глаза у нее были закрыты.

Были здесь и фотографии У с другими женщинами – на кровати, на коврике, перед камином или на полу – в различных позах, от эротических до откровенно непристойных. На одном снимке У занимался сексом с тремя женщинами сразу.

Чэню показалось, что он узнал одну из партнерш У – кинозвезду, сыгравшую талантливую куртизанку эпохи Мин.

Потом он заметил, что на обороте каждой фотографии сделаны приписки мелким почерком:

«14 августа. Чуть не потеряла сознание от страха. Но трусы скинула быстро, за пять секунд. Вошел в нее сзади».

«23 апреля. Девственница. Наивная и нервная. Кровотечение; визжала, как свинья, а потом извивалась, как змея».

«Святая в кино, вне экрана – шлюха».

«Потеряла сознание во время второго оргазма – буквально. Как будто умерла. Пришла в себя только через две минуты».

На последней фотографии снова была Гуань; в маске, прикованная наручниками к стене. Кроме маски и наручников, на ней больше ничего не было. Она смотрела в камеру со смешанным выражением неловкости и распутства.

Отличница в маске.

Или маска для отличницы?

На обороте – подпись: «Всекитайская отличница труда через три часа после того, как произнесла речь в городском муниципальном собрании».

Старшего инспектора Чэня замутило. Больше читать не хотелось.

Он не считал себя моралистом. Несмотря на принципы, внушенные ему покойным отцом, Чэнь не считал себя ни приверженцем традиционной конфуцианской морали, ни ханжой. Однако фотографии, да еще с такими комментариями, – это уж слишком! Внезапно перед глазами всплыла яркая, живая картина: Гуань лежит на жесткой кровати, стонет и выгибается под портретом Дэн Сяопина, погруженного в раздумья о будущем Китая.

Он услышал собственный стон.

Все происходящее казалось нереальным. Старший инспектор Чэнь наконец нашел недостающее звено – мотив.

Ясно пока не все. Гуань каким-то образом раздобыла снимки, которые У использовал как оружие против нее, но которые она сама позже использовала для того, чтобы угрожать ему. Она прекрасно понимала, какую разрушительную роль в его судьбе могут сыграть такие вот фотографии. Особенно в последнее время, когда он готовился к повышению. Гуань понимала, что У непременно попробует их отобрать. Вот почему она их спрятала.

Однако она не предполагала, до какой степени отчаяния дошел У. И это стоило ей жизни. В политической карьере У настал переломный момент. Поскольку отец его тяжело болен, скорее всего, новое назначение – его последний шанс выдвинуться. Скандал вокруг адюльтера или развод равно вредили ему. У него не оставалось выбора. Единственный выход – заставить Гуань замолчать навеки. Теперь Чэнь понимал, почему У Сяомин пошел на преступление.