В VI — середине VII в. был установлен памятник, в надписи на котором увековечивалось совершенное местными вождями жертвоприношение. Это действо устанавливало связь с богами: им приносились дары, а как говорил Высокий / Один: «на дар ждут ответа» (Речи Высокого, 145). Ответом богов и целью ритуала, совершенного в Стентофтене, было обеспечение «урожайного года», причем понятие «урожайный, изобильный год» передано в тексте не словом «год» (ár), а идеограммой — старшерунической руной jára

, которая и обозначала «год, урожайный год». Выделение этого понятия было естественно: хороший урожай сулил благополучие и процветание племени. Поэтому гарантирование урожайных лет рассматривалось скандинавами как главная обязанность конунга, связанная с сакральностью его личности и власти. В «Саге об Инглингах» Снорри Стурлусон рассказывает об упсальском конунге Домальди, в дни которого были неурожай и голод. Два года свеи приносили жертвы богам: в первое лето — быков, во второе — людей, но голод продолжался. На третье лето свеи собрались на тинг в Упсале, и их вожди решили, что в неурожае виноват Домальди, и его надо принести в жертву, а алтарь окропить его кровью. Что и было сделано, по словам скальда IX в. Тьодольва из Хвинира:

Правда, ни Тьодольв, ни Снорри не говорят, стало ли в том году лучше, но при сыне Домальди хорошие урожаи и мир возобновились (Сага об Инглингах, XV. КЗ. С. 18). Напротив, после смерти норвежского конунга Хальвдана Черного (предположительно 852 г.), при котором были особенно удачные годы и царил мир, свеи решили не сжигать его тело, как требовал обычай, а расчленить на четыре части и захоронить в разных областях Норвегии, чтобы обеспечить благополучие всей страны (Сага о Хальвдане Черном, IX. КЗ. С. 42).

Самым надежным способом заручиться помощью богов, чтобы они позволили Хадувульву «дать урожайный год», было публичное жертвоприношение. Оно совершалось в соответствии с установленными ритуалами: Высокий / Один вопрошает своего собеседника: «Умеешь молиться и жертвы готовить? Умеешь раздать? Умеешь заклать?» Очевидно, Хадувульв (или его жрецы) умел просить богов, готовить, раздавать и приносить жертвы — иначе вряд ли Стентофтенский камень был установлен. Прежде всего, правильным должно было быть число жертв: Один предостерегал: «Хоть совсем не молись, но не жертвуй без меры» (Речи Высокого, 144–145).

^{Рунический камень, VI — середина VII в., Stentoften, Блектинге, Швеция.}

^{The Swedish National Heritage Board / Wikimedia Commons}

Девять козлов и девять коней обеспечивали «меру» и сакральность числа жертв — уже не раз мы встречались с этим числом: в мифологическом пространстве существует девять миров, Один выучил девять заклинаний у своего дяди, сам провисел на мировом древе Иггдрасиле девять ночей, а у бога Хеймдалля было девять матерей. По словам немецкого клирика и писателя Адама Бременского, написавшего в 1070-е гг. «Историю архиепископов Гамбургской церкви», вплоть до его времени в Упсале раз в девять лет совершались большие жертвоприношения с закланием коней и людей.

Как и во многих других мифологических традициях, в германской мифологии сакральным, прежде всего, было число три. Его мы находим в количестве первых богов-асов (Один, Вили и Ве), в изначальном пространстве, состоящем из трех стихий, Нифльхейма, Гиннунгагап и Муспельсхейма, в трехчастном членении мирового древа Иггдрасиля, в количестве его корней. Специфически германской и скандинавской традицией было придание символических и магических функций числу девять. Предполагается, что в основе его выделения лежит утроение сакрального числа три, т. е. троекратное усиление магического действия числа три. Символическим воплощением утроения триады служит распространенный в изображениях на камнях, оружии и украшениях валькнут («узел мертвых») — сплетение трех треугольников, образующих девять углов.

Не менее важным был выбор жертвенных животных: козлов и коней. В скандинавской мифологической картине мира конь считался хтоническим существом, атрибутом Одина (восьминогий конь Слейпнир). Конь связывал мир живых и мертвых (на Слейпнире Один едет в царство мертвых, чтобы узнать судьбу сына, а Хермод позднее отправляется в Хель, чтобы вызволить Бальдра), но также и миры людей и богов. Принесение его в жертву асам устанавливало непосредственную связь с миром богов. Конина была обязательной пищей на ритуальных пирах в языческие праздники. Отказ есть конину на пиру чуть не стоил норвежскому конунгу-христианину середины Х в. Хакону Доброму власти: присутствовавшие дружинники и бонды, опасаясь гнева богов, пригрозили Хакону изгнанием, если он не будет соблюдать языческие обряды. Хакон был вынужден подчиниться (Сага о Хаконе Добром, XVIII; КЗ. С. 75–77).

^{Жертвоприношение, изображение на рисованном камне I, фрагмент, VIII–IX вв., Stora Hammars, Готланд, Швеция.}

^{Bunge Museum / Wikimedia Commons}

Коней приносили в жертву и при погребении знатных воинов и вождей. В десятках, если не в сотнях курганов в ногах погребенного или рядом с ним находят скелет коня. Исключительным было захоронение в Ладбю (остров Фюн, Дания) начала Х в.: под курганом в носовой части ладьи длиной около 20 м вместе с умершим и большим количеством различных вещей находились скелеты четырех собак и 11 (!) коней. Некоторые из ценных вещей были привезены из континентальной Европы, как застежка ремня, или Англии, как серебряная пластинка. Это были престижные предметы, и в кургане, видимо, погребен местный конунг.

Миру богов принадлежали и козлы, атрибуты Тора. Они везли его повозку и могли служить ему пищей, возрождаясь поутру (см. выше главу 3. Тор). Останки козлов находят в элитных, принадлежавших высшей знати погребениях Х в. в Скандинавии и на Руси. Например, в большом кургане Черная могила в Чернигове находился котел с костями и шкурой козла — неиссякаемая пища для погребенных в кургане двух воинов и средство перемещения в загробный мир.

В жертву приносились также петухи, собаки, а иногда и люди — пленники или рабы. В торфяном болоте, образовавшемся на месте озера в Толлунде (Ютландия, Дания), был обнаружен труп мужчины, столь хорошо сохранившийся, что первоначально возникло предположение, что он — жертва недавнего преступления. Исследования показали, что он погиб в IV в. до н. э. А веревка на шее указывала на насильственную смерть. Как считается, он был принесен в жертву богам. Такое предположение подтверждается второй аналогичной находкой менее чем в сотне метров от Толлундского человека. Это были также хорошо сохранившиеся останки 25-летней женщины, убитой около 280 г. до н. э. Очевидно, озеро служило культовым местом для сообщества, жившего здесь на протяжении длительного времени. Подобные находки нередки и в других торфяных болотах Дании.

Саги не рассказывают о человеческих (как, впрочем, и о других) жертвоприношениях, кроме легендарной истории конунга Домальди. Авторы саг и их слушатели были христианами и, вероятно, не могли не осуждать подобные жертвы, как и вообще языческие ритуалы. Иное дело памятники, возникшие в языческую эпоху. На одной из панелей готландского рисованного камня VIII–IX вв. изображены два дерева, под одним из которых, согнутом, стоит держащий щит человек с петлей на шее: если дерево, к которому он привязан, распрямится, он повиснет в воздухе. Над ним парит «птица битвы», ожидая поживы. Под ней — валькнут, «узел мертвых» — символический знак, возможно, связанный с культом мертвых, но, несомненно, обозначающий сакральность изображаемого. Еще ниже расположен помост, на котором лицом вниз лежит человек, а над ним возвышается человек, держащий в руке копье. Обе эти сцены интерпретируются как жертвоприношения Одину: повешение на дереве и пронзение копьем. К месту жертвоприношения идут четыре воина со щитами и поднятыми мечами.

^{«Человек из Толлунда», IV в. до н. э., Толлунд, Ютландия, Дания.}

^{P. V. Glob. The bog people Iron Age man preserved. Ithaca, N.Y., Cornell University Press, 1969 / Internet Archive}

Не исключено, что человеческие жертвоприношения сохранялись и в XI в. Немецкий хронист начала XI в. Титмар Мерзебургский упоминает, что в Лайре (остров Зеландия, Дания), где с середины VI в. по 1000 г. находилась усадьба конунга, даны собирались каждый девятый год и приносили в жертву 99 человек, лошадей и других животных и птиц (Титмар, I,17. С. 12). Несколькими десятилетиями позже Адам Бременский, писавший в 1070-е гг., рассказывает со слов очевидца о жертвоприношениях в Упсале, совершавшихся в его время:

Трудно сказать, насколько надежным свидетелем был этот христианин и насколько сам Адам был готов усугубить «преступления» язычников. Но даже если он и добавил людей к числу приносимых жертв, то должен был слышать о такой возможности хотя бы в не слишком далеком прошлом.

Приносить в дар богам могли не только живых существ. В болотных кладах Дании и Южной Швеции (всего около 25), датируемых 200–500 гг. н. э., обнаружены тысячи предметов вооружения. Особенно знамениты клады в Illerup Ådal (Ютландия, Дания). В заболоченном озере в 1950 г. при дренажных работах был открыт клад, в котором оказалось до 300 наконечников копий, более сотни щитов, поясных наборов, наконечников ножен, 129 трутниц и 124 расчески (всего около 1 200 предметов). Но это далеко не все. Примерно в том же месте впоследствии было найдено еще два клада с 15 000 предметов вооружения. А в 2009 г. в этом болоте, но в 2 км от кладов обнаружилось массовое захоронение немного более раннего времени: более 200 мужчин были одновременно брошены в озеро. Археологи единодушны в признании того, что и клады оружия, и это захоронение — дары богам. Победители приносили в жертву захваченное оружие, а также трупы убитых врагов, подобранные на поле боя, и, возможно, пленных. Исследование Иллеруп Одаль позволило даже частично восстановить ритуал жертвоприношений. От берега озера отходили длинные деревянные помосты, на которых совершались некие ритуалы и с которых в воду сбрасывались жертвенные предметы. Это озеро использовалось для жертвоприношений по меньшей мере четыре раза на протяжении полутысячелетия: видимо, оно считалось сакральным местом.

Сокрытие ценностей — даров богам — в недосягаемых местах: море, озере, болоте — продолжало практиковаться в эпоху викингов. Как рассказывается в «Саге об Эгиле Скаллагримссоне», отец знаменитого скальда в вечер перед смертью «велел оседлать коня, и, когда все легли спать, он уехал из дому. Выезжая, он держал перед собой довольно большой сундук, а под мышкою — медный котел. Люди рассказывали потом, что сундук или котел, а возможно, и то и другое, он утопил в болоте Крумскельде («Топи Сутулого»), а сверху навалил большой плоский камень» (гл. 58). Сундук был полон серебра, и, предчувствуя смерть, Скаллагрим принес свое сокровище в жертву богам. Так же позднее поступил и сам Эгиль на старости лет: однажды он уехал с двумя сундуками серебра и двумя рабами, а наутро вернулся один. Ни рабов, ни сундуков больше никто не видел. После его смерти люди стали гадать, где он спрятал серебро: возможных мест было несколько: поблизости от его хутора имелось большое и глубокое болото, у горячих источников образовались глубокие ямы, а в одном овраге, где при оттепели низвергался водопад, люди стали находить английские монеты (гл. 85). Но клад так и не был найден ни в Х, ни в ХХI в., когда на усадьбе Эгиля проводились крупномасштабные археологические исследования. Клад Эгиля также предназначался богам, а рабы, помогавшие его закопать или утопить в болоте, были убиты Эгилем в качестве посвятительной жертвы и/или чтобы они не выдали место, где был захоронен клад.

Цели и организация жертвоприношений могли быть различны. Наиболее распространенными были дарственные жертвоприношения: богам приносились дары, чтобы обеспечить благополучие сообщества или индивида. Особенно важными считались ритуалы, совершаемые ради урожая и благоденствия общества. Они были публичным действом, совершаемым верховным правителем, и в нем участвовали все члены сообщества. Эти ритуалы проводились раз в девять лет в специальных культовых местах. Более локальные общинные жертвоприношения были связаны с календарными обрядами, но они совершались во время пиров, приуроченных к языческим праздникам, прежде всего йолю (праздник середины зимы). На церемониальных трапезах люди разделяли с богом или богами сакральные пищу (конину) и напиток (эль). Пиры во время тингов в Упсале упоминает Адам Бременский, и о них неоднократно рассказывается в королевских и родовых сагах.

Совершались и индивидуальные жертвоприношения. Фактически любой человек мог принести жертву кому-либо из богов. Часты были приношения предкам — на курган возлагалась ритуальная пища. В начале Х в. арабский путешественник Ибн Фадлан, познакомившийся с русами (скандинавами) в Булгаре на Волге (поблизости от современной Казани), наблюдал, как прибывшие купцы устанавливали идолов и подносили им хлеб, молоко, мясо и лук.

Жертвоприношения делались в благодарность за победу (как клады из Иллеруп Одаля). Искупительные жертвоприношения совершались тогда, когда связи с богами были нарушены по тем или иным причинам. Для их восстановления требовались особо значимые жертвы, как, например, конунга Упсалы Домальди. Такая жертва помогала вернуть доброе отношение богов и обеспечить их помощь.

Важнейшим свидетельством местонахождения святилищ долгое время была топонимия (названия географических объектов). Дело в том, что топонимия в Скандинавии чрезвычайно устойчива: названия не только рек, гор и т. п., но и хуторов, деревень и городов, как правило, не менялись, и большая часть названий эпохи викингов сохранилась до нашего времени.

Древнескандинавское обозначение святилища — vé встречается повсеместно в Скандинавии, как, например, Véborg в Дании и Выборг в Ленинградской области. Часто в топонимах оно сочетается с именем одного из богов: Dísevé, Frösvi, Odensvi, Þórsvi в Швеции и Дании, в Норвегии остров Véøyа и др. Широко распространенным было название Ullevi — святилище в честь мало известного нам бога Улля. Именами богов назывались рощи, где, вероятно, были капища (например, Odenslund, Þórslund), и места тингов (Tysting), озер (Tissø) и заливов (Njarðvík). Наиболее распространенными были топонимы с именем Тора (в Дании их насчитывается 37), несколько менее часты топонимы с именем Тюра (около 30) и Одина (18).

Другими наименованиями, связанными с культовыми местами, были hǫrgr — жертвенник, сооружение типа алтаря из сложенных камней, видимо, под открытым небом, и hof — культовая постройка, храм. Именно hǫrgr и hof начали устанавливать боги после создания мира, согласно «Прорицанию вёльвы» (7). Жертвенники, вероятно, могли строиться в разных местах, прежде всего на местах тингов, где проходили собрания бондов округи. Рядом с жертвенниками могли устанавливаться вырезанные из дерева изображения богов. Такой жертвенник купцов-русов описывал Ибн Фадлан (начало IX в.) в Булгаре на Волге (см. выше). Саги крайне редко рассказывают о языческих святилищах: их авторы-христиане, видимо, считали неуместным подобные сюжеты. Нет уверенности и в том, что сохранившиеся описания соответствуют реальности. Так, явно литературный характер носит знаменитое описание языческого храма в Упсале в сочинении Адама Бременского (1070-е гг.).

Адам хорошо знает главных богов скандинавского пантеона: Один, Тор и Фрейр воплощали магию и власть, защиту и изобилие. Вполне вероятно, что в современной Старой Упсале, властном и культовом центре Упланда, существовал языческий храм (несмотря на многие десятилетия археологических исследований, его местонахождение не обнаружено). Но само описание Адама основывается на литературных образцах, и никаких золотых украшений и цепей быть на упсальском храме не могло.

Описания саг, отстоящих на двести-триста лет от времени событий, представляют скорее воспоминания о давно прошедших временах, правда, воспоминания, бережно хранимые в исландском обществе.

Среди рассказов о насаждении христианства норвежским конунгом Олавом Харальдссоном, впоследствии Святым (ум. 1031), выделяется повествование об обращении в новую веру конунга области Долины Гудбранда. К этому эпизоду мы вернемся в главе 9, здесь же отметим, что у главного тинга области был храм (hof), в котором стояла деревянная статуя Тора. «В руке у него молот. Он громадный, а внутри полый. Он стоит на подставке, и когда его выносят, то снова ставят на эту подставку. Он богато украшен золотом и серебром. Каждый день ему приносят четыре каравая хлеба и мясо» (Сага об Олаве Святом, гл. СXII. КЗ. С. 257).

Переезжавшие в Исландию норвежцы привозили с собой не только имущество и скот, но и священные предметы: резные столбы главного сиденья в доме и изображения богов. Прежде чем отправиться в опасный путь знатный норвежец Торольв Бородач совершил жертвоприношение Тору, чтобы узнать, стоит ли ему уезжать из страны. «Жребий указал Торольву плыть в Исландию… Он разобрал храм (hof) и взял большую часть бревен с собой вместе с землей из-под жертвенника, на котором сидел Тор». Подплывая к берегу, Торольв бросил в воду столбы, на одном из которых был вырезан Тор: он решил поселиться там, куда вынесет столбы. Затем занял большой участок земли и основал хутор, который назвал Храмовый Двор.

Автор саги, христианин, живший в XIII в., описывает святилище Торольва, имея перед глазами христианскую церковь, — он все время сравнивает его устройство с церковным: жертвенник с алтарем, прут с кропилом и т. д. Но, вероятно, общее представление об устройстве языческого святилища это описание дает. Упоминание же в нем «места мира», т. е. священного пространства, которое давало убежище преступнику, перекликается с рунической надписью IX в. из Эстеръётланда (Швеция): «Гуннар вырезал эти руны. И он избежал наказания, скрывшись в этом святилище (vé)». Гуннар, очевидно, совершил убийство и бежал в святилище, где осуществить кровную месть и убить его было невозможно.

Наши представления о культовых местах и постройках существенно пополнились после нескольких десятилетий интенсивных раскопок, прежде всего «усадеб магнатов» — резиденций местных вождей / конунгов, которые служили центрами власти. Неизмеримо возросший археологический материал позволил определить круг находок, связанных с языческими ритуалами и, более того, выявить культовые постройки, определить особые площадки для жертвоприношений и установить их соотношение с комплексом жилых помещений, прежде всего с «залом» — «большим домом» вождя, где проходили пиры и другие общественные действа.

«Большие дома» могли достигать длины 100 м и делились обычно на два или три помещения: жилое с одной из сторон, в центре — парадный «зал» с очагом посередине и лавками вдоль стен. Третий отсек мог служить помещением для скота. В таких палатах устраивались пиры, совершались обряды. Зал богато украшался тканями (в том числе с изображениями животных, ритуальных сцен, богов, оружием, ценными предметами. Но главные культовые действа происходили в особо отведенных местах. На такой усадьбе, вблизи от зала располагалась постройка (тот самый hof, ранее известный только по сагам), которая отличалась небольшими размерами и иной, нежели «большой дом», конструкцией. Остатки такого храма были хорошо изучены на усадьбе местного вождя в Уппокре (Сконе, Швеция). Это поселение существовало на протяжении почти тысячелетия, прекратив существование в 990-е гг. В VII–VIII вв. оно было крупнейшим и богатейшим центром власти, торговли и ремесла западной части Сконе, а также важнейшим культовым центром. Языческий храм на протяжении III–X вв. перестраивался шесть раз без особых изменений. Он был длиной 13 м и шириной 6,5 м, высота могла достигать 3–4 м, и имел три двери: две на юг и одну на север. У северо-западного входа имелась пристройка типа крыльца: видимо, это был главный вход. В центральной части помещения находился «помост» (как в храме Торвальда), который возвышался на четырех колонках. Под угловыми столбами и в траншеях под вертикально поставленными досками стен было найдено около 200 «золотых человечков» — маленьких, 1–2 см — фигурок, вырезанных из золотой фольги. Они служили жертвоприношениями богам при постройке здания. К северу от храма обнаружили большое количество оружия, причем многие предметы были погнуты или разломаны — как и жертвенное оружие в болотных кладах Дании. Как и в Дании, предметы вооружения были перемешаны с костями, в том числе человеческими. Все это лежало на каменной выкладке, которая, видимо, служила жертвенником. Внутри храма имелся очаг, около которого были разбросаны серебряный с золотом стакан, стеклянная чаша и фрагменты 10 других стеклянных сосудов, фибулы, бусы, кусочки золотой фольги и др. Они относились к разному времени — приношения богам совершались здесь на протяжении всего существования святилища.

Сходная картина наблюдается в другом столь же богатом и длительно существовавшем поселении — в Тиссё на острове Зеландия (Дания). Неподалеку от «большого дома» располагался храм, где было найдено большое количество ценных предметов, а еще южнее — место жертвоприношений. Иногда культовая зона усадьбы, храм и место жертвоприношений, огораживались. Аналогичные комплексы изучены и в других местах Швеции, Норвегии и Дании.

Впервые название жреца — годи (goði), производное от слова goð «бог», встречается в норвежской рунической надписи из Nordhuglo (около 400 г.). Она высечена на камне самим годи: «Я, годи, не подвластен колдовству» или «Я, годи, не [занимаюсь] колдовством». Годи упоминаются еще в трех датских надписях. Все они происходят с острова Фюн, и их тексты указывают на существование округов, в которых действовали свои годи. В двух из них речь идет о годи одного и того же округа или культового центра. Один из них установлен годи по имени Хродульв в память о его утонувшем сыне, второй — сыновьями в память об их отце, Роульве, который «был хорошим годи». Оба камня установлены на западе и юго-западе острова Фюн, где, очевидно, располагался округ, годи которого упомянуты в этих двух надписях.

Третий памятник, датируемый началом Х в., также с острова Фюн, более подробно говорит о деятельности годи, в честь которого он воздвигнут в Glavendrup, остров Фюн, Дания. Памятник был установлен как бы на носу корабля, выложенного из крупных валунов. Время сооружения «каменного корабля» неизвестно: подобные монументы создавались на протяжении всего I тысячелетия н. э. В отличие от большинства других подобных «кораблей», в центре главендрупского было обнаружено девять захоронений, но неясно, имеют ли они отношение к рунической стеле или нет. Надпись же гласит:

Надпись замечательна во многих отношениях. Прежде всего, она свидетельствует о том, что Али Бледный обладал одновременно религиозной и мирской властью. Его функции годи были связаны со святилищем, но он также был главой войска, прославившимся своими ратными подвигами. В чем состояли его обязанности годи святилища, частично раскрывает исландская «Сага о Людях с Песчаного Берега» (гл. IV. C. 25): «Годи должен был содержать храм, чтобы он не пришел в упадок, и устраивать в нем жертвенные пиры». Проведение «жертвенных пиров» предусматривало совершение жертвоприношений, что также входило в обязанности годи. Двойственная деятельность жрецов, культовая и общественная, отмечавшаяся еще Тацитом, как видим, сохраняется на протяжении всего языческого периода.

Во-вторых, в этой надписи использованы одновременно обращение к Тору и заклятие нанесшего вред памятнику. И первое, и второе встречаются, хотя и нечасто, на рунических стелах дохристианского времени. Тексты обоих формульны, закреплены традиций и повторяются в других надписях почти дословно.

Двойственность обязанностей годи в эпоху викингов получила развитие после заселения Исландии. Уже в ходе освоения острова наиболее знатные и богатые переселенцы строили капища и небольшие храмы на своем участке земли — как Торольв Бородач (см. выше). Как правило, владельцы этих храмов становились годи округи: они устраивали общественные пиры, содержали в порядке культовые постройки, совершали жертвоприношения. Усадьбы со святилищами становились своего рода центрами округи: здесь совершались культовые действа, в которых участвовали все близлежащие жители. Такая округа, равно как и власть годи в ней, получили название годорд (goðorð). По решению альтинга (собрания все свободных мужчин острова) 964 г. число многочисленных больших и малых годордов было сокращено до 39. Во главе их стояли годи — наиболее знатные и зажиточные главы могущественных кланов. Вплоть до принятия христианства в 1000 г. они продолжали выполнять жреческие и властные функции в своем годорде. После принятия христианства положение годи не слишком изменилось. Они сохраняли мирскую власть. Естественно, что их жреческие обязанности прекратились, но многие годи начали ставить на своих участках теперь уже христианские церкви, а недолгое время спустя некоторые из них становились священниками, снова совмещая церковную и светскую власть. К XIII в. связь годи с культом полностью оборвалась, и они превратились в административных глав годордов, которые можно было продать или купить, которые переходили по наследству или делились между наследниками.

В наибольшей степени нам известны культы Одина и Тора, сведений о культах других богов, в том числе Фрейра, почти не сохранилось. Очевидно, с почитанием Фрейра как бога плодородия были связаны сезонные обряды и праздники, и значение его в религиозном мире скандинавов было велико. Не случайно статуи именно этих трех богов, по описанию Адама Бременского, стояли в упсальском храме. Проводимые раз в девять лет особо торжественные жертвоприношения, видимо, посвящались Одину: об этом говорит повешение на деревьях трупов принесенных в жертву людей и животных. Ритуал повторял собственное жертвоприношение Одина: его самоповешение на Иггдрасиле. Связь с богом устанавливалась таким образом на нескольких уровнях: мифологическом и культовом. Можно полагать, что одновременно приносились жертвы Тору и Фрейру.

Распространение культов этих трех богов различалось. В эпоху викингов, когда воинские походы были одним из основных способов приобретения богатства и славы, в культе Одина стал доминировать его образ бога боевой ярости, бога войны. Он — «отец падших», но в первую очередь падших знатных, вождей, конунгов, прославившихся героев, которых он с особым почетом встречает в Вальхалле. Богом войны называет Одина и Адам Бременский, отмечая, что его статуя в храме облачена в полное воинское снаряжение, и ему приносят жертвы в случае войны. Поскольку война была важнейшим занятием знати, то Один стал богом конунгов и военной элиты. Именно к нему они обращаются за помощью в битве. Так, в рассказе о битве в долине реки Фюри поблизости от Упсалы, состоявшейся в 980-е гг., конунг Свеаланда Эйрик Победоносный, часто совершавший жертвоприношения Одину, просил его о победе. Он дал обет принести в жертву себя самого через 10 лет, если победит. Его противник Стюрбьёрн обратился за помощью к Тору. Через некоторое время к Эйрику подошел высокий человек, скрывавший свое лицо под капюшоном. Он дал конунгу палочку и велел выстрелить ею из лука над войском Стюрбьёрна, говоря: «Всеми вами владеет Один». Когда началась битва, Эйрик выпустил палочку, которая понеслась как копье над вражеским войском. Тут же люди Стюрбьёрна потеряли зрение, как и сам их предводитель. А затем произошло чудо: с горы сорвалась лавина и накрыла войско Стюрбьёрна.

«Правильное» обращение к Одину вознаграждается, но горе тому, кто пытается получить его помощь обманом. В легендарной «Саге о Гаутреке» (гл. 7) рассказывается, как конунг Викар во время викингского похода обратился к Одину, прося послать ему попутный ветер и обещая человеческую жертву за это. Когда же был кинут жребий, кого следует принести в жертву, выбор пал на самого конунга. Не желая лишиться своего предводителя, люди Викара предложили, чтобы он встал на пень, вокруг шеи ему накинут петлю из кишок теленка и прикрепят их к ветви стоящего рядом дерева. Известный герой и почитатель Одина Старкад должен встать рядом с Викаром, держа в руках прут. Когда все было приготовлено, Старкад бросил в Викара прут со словами: «Вот я посвящаю тебя Одину!» В тот же момент прут превратился в копье, которое пронзило Викара насквозь, пень выскользнул из-под его ног, кишки теленка стали крепкой веревкой, а ветка дерева взмыла вверх и подняла в воздух Викара. Так он оказался дважды принесенным в жертву Одину: пронзенным копьем и повешенным на дереве.

В мифологической традиции Один сам устанавливает некоторые ритуалы. Как рассказывает Снорри Стурлусон, Один умирал от болезни, что по общим верованиям лишило бы его возможности попасть в Вальхаллу. Потому перед смертью он «велел пометить себя острием копья и присвоил себе всех умерших от оружия». С тех пор умирающий от болезни человек мог обеспечить себе пребывание в Вальхалле, пронзив себя копьем или мечом и тем самым посвятив себя Одину (Сага об Инглингах, IX; КЗ. С. 15).

Еще одним установлением Одина был обряд погребения:

После смерти Один был сожжен, и кремация умершего стала на долгое время одним из основных погребальных обрядов в Скандинавии. Описания пышных погребений этого типа представлены в «Младшей Эдде» — мифологические похороны Бальдра, и в «Записке» Ибн Фадлана — реальные похороны знатного руса в Булгаре на Волге в начале X в. И в том и в другом случае умершего после ряда приготовлений кладут в ладью. Роскошные одежды, ценные украшения, богато орнаментированное оружие, прежде всего меч, а также другие необходимые в загробном мире вещи окружают покойного. Его сопровождают принесенные в жертву конь, собака, петух. Согласно Ибн Фадлану, старуха, которую он называет «ангелом смерти», умерщвляет девушку — наложницу покойного. Дым от погребального костра возносится высоко в небо: считалось, что чем выше поднимается дым, тем выше в небо поднимается умерший. Затем над кострищем насыпался высокий курган — тем больший, чем знатнее был умерший.

Этому погребальному ритуалу следовали скандинавские конунги и русские князья Х в., и некоторые из этих курганов хорошо исследованы. В них находят железные ладейные заклепки (сами деревянные ладьи сгорали на костре), обгоревшие украшения из серебра, бронзы, иногда золота, предметы вооружения. В центре кургана нередко находился котел с костями и шкурами козлов. В самом большом древнерусском кургане — Черная могила в Чернигове — обнаружены сожженные останки двух мужчин, как предполагается, отца и сына, а также нескольких рабов или рабынь. Рядом с котлом с костями и шкурой козла лежали два больших питьевых рога с серебряными оковками, на которых были изображены люди и мифические животные, и маленькая статуэтка божка, держащего себя за бороду. Все эти подношения умершим были накрыты грудой доспехов. Специальным знаком посвящения умершего Одину было сломанное или воткнутое в землю оружие.

Таким образом, с культом Одина были связаны три основных ритуала: жертвоприношение через повешение, посвящение оружием перед смертью и сожжение умершего.

Однако сожжение в ладье было далеко не единственным погребальным обрядом. Снорри Стурлусон пишет о двух веках: веке сожжения и веке курганов:

В действительности различные погребальные обряды сосуществовали. Погребение в ладье не всегда сопровождалось сожжением умершего, например, в таких знаменитых погребениях под огромными курганами как в Осеберге и Гокстаде в Норвегии. В осебергском корабле длиной 21,5 м, в 834 г. были погребены две женщины, старшую из которых, 80-летнюю, отождествляют с упомянутой Снорри Стурлусоном правительницей юго-восточной Норвегии Асой, матерью конунга Хальвдана Черного. Вместе с Асой были захоронены 14 лошадей, бык и три собаки. Тела обеих женщин, одетых в роскошные одежды, лежали на кровати, покрытой гобеленом, в палатке на носу корабля (такую палатку в погребальной ладье видел Ибн Фадлан). Корабль заполняли сотни предметов, начиная с саней и четырехколесной телеги — транспорт для зимы и лета — и кончая столовой утварью, инструментами, фрагментами шерстяных и шелковых тканей. Бортики саней и телеги были покрыты резьбой с изображениями сцен героического эпоса, а по углам телеги высились резные головы драконов.

В середине IX — Х в. распространяется еще один вид элитных погребений — в деревянных срубах (камерах). Вероятно, эти камеры символизировали дома мертвых. Такой «дом» под курганом, согласно Снорри Стурлусону, был построен для умершего Фрейра (Сага об Инглингах, Х. С. 15–16). Упомянутый Снорри конунг Дан Гордый «велел насыпать курган и похоронить себя в нем в облачении конунга и бранных доспехах вместе со своим конем и всей сбруей и разным другим добром» (КЗ. Пролог. С. 9). Вера в то, что мертвые могут продолжать жить в курганах и что при определенных условиях живые могут общаться с ними, сохранялась долго. В сагах неоднократно рассказывается о таких встречах. В легендарной «Саге о Хервёр и конунге Хейдрике» дева-воительница приходит к кургану отца и заклинанием пробуждает его, чтобы получить от него волшебный меч Тюрфинг. Попытки проникнуть в курган, чтобы завладеть скрытыми в нем сокровищами, были нередки — и они засвидетельствованы разграбленными еще в древности захоронениями. Но в фольклорной традиции такие попытки пресекались самими «жителями курганов»: по рассказам саг, герою приходилось выдерживать тяжелый поединок с ожившим мертвецом, и не всегда он выходил победителем в этой борьбе.

^{Голова дракона, дерево, около 834 г., Oseberg, Норвегия}

^{Photo: Wilse, Anders Beer / Norsk Folkemuseum}

Культ Одина был элитным и противостоял культу Тора как распространенному в низших слоях общества. Это различие осознавалось исландцами: в предположительно поздней эддической песни Один, скрывающийся под именем Харбарда и вступивший в перебранку с Тором, недвусмысленно говорит о низком статусе людей, поклоняющихся Тору: «У Одина — ярлы, у Тора — рабы» (Песнь о Харбарде, 24). Почитателями Тора, однако, были не столько рабы, сколько свободные бонды — основное население Скандинавских стран. Из среды бондов происходило большинство участников викингских походов. Поэтому культ Тора приобрел особую популярность во всех Скандинавских странах в эпоху викингов, а в Исландии он стал основным: на острове не было военной элиты, конунгов и ярлов, и потому не существовало сколько-нибудь значительного почитания Одина. Предполагается, что к концу эпохи викингов культ Тора существенно потеснил культ Одина. Отражением противостояния этих культов является сама «Песнь о Харбарде», в которой в форме перебранки сравниваются — в пользу Тора — деяния обоих богов.

Рассказывая о языческом храме в Упсале, Адам Бременский называет самым могущественным богом Тора, статуя которого стоит посередине между статуями Одина и Фрейра (Адам Бременский IV, XXVI. С. 436). Снорри описывает статую Тора, как она представлялась ему на основании устной традиции (см. выше). Известна и миниатюрная статуэтка из Исландии, изображающая сидящего Тора. Возможно, что и «идол» из кургана Черная могила в Чернигове является восточноевропейским осмыслением Тора.

Едва ли не самым показательным свидетельством популярности культа Тора является распространение амулетов — подвесок в виде молота Мьёлльнира. Десятки, если не несколько сотен таких подвесок, одиночных или нанизанных на шейный обруч, из серебра, бронзы или железа, находят на всех территориях, где жили скандинавы: от Ирландии до Руси. Значительны следы культа Тора и в топонимике Скандинавских стран, особенно в Норвегии и в Средней Швеции, где имя Тора часто связано с обозначением культовых мест (vé, hоf и lundr) и чрезвычайно распространено в древнескандинавском именослове, где его имя является первой частью более 30 составных личных имен: Торгейр, Торстейн, Торульв и др. И именно Тор стал главным оппонентом Христа в начавшейся после прихода христианства в Скандинавские страны борьбе старой и новой религий.

Мифологическое сознание пронизывало все сферы жизни древних скандинавов и отражалось не только в верованиях и ритуалах, в устной словесности, позднее — в письменных текстах в форме мифов, но и в искусстве — изображениях на камнях, оружии и украшениях, резьбе по дереву. Многочисленные и многообразные памятники свидетельствуют о стремлении скандинавов передать в визуальной форме важнейшие понятия, определяющие мифологический мир, и запечатлеть события, о которых рассказывается в мифах.

Традиция изображения мира богов и мира людей в Скандинавии восходит к бронзовому веку (1800–500 гг. до н. э.). Шведская провинция Бохуслен славится огромным количеством и разнообразием петроглифов — рисунков, выбитых на камне. Cотни фигур людей и животных, кораблей и различных символов покрывают скальные выходы. Значение многих изображений лишь угадывается, некоторых — более или менее поддается объяснению. Огромная мужская фигура более двух метров высотой с поднятым копьем — предположительно верховное божество. Мужчины с поднятыми топорами вступают в борьбу или совершают некий воинский ритуал. Неисчислимо количество лодок, некоторые их группы насчитывают десятки. Лодки играли важную роль в жизни прибрежного общества: они были и средством коммуникации, и необходимым инструментом для рыбной ловли. Рисунки очень точно передают конструкцию лодок — археологи не раз находили затопленные ладьи, подобные нарисованным. Некоторые ладьи достаточно велики по размерам: в них сидят люди, до 10–12 человек — гребцы, они же воины. Нос и корма ладьи украшена штевнями с головами животных (коней?), как позднее, в эпоху викингов, на нос и корму боевых кораблей будут насаживаться вырезанные из дерева головы драконов. На носу ладьи изображены рулевой, воин, дующий в лур — духовой музыкальный инструмент, и стоящий во весь рост, видимо, вождь команды, поднявший в руке топор. Изображена ли здесь бытовая сцена или некий мифологический сюжет, сказать невозможно.

^{Петроглифы. Бохуслен, Швеция.}

^{Swedish Rock Art Research Archives by University of Gothenburg}

Во времена создания петроглифов, несомненно, существовал культ солнца, о котором позднее писал Цезарь (см. главу 1). С этим культом связан ряд символов: колесо, разнообразные круги. Один из кругов с отходящими от него трезубцами — лучами (?) как будто вращают две женские фигуры — в мифологии эпохи викингов солнце несут два коня, один ночью, другой днем.

Если в петроглифах бронзового века мы не находим явственных перекличек с мифологией I тысячелетия н. э., то уже в первые века нашей эры в изобразительном и декоративном искусстве, прежде всего на каменных стелах, появляются узнаваемые мифологические образы и сюжеты. Нередки сцены из мифов на мемориальных стелах с руническими надписями XI в. в Швеции, особенно в Свеаланде, не только дающие представление о самих мифах, но и свидетельствующие об их актуальности уже после принятия христианства. Наибольшее же число насыщенных мифологическими аллюзиями изображений происходит с острова Готланд и датируется V–XI вв. Около 700 каменных стел несли рельефы (многие теперь полностью или почти полностью стерты), посвященные мифологическим и героико-эпическим сюжетам и образам. На многих камнях сохранились следы краски, т. е. изображения или их фон были окрашены.

Древнейшая группа рисованных камней (группа А) датируется V–VII веками. Это обтесанные со всех сторон известняковые плиты с расширяющейся верхней частью в виде лезвия топора, вдоль которого, а иногда и по бокам камня идет кайма с геометрическим орнаментом. Прообразы изображений находят в позднеантичном искусстве, но эти мотивы и образы были переосмыслены и включены в иной контекст — контекст представлений о загробном мире и погребальных ритуалах. Не случайно большинство камней было установлено на территории могильников, хотя сами памятники не связаны с конкретными погребениями.

Для памятников этой группы стел характерны вертикальная осевая симметрия и изображения вихревых (вращающихся) кругов или кругов со спиралями внутри. Эти круги трактуются как изображение небесных светил. По центру на камне из церкви в Бро, как и на большинстве других камней этой группы, под кругами изображена ладья с гребцами — традиционный символ переправы из мира живых в мир мертвых. Ту же цель преследовало использование лодок в погребальном обряде, который стал одним из наиболее распространенных в Скандинавии в середине VI в.: умерший снабжался средством для перехода в иной мир. Погребения в ладье находят археологи, упоминается этот обряд и письменными источниками как скандинавскими, так и иноземными. Наиболее подробно погребение в ладье было описано арабским путешественником Ибн Фадланом, посетившим в начале 920-х гг. г. Булгар на Средней Волге и лично наблюдавшим похороны руса (скандинава) (см. главу 8). Знаком этот обряд и древнескандинавской мифологии: тело Бальдра вместе с многочисленными сокровищами было положено в ладью, которую пустили плыть по морю. Если вертикальная ось действительно, как иногда предполагается, разделяет симметрично организованные мир живых и мир мертвых, то помещение ладьи с симметрично поднятыми носом и кормой на осевой линии, знаменует ее промежуточное положение между двумя мирами.

Изображения на готландских камнях группы А отражают не только представления о переходе в загробный мир, но и о мироустройстве. Оно отражено на одном из самых ранних памятников, трехметровой стеле IV из церкви в Санда. Горизонтальная тонкая линия делит изобразительное поле примерно пополам. В верхней части расположены большой и два малых «вращающихся» круга — символы небесных светил и, соответственно, мира живых. Малые круги обвиты обращенными друг к другу змеями — прообразами будущего мирового змея Ёрмунганда. В центре на разделительной линии нанесено древнейшее изображение дерева с поднятыми ветвями и четко прорисованными корнями — мирового древа Иггдрасиля. Его ствол совпадает с вертикальной осью. Новейшие исследования памятника обнаружили некие, возможно, антропоморфные, изображения по обеим сторонам дерева. В нижней части памятника, по центру, как и на других стелах, вырезана ладья с навесом, на котором укреплены кольца или щиты, с поднятыми носом и кормой и сидящими в ней гребцами. Судя по положению гребцов, ладья плывет влево — левая сторона в архаических культурах ассоциировалась с чем-то зловещим, вредоносным, опасным.

^{Рисованный камень, Sanda kyrka IV, V–VII вв., Готланд, Швеция.}

^{Photo: Hejdström, Raymond / Gotlands Museum}

Стела из церкви в Санда отличается еще одним редким изображением. Под тонкой горизонтальной чертой, в которую упираются корни мирового древа, такими же тонкими, но двойными линиями нанесен рисунок чудовища. Оно изображено в профиль с разинутой пастью и круглым глазом. Помещение чудовища под мировым древом напоминает о драконе Нидхёгге, который грызет корни Иггдрасиля. Однако сходные чудовища, но изображенные как бы сверху и поэтому имеющие два таких же круглых глаза и такую же разинутую пасть, помещены еще на пяти или шести камнях, причем на некоторых из них изображен человек лицом к чудовищу. Фигура всадника с поднятым копьем была недавно выявлена и на памятнике из Санда. Этот сюжет обычно сопоставляется с мотивом драконоборчества, широко распространенным в эпосе германских народов. Возможно, что одно из таких изображений — на памятнике из Hangvar Austers I — позволяет уточнить интерпретацию сюжета. Камень плохо сохранился, и большая часть рисунка почти полностью утрачена. Но над вращающимся кругом хорошо видно чудовище, а несколько ниже и левее — фигура человека, приподнявшего руку. Эту сцену можно было бы сопоставить с борьбой англосаксонского героя эпической поэмы Беовульва с огнедышащим драконом или Сигурда с драконом Фафниром. Однако прорись обнаруживает одну дополнительную и очень важную деталь: человек держит в руке не меч, а молот. Невольно вспоминается одна из сцен битвы богов с чудовищами:

Тор принадлежит к древнейшему общегерманскому пантеону, и его главным атрибутом является молот Мьёлльнир. В битве богов Тор должен сразиться с мировым змеем Ёрмунгандом и погибнуть. Очень заманчиво отождествить изображение чудовища на камне из Аустерс с мифом, записанным в XIII в., и предположить, что в этом рисунке отразились представления о конце мира и битве богов с чудовищами. Это значило бы, что мифы о гибели богов сложились еще в общегерманскую эпоху.

Интерпретация комплекса изображений на камне IV из церкви в Санда, как и на других памятниках группы А, как единого нарратива затруднительна. Однако рисованные камни группы А вполне отчетливо свидетельствуют, во-первых, о сложившемся противопоставлении мира живых и мира мертвых. Загробный мир виделся как зеркальное отражение мира земного. Медиаторами (посредниками) между ними служили прежде всего ладья, но также и конь. С их помощью осуществлялся переход умершего из мира живых в мир мертвых. Во-вторых, несомненно, уже оформилась в целом, если не в деталях, мифологическая картина мира с тремя «космическими» зонами и мировым древом как его организующим стержнем в вертикальной проекции. В-третьих, если интерпретация мотива драконоборчества как битвы Тора с мировым змеем на камне из Аустерса верна, то миф о битве богов с хтоническими чудовищами (и гибели мира?) возник не позднее середины I тысячелетия н. э. В нем отражался комплекс эсхатологических представлений.

Мифологический мир наиболее разнообразно представлен на камнях VIII–X вв. (группы C и D). Это высокие, до 3 м, памятники. По краю камня идет кайма с геометрическим орнаментом. Изобразительное поле разделено на несколько горизонтальных ярусов, от двух до шести, в каждом из которых представлены сцены на мифологические и героико-эпические сюжеты. Связь изображений с мифами и героико-эпическими сказаниями, как они запечатлелась в письменных текстах XIII в., значительно очевиднее. Еще непосредственнее и отчетливее обнаруживается и воплощение в них представлений о мироздании.

Форма камня представляет собой дерево с широкой кроной на толстом стволе. Памятник, таким образом, мыслился как мировое древо, и в соответствии с вертикальной организацией мира каждый из ярусов посвящался определенному виду сюжетов. В верхнем ярусе, вне зависимости от их числа, помещается центральное в сюжетике этих памятников изображение Вальхаллы и ее обитателей. Ее место в изобразительном пространстве камня соотносится с мифологическими представлениями эпохи викингов о ней: Вальхалла находится в Асгарде, который расположен в вершине Иггдрасиля. В нижнем ярусе — у корней древа — размещается изображение корабля с мачтой и парусами из переплетенных лент, иногда плывущий по гребням волн в царство мертвых. Нос и корма корабля высоко подняты, и на штевнях некоторых из них помещены спирали, головы драконов или другие изображения — как на боевых кораблях викингов. В корабле находятся воины-гребцы, держащие щиты вдоль бортов. Сюжетика верхнего и нижнего ярусов связана с мифами о «героическом» мире мертвых, в котором должны обитать воины, павшие в сражениях и готовящиеся к последней битве богов, — в отличие от памятников группы А, где отразились лишь самые общие представления о загробном мире.

На камнях представлены как бы два этапа путешествия погибшего воина в мир мертвых: сначала на корабле он отплывает от мира живых. Пристав к берегам загробного мира («Берегу мертвых»), воин пересаживается на коня, на котором и въезжает в Вальхаллу. На нескольких камнях воин изображен на восьминогом коне Одина Слейпнире. Иногда этот сюжет интерпретируется как въезд в Вальхаллу самого Одина — в отличие от конунга или воина, едущего на обычном, четвероногом коне.

На наиболее простых по набору изображений двухярусных памятниках отражены только эти два основных сюжета: Вальхалла и корабль. На валькирия с питьевым рогом в руках приветствует всадника, на поясе которого висит меч. Под передними ногами коня помещена верхняя часть валькнута, переплетения трех треугольников, — нередкий мотив на памятниках этих групп. Над всадником и валькирией, очевидно, была изображена какая-то фигура — на других камнях здесь иногда помещали «птиц битвы» — орла или ворона, пожирателей трупов на поле сражения.

На памятнике того же типа всадник со щитом держит копье — оружие Одина. Гибель от удара копьем обеспечивала воину место в Вальхалле. Всадника встречает валькирия с рогом, а дорогу в Вальхаллу как бы указывает идущая впереди собака. Впрочем, в одном из мифов («Сны Бальдра») собака охраняет вход в загробный мир. Над всадником сражаются эйнхерии, вооруженные щитами и мечами, а за ним бородатый мужчина несет «кольцо клятвы»: на золотом или серебряном кольце — браслете или шейной гривне — приносили присягу в суде или клятву верности господину в соответствии со скандинавской правовой традицией.

На всех изображениях всадника на Слейпнире обычно слева вверху помещен рисунок некоего строения с большим количеством дверей. Очевидно, это изображение самой Вальхаллы, тогда как изобразительное поле, на котором высечены всадники, валькирии с рогом, сражающиеся эйнхерии и др., должно представлять загробный мир, где правит Один и в котором находится Вальхалла.

^{Один и Фригг (?) в Вальхалле, Sanda kyrkogård I, XI в., фрагмент, Готланд, Швеция.}

^{Photo: Bonnevier, Helena, Historiska museet/SHM (CC BY4.0)}

Еще одно изображение Вальхаллы мы находим на более позднем, Х — XI вв., памятнике I из церковного двора в Санда. Рельефы на этом памятнике интерпретировались по-разному, вплоть до их объяснения как христианской сцены поклонения волхвов (отсутствие младенца Христа заставило отказаться от этой гипотезы). Наиболее убедительным и признанным остается их прочтение в мифологическом контексте. Изображение сохранилось лишь в верхнем ярусе. Вместо орнамента на ленте, окаймляющей округлый верх камня, нанесено начало рунической мемориальной надписи «Родвисл и Фарбьёрн и Гунбьёрн». Ее продолжение, вероятно, находилось на несохранившихся горизонтальных полосах под верхним ярусом. Лента с надписью образует как бы свод, опирающийся на ромбы и основание в виде сложного переплетения лент. В центре помещена процессия из трех человек, первый из которых имеет на голове остроконечный шлем и держит в руке копье. Вероятно, это группа воинов, шествующих в Вальхаллу, а первый бородатый мужчина с копьем — вождь или конунг, за которым следуют его дружинники. Круглое пятно за ними может быть связано с нижележащим рисунком — прямоугольником с четырьмя зубцами. Предполагается, что это погребальный костер с языками пламени. Тогда перед нами два этапа посмертного «существования» павших воинов: их сожжение и последующее шествие в Вальхаллу.

Над ними в специальной рамке, которая должна представлять стены и пол дома, изображены две сидящие на стульях с высокими спинками (на тронах?) и одна стоящая между ними фигуры. Слева сидит женщина с поднятой рукой, справа восседает бородатый мужчина, держащий одной рукой копье. Стоящий мужчина в шлеме (?) обращен лицом к сидящему и тоже сжимает древко копья. Предположительно эта сцена изображает Одина и его жену Фригг, сидящих на тронах в Вальхалле и принимающих клятву верности вновь прибывшего воина.

Шествие воинов в Вальхаллу — один из распространенных мотивов. Как правило, ему посвящен второй или третий ярус изображений. На памятнике I из Tjängelgård процессии воинов занимают второй и третий ярусы, под которыми помещен традиционный «корабль мертвых» с гребцами. В верхнем ярусе, в отличие от большинства памятников, представлена сцена сражения, над которой парят «птицы битвы». Пешие воины держат поднятые мечи, а всадник лежит под копытами своего коня. Средний из воинов изображен падающим, возможно, от удара боевым топором, который держит расположенный над ним воин. Эта сцена существенно отличается от обычного сражения эйнхериев, прежде всего тем, что в ней присутствует убитый и, возможно, раненый воины. Согласно мифу о Вальхалле, эйнхерии не наносят друг другу ранений и тем более не убивают друг друга. Поэтому, скорее, здесь изображено сражение, убитые в котором отправятся в Вальхаллу.

^{Рисованный камень, Tangelgårda I, VIII–IX вв., Готланд, Швеция.}

^{Photo: Myrin, Ola, Historiska museet/SHM (CC BY4.0)}

Второй и третий ярусы заняты картинами двух шествий. Во втором ярусе восьминогий конь Слейпнир, над которым парит или на котором лежит человек, идет вправо. Спиной к нему, в противоположную сторону направляются трое мужчин, держащие в руках опущенные мечи, первый из них несет перед собой щит. Эта сцена не имеет параллелей ни на рисованных камнях, ни в известных нам мифах. Предполагается, хотя и не уверенно, что это может быть погребальная процессия. Более традиционна сцена в третьем ярусе. Маленькая фигура предположительно валькирии приветствует всадника со щитом и кольцом в поднятой руке. За всадником следуют четыре воина с мечами на поясе, также поднимающие вверх кольца. Между ног коня помещены пересекающиеся треугольники — валькнуты. Очевидно, это еще одно изображение шествия в Вальхаллу конунга, едущего на коне, и его пеших воинов. Кольца в руках воинов и разбросанные вокруг них служат «кольцами клятвы», которые несут прибывающие в Вальхаллу, чтобы принести Одину присягу верности. Одновременно они могут напоминать о волшебном кольце Одина Драупнире, которое каждую девятую ночь приносило восемь золотых колец и которое Один отдал Бальдру. Можно предполагать, что все изображенные на камне сцены объединены общим сюжетом. В верхнем ярусе повествуется о гибели вождя и его дружины в сражении, во втором — изображена погребальная процессия, сопровождавшая его похороны, в третьем — его въезд в Вальхаллу вместе с дружинниками. Этот памятник, один из наиболее поздних рисованных камней групп D, — единственный, на котором можно уловить цепочку сцен общего сюжета, хотя и расположенных в необычной последовательности. В основном же между вторым и нижним ярусами располагаются сцены различных как мифологических, так и героико-эпических сюжетов.

^{Кольцевая пряжка-фибула.}

^{National Museum of Denmark / Photo: Lennart Larsen (по лицензии CC-BY-SA)}

Мифологические образы и сюжеты, не связанные с тематикой загробного мира и эсхатологическими представлениями, нашли отражение не только в изображениях на готландских рисованных камнях и рунических памятниках, но и в декоративно-прикладном искусстве. Однако их интерпретация, как правило, еще более сложна. Несомненно, некий мифолого-магический смысл имели, например, изображения масок и животных на знаменитой золотой пекторали (нагрудном ожерелье) из Вестеръётланда (Швеция). Всего таких пекторалей в Швеции было найдено три. Все они датируются временем около 500 г., т. е. одновременны готландским рисованным камням группы А. Повторяются семь стилизованных изображений животных: удается распознать вепря, возможно коня; птиц, вероятно ворона; змеи или дракона. Некоторые из них весьма схожи с изображениями на готландских камнях, как, например, свернувшийся в виде восьмерки змей или дракон. Изображения животных чередуются с масками, которые впервые встречаются на этой пекторали. Этот сюжет получит большое распространение в эпоху викингов. Человеческое лицо с широко разинутым ртом будет высекаться на камнях, отливаться из серебра, бронзы или простого металла в виде подвесок, которые иногда нанизывались по несколько штук в виде ожерелья. Значение этих подвесок неизвестно. Предполагается, что они должны были изображать Одина и служить оберегами. Маски другого типа, возможно, изображали просто викинга.

Изображения Одина мы встречаем не только на подвесках. Уже в V в. его фигура отчеканивается на золотых брактеатах — тонких круглых пластинках с изображением на одной стороне. Они чаще всего использовались тоже как подвески, но на них нередко наносились рунические надписи: магические заклинания. Рисунки на ранних брактеатах подражали позднеримским монетам и медалям, но вскоре возникли собственно скандинавские мотивы, а изображение римского императора-всадника было стилизовано и превращено в изображение Одина. На брактеате № 42 с острова Фюн (V в.) Один представлен в виде всадника; на его плече сидит ворон с загнутым клювом — таких воронов, отлитых, как правило, из драгоценных металлов, археологи находят от Восточной Англии до Руси. Изображения Одина вместе с воронами имеют долгую традицию. Этот мотив использовался при изготовлении фибул-брошей. На пластинке, украшавшей шлем (VII в.), Одина, сидящего на коне со щитом и копьем, сопровождают два ворона, Хугин и Мунин. Бронзовое навершие (посоха? трости?), найденное в Старой Ладоге, представляет голову Одина в ритуальном головном уборе с рогами, окончаниям которых придана форма воронов (середина VIII в.). Открытый рот Одина подсказал распространенное ныне название этой фигуры — «поющий Один». Правда, вероятнее, что Один не поет, а произносит магическое заклинание. Надо особо отметить, что один глаз Одина изображен зрячим, со зрачком, а второй — «пустой», невидящий, что отсылает к мифу о получении асом магических знаний и мудрости в обмен на глаз. Распространенность этого мифа подчеркивает «исправление» одной из бронзовых пластин из Торслунда (VI–VIII вв.; для оттиска накладок на шлемы. Она изображает ритуальную сцену, но танцующий воин с двумя шестами (копьями?) первоначально имел оба глаза, позднее правый был преднамеренно выбит, чтобы увеличить его сходство с Одином. Возможно, что и с самого начала эта фигура должна была обозначать Одина — его головной убор очень похож на головной убор «поющего Одина» из Старой Ладоги, но какой-то владелец пластины решил подчеркнуть характерную черту облика аса — одноглазие.

^{Ритуальное действо, бронзовая пластина, VI–VIII вв., Torslunda, остров Эланд, Швеция.}

^{Photo: Hallgren, Sören, Historiska museet/SHM (CC BY4.0)}

Другим образом, сопрягаемым в мифах с Одином, наряду с воронами являются валькирии. Изображения Одина вместе с девами битвы неизвестны. Однако образ валькирии был очень популярен в древнескандинавском искусстве. Археологи обнаруживают и в Скандинавии, и на Руси подвески-валькирий с рогом в руках — почти копии рисунков на готландских камнях. Скульптурное изображение валькирии со щитом и мечом было совсем недавно найдено в Дании.

Фигура Одина занимает центральное место в декоративно-прикладном искусстве начиная с V и по XI в. — ни один другой бог не удостоился такого количества и такого разнообразия изображений. Однако мифы, связанные с ним, почти никогда не находили отражения в изобразительном искусстве. Пожалуй, единственный, который был запечатлен в камне, это миф о получении Одином меда поэзии. На готландском камне III из Stora Hammars (IХ — Х вв.) во втором ярусе изображены ётун Суттунг, владелец напитка, поднявший дубину, чтобы напасть на Одина. Перед ним стоит его дочь Гуннлёд, соблазненная Одином и готовая отдать ему наполненный рог. Слева распластался орел, в которого превратился Один, чтобы спастись от Суттунга.

Среди других богов только Тор — причем по большей части, не сам Тор, а главный предмет его культа — представлен в прикладном искусстве. Этот предмет — молот Мьёлльнир. Найдено множество подвесок — молоточков Тора, выполненных из драгоценных металлов и из железа. Если первые были богато украшены филигранью и зернью, то вторые, подчас грубо сделанные молоточки часто нанизывались на обручи — шейные гривны. Особенно часто они встречаются в мужских захоронениях с оружием — погребениях воинов. Очевидно, они использовались как амулеты, которые должны были обеспечить покровительство и защиту Тора. Аналогичную функцию выполняли высеченные молоты Тора на рунических камнях.

^{Один добывает мед поэзии, изображение на готландском рисованном камне Stora Hammars III, IX–X вв., фрагмент.}

^{The Swedish National Heritage Board / Photo: Lundberg, Bengt A (по лицензии CC-BY4.0)}

И лишь один миф, героем которого является Тор, оказался чрезвычайно популярен в искусстве эпохи викингов. Это сюжет «рыбалки Тора» в мифе о добывании им котла для варки пива у ётуна Хюмира. Во время рыбной ловли на приманку Тора — голову быка — клюнул Ёрмунганд (см. главу 3). Когда голова змея уже показалась над водой и Тор поднял молот, чтобы ударить его, Хюмир, перепугавшись, перерезал леску. «Рыбалка Тора» снискала особую популярность, и на нескольких камнях изображен: Тор, который сидит в лодке, подняв молот, и пытается вытащить Ёрмунганда из воды. Этот сюжет был известен и в Англии в среде скандинавских колонистов, найдя отражение на четырех с половиной метровом каменном кресте из Госфорда (первая половина X в.). Здесь изображены оба персонажа мифа, Тор и Хюмир в лодке, вокруг которой плавают огромные рыбы. Тор опустил в воду удочку с бычьей головой и ждет, когда наживку схватит Ёрмунганд.

В Скандинавии и на Руси было найдено несколько небольших статуэток, отлитых из бронзы или железа. Одна из них, обнаруженная в Исландии, может быть более или менее уверенно отождествлена с Тором. Бронзовая фигурка высотой около 7 см изображает Тора сидящим. Его голову венчает остроконечный шлем, в руках он держит крестообразный молот. Совершенно особенный вид молота Тора, который может быть интерпретирован и как крест, вероятно, связан с тем, что статуэтка была создана около 1000 г., когда христианство было принято в Исландии как официальная религия. Традиционные языческие и новые христианские представления соединялись подчас весьма причудливым образом (см. ниже главу 9). Предполагается, что это изображение Тора связано с мифом о возвращении похищенного у него ётуном Трюмом молота («Песнь о Трюме», см. главу 3).

Еще одна статуэтка примерно такого же размера происходит из Рэллинге в Средней Швеции и также датируется поздней эпохой викингов. Она представляет собой сидящую фаллическую фигуру в конусовидном головном уборе и изображает Фрейра, бога плодородия. Еще две сходных статуэтки, найденные в Гнёздово под Смоленском и в Черной могиле в Чернигове, не имеют каких-либо определенных черт, позволяющих отождествить их с кем-либо из членов древнескандинавского пантеона.

^{Фрейр, бронза, VIII–XI вв., Сёдерманланд, Швеция.}

^{Photo: Myrin, Ola, Historiska museet/SHM (CC BY4.0)}

В камнерезном искусстве нашел отражение еще один обитатель Асгарда — злокозненный Локи. На одной из панелей Госфордского креста изображена сцена наказания Локи за смерть Бальдра. На рельефе виден связанный Локи, над которым свисает змея, источающая яд. Над ним склонилась его жена Сигюн с чашей в руках, куда капает отрава.

На Госфордском кресте есть и другие изображения, отражающие миф о конце мира: трубящий в рог Хеймдалль, зовущий богов на битву с чудовищами, и Видар, раздирающий пасть Фенрира после гибели Одина. Мифологические сюжеты соседствуют на кресте с изображением распятия, отражая сложное взаимодействие языческих верований и христианства, о чем пойдет речь в главе 9.

В VI — середине VII в. был установлен памятник, в надписи на котором увековечивалось совершенное местными вождями жертвоприношение. Это действо устанавливало связь с богами: им приносились дары, а как говорил Высокий / Один: «на дар ждут ответа» (Речи Высокого, 145). Ответом богов и целью ритуала, совершенного в Стентофтене, было обеспечение «урожайного года», причем понятие «урожайный, изобильный год» передано в тексте не словом «год» (ár), а идеограммой — старшерунической руной jára

, которая и обозначала «год, урожайный год». Выделение этого понятия было естественно: хороший урожай сулил благополучие и процветание племени. Поэтому гарантирование урожайных лет рассматривалось скандинавами как главная обязанность конунга, связанная с сакральностью его личности и власти. В «Саге об Инглингах» Снорри Стурлусон рассказывает об упсальском конунге Домальди, в дни которого были неурожай и голод. Два года свеи приносили жертвы богам: в первое лето — быков, во второе — людей, но голод продолжался. На третье лето свеи собрались на тинг в Упсале, и их вожди решили, что в неурожае виноват Домальди, и его надо принести в жертву, а алтарь окропить его кровью. Что и было сделано, по словам скальда IX в. Тьодольва из Хвинира:

Правда, ни Тьодольв, ни Снорри не говорят, стало ли в том году лучше, но при сыне Домальди хорошие урожаи и мир возобновились (Сага об Инглингах, XV. КЗ. С. 18). Напротив, после смерти норвежского конунга Хальвдана Черного (предположительно 852 г.), при котором были особенно удачные годы и царил мир, свеи решили не сжигать его тело, как требовал обычай, а расчленить на четыре части и захоронить в разных областях Норвегии, чтобы обеспечить благополучие всей страны (Сага о Хальвдане Черном, IX. КЗ. С. 42).

Самым надежным способом заручиться помощью богов, чтобы они позволили Хадувульву «дать урожайный год», было публичное жертвоприношение. Оно совершалось в соответствии с установленными ритуалами: Высокий / Один вопрошает своего собеседника: «Умеешь молиться и жертвы готовить? Умеешь раздать? Умеешь заклать?» Очевидно, Хадувульв (или его жрецы) умел просить богов, готовить, раздавать и приносить жертвы — иначе вряд ли Стентофтенский камень был установлен. Прежде всего, правильным должно было быть число жертв: Один предостерегал: «Хоть совсем не молись, но не жертвуй без меры» (Речи Высокого, 144–145).

^{Рунический камень, VI — середина VII в., Stentoften, Блектинге, Швеция.}

^{The Swedish National Heritage Board / Wikimedia Commons}

Девять козлов и девять коней обеспечивали «меру» и сакральность числа жертв — уже не раз мы встречались с этим числом: в мифологическом пространстве существует девять миров, Один выучил девять заклинаний у своего дяди, сам провисел на мировом древе Иггдрасиле девять ночей, а у бога Хеймдалля было девять матерей. По словам немецкого клирика и писателя Адама Бременского, написавшего в 1070-е гг. «Историю архиепископов Гамбургской церкви», вплоть до его времени в Упсале раз в девять лет совершались большие жертвоприношения с закланием коней и людей.

Как и во многих других мифологических традициях, в германской мифологии сакральным, прежде всего, было число три. Его мы находим в количестве первых богов-асов (Один, Вили и Ве), в изначальном пространстве, состоящем из трех стихий, Нифльхейма, Гиннунгагап и Муспельсхейма, в трехчастном членении мирового древа Иггдрасиля, в количестве его корней. Специфически германской и скандинавской традицией было придание символических и магических функций числу девять. Предполагается, что в основе его выделения лежит утроение сакрального числа три, т. е. троекратное усиление магического действия числа три. Символическим воплощением утроения триады служит распространенный в изображениях на камнях, оружии и украшениях валькнут («узел мертвых») — сплетение трех треугольников, образующих девять углов.

Не менее важным был выбор жертвенных животных: козлов и коней. В скандинавской мифологической картине мира конь считался хтоническим существом, атрибутом Одина (восьминогий конь Слейпнир). Конь связывал мир живых и мертвых (на Слейпнире Один едет в царство мертвых, чтобы узнать судьбу сына, а Хермод позднее отправляется в Хель, чтобы вызволить Бальдра), но также и миры людей и богов. Принесение его в жертву асам устанавливало непосредственную связь с миром богов. Конина была обязательной пищей на ритуальных пирах в языческие праздники. Отказ есть конину на пиру чуть не стоил норвежскому конунгу-христианину середины Х в. Хакону Доброму власти: присутствовавшие дружинники и бонды, опасаясь гнева богов, пригрозили Хакону изгнанием, если он не будет соблюдать языческие обряды. Хакон был вынужден подчиниться (Сага о Хаконе Добром, XVIII; КЗ. С. 75–77).

^{Жертвоприношение, изображение на рисованном камне I, фрагмент, VIII–IX вв., Stora Hammars, Готланд, Швеция.}

^{Bunge Museum / Wikimedia Commons}

Коней приносили в жертву и при погребении знатных воинов и вождей. В десятках, если не в сотнях курганов в ногах погребенного или рядом с ним находят скелет коня. Исключительным было захоронение в Ладбю (остров Фюн, Дания) начала Х в.: под курганом в носовой части ладьи длиной около 20 м вместе с умершим и большим количеством различных вещей находились скелеты четырех собак и 11 (!) коней. Некоторые из ценных вещей были привезены из континентальной Европы, как застежка ремня, или Англии, как серебряная пластинка. Это были престижные предметы, и в кургане, видимо, погребен местный конунг.

Миру богов принадлежали и козлы, атрибуты Тора. Они везли его повозку и могли служить ему пищей, возрождаясь поутру (см. выше главу 3. Тор). Останки козлов находят в элитных, принадлежавших высшей знати погребениях Х в. в Скандинавии и на Руси. Например, в большом кургане Черная могила в Чернигове находился котел с костями и шкурой козла — неиссякаемая пища для погребенных в кургане двух воинов и средство перемещения в загробный мир.

В жертву приносились также петухи, собаки, а иногда и люди — пленники или рабы. В торфяном болоте, образовавшемся на месте озера в Толлунде (Ютландия, Дания), был обнаружен труп мужчины, столь хорошо сохранившийся, что первоначально возникло предположение, что он — жертва недавнего преступления. Исследования показали, что он погиб в IV в. до н. э. А веревка на шее указывала на насильственную смерть. Как считается, он был принесен в жертву богам. Такое предположение подтверждается второй аналогичной находкой менее чем в сотне метров от Толлундского человека. Это были также хорошо сохранившиеся останки 25-летней женщины, убитой около 280 г. до н. э. Очевидно, озеро служило культовым местом для сообщества, жившего здесь на протяжении длительного времени. Подобные находки нередки и в других торфяных болотах Дании.

Саги не рассказывают о человеческих (как, впрочем, и о других) жертвоприношениях, кроме легендарной истории конунга Домальди. Авторы саг и их слушатели были христианами и, вероятно, не могли не осуждать подобные жертвы, как и вообще языческие ритуалы. Иное дело памятники, возникшие в языческую эпоху. На одной из панелей готландского рисованного камня VIII–IX вв. изображены два дерева, под одним из которых, согнутом, стоит держащий щит человек с петлей на шее: если дерево, к которому он привязан, распрямится, он повиснет в воздухе. Над ним парит «птица битвы», ожидая поживы. Под ней — валькнут, «узел мертвых» — символический знак, возможно, связанный с культом мертвых, но, несомненно, обозначающий сакральность изображаемого. Еще ниже расположен помост, на котором лицом вниз лежит человек, а над ним возвышается человек, держащий в руке копье. Обе эти сцены интерпретируются как жертвоприношения Одину: повешение на дереве и пронзение копьем. К месту жертвоприношения идут четыре воина со щитами и поднятыми мечами.

^{«Человек из Толлунда», IV в. до н. э., Толлунд, Ютландия, Дания.}

^{P. V. Glob. The bog people Iron Age man preserved. Ithaca, N.Y., Cornell University Press, 1969 / Internet Archive}

Не исключено, что человеческие жертвоприношения сохранялись и в XI в. Немецкий хронист начала XI в. Титмар Мерзебургский упоминает, что в Лайре (остров Зеландия, Дания), где с середины VI в. по 1000 г. находилась усадьба конунга, даны собирались каждый девятый год и приносили в жертву 99 человек, лошадей и других животных и птиц (Титмар, I,17. С. 12). Несколькими десятилетиями позже Адам Бременский, писавший в 1070-е гг., рассказывает со слов очевидца о жертвоприношениях в Упсале, совершавшихся в его время:

Трудно сказать, насколько надежным свидетелем был этот христианин и насколько сам Адам был готов усугубить «преступления» язычников. Но даже если он и добавил людей к числу приносимых жертв, то должен был слышать о такой возможности хотя бы в не слишком далеком прошлом.

Приносить в дар богам могли не только живых существ. В болотных кладах Дании и Южной Швеции (всего около 25), датируемых 200–500 гг. н. э., обнаружены тысячи предметов вооружения. Особенно знамениты клады в Illerup Ådal (Ютландия, Дания). В заболоченном озере в 1950 г. при дренажных работах был открыт клад, в котором оказалось до 300 наконечников копий, более сотни щитов, поясных наборов, наконечников ножен, 129 трутниц и 124 расчески (всего около 1 200 предметов). Но это далеко не все. Примерно в том же месте впоследствии было найдено еще два клада с 15 000 предметов вооружения. А в 2009 г. в этом болоте, но в 2 км от кладов обнаружилось массовое захоронение немного более раннего времени: более 200 мужчин были одновременно брошены в озеро. Археологи единодушны в признании того, что и клады оружия, и это захоронение — дары богам. Победители приносили в жертву захваченное оружие, а также трупы убитых врагов, подобранные на поле боя, и, возможно, пленных. Исследование Иллеруп Одаль позволило даже частично восстановить ритуал жертвоприношений. От берега озера отходили длинные деревянные помосты, на которых совершались некие ритуалы и с которых в воду сбрасывались жертвенные предметы. Это озеро использовалось для жертвоприношений по меньшей мере четыре раза на протяжении полутысячелетия: видимо, оно считалось сакральным местом.

Сокрытие ценностей — даров богам — в недосягаемых местах: море, озере, болоте — продолжало практиковаться в эпоху викингов. Как рассказывается в «Саге об Эгиле Скаллагримссоне», отец знаменитого скальда в вечер перед смертью «велел оседлать коня, и, когда все легли спать, он уехал из дому. Выезжая, он держал перед собой довольно большой сундук, а под мышкою — медный котел. Люди рассказывали потом, что сундук или котел, а возможно, и то и другое, он утопил в болоте Крумскельде («Топи Сутулого»), а сверху навалил большой плоский камень» (гл. 58). Сундук был полон серебра, и, предчувствуя смерть, Скаллагрим принес свое сокровище в жертву богам. Так же позднее поступил и сам Эгиль на старости лет: однажды он уехал с двумя сундуками серебра и двумя рабами, а наутро вернулся один. Ни рабов, ни сундуков больше никто не видел. После его смерти люди стали гадать, где он спрятал серебро: возможных мест было несколько: поблизости от его хутора имелось большое и глубокое болото, у горячих источников образовались глубокие ямы, а в одном овраге, где при оттепели низвергался водопад, люди стали находить английские монеты (гл. 85). Но клад так и не был найден ни в Х, ни в ХХI в., когда на усадьбе Эгиля проводились крупномасштабные археологические исследования. Клад Эгиля также предназначался богам, а рабы, помогавшие его закопать или утопить в болоте, были убиты Эгилем в качестве посвятительной жертвы и/или чтобы они не выдали место, где был захоронен клад.

Цели и организация жертвоприношений могли быть различны. Наиболее распространенными были дарственные жертвоприношения: богам приносились дары, чтобы обеспечить благополучие сообщества или индивида. Особенно важными считались ритуалы, совершаемые ради урожая и благоденствия общества. Они были публичным действом, совершаемым верховным правителем, и в нем участвовали все члены сообщества. Эти ритуалы проводились раз в девять лет в специальных культовых местах. Более локальные общинные жертвоприношения были связаны с календарными обрядами, но они совершались во время пиров, приуроченных к языческим праздникам, прежде всего йолю (праздник середины зимы). На церемониальных трапезах люди разделяли с богом или богами сакральные пищу (конину) и напиток (эль). Пиры во время тингов в Упсале упоминает Адам Бременский, и о них неоднократно рассказывается в королевских и родовых сагах.

Совершались и индивидуальные жертвоприношения. Фактически любой человек мог принести жертву кому-либо из богов. Часты были приношения предкам — на курган возлагалась ритуальная пища. В начале Х в. арабский путешественник Ибн Фадлан, познакомившийся с русами (скандинавами) в Булгаре на Волге (поблизости от современной Казани), наблюдал, как прибывшие купцы устанавливали идолов и подносили им хлеб, молоко, мясо и лук.

Жертвоприношения делались в благодарность за победу (как клады из Иллеруп Одаля). Искупительные жертвоприношения совершались тогда, когда связи с богами были нарушены по тем или иным причинам. Для их восстановления требовались особо значимые жертвы, как, например, конунга Упсалы Домальди. Такая жертва помогала вернуть доброе отношение богов и обеспечить их помощь.

Важнейшим свидетельством местонахождения святилищ долгое время была топонимия (названия географических объектов). Дело в том, что топонимия в Скандинавии чрезвычайно устойчива: названия не только рек, гор и т. п., но и хуторов, деревень и городов, как правило, не менялись, и большая часть названий эпохи викингов сохранилась до нашего времени.

Древнескандинавское обозначение святилища — vé встречается повсеместно в Скандинавии, как, например, Véborg в Дании и Выборг в Ленинградской области. Часто в топонимах оно сочетается с именем одного из богов: Dísevé, Frösvi, Odensvi, Þórsvi в Швеции и Дании, в Норвегии остров Véøyа и др. Широко распространенным было название Ullevi — святилище в честь мало известного нам бога Улля. Именами богов назывались рощи, где, вероятно, были капища (например, Odenslund, Þórslund), и места тингов (Tysting), озер (Tissø) и заливов (Njarðvík). Наиболее распространенными были топонимы с именем Тора (в Дании их насчитывается 37), несколько менее часты топонимы с именем Тюра (около 30) и Одина (18).

Другими наименованиями, связанными с культовыми местами, были hǫrgr — жертвенник, сооружение типа алтаря из сложенных камней, видимо, под открытым небом, и hof — культовая постройка, храм. Именно hǫrgr и hof начали устанавливать боги после создания мира, согласно «Прорицанию вёльвы» (7). Жертвенники, вероятно, могли строиться в разных местах, прежде всего на местах тингов, где проходили собрания бондов округи. Рядом с жертвенниками могли устанавливаться вырезанные из дерева изображения богов. Такой жертвенник купцов-русов описывал Ибн Фадлан (начало IX в.) в Булгаре на Волге (см. выше). Саги крайне редко рассказывают о языческих святилищах: их авторы-христиане, видимо, считали неуместным подобные сюжеты. Нет уверенности и в том, что сохранившиеся описания соответствуют реальности. Так, явно литературный характер носит знаменитое описание языческого храма в Упсале в сочинении Адама Бременского (1070-е гг.).

Адам хорошо знает главных богов скандинавского пантеона: Один, Тор и Фрейр воплощали магию и власть, защиту и изобилие. Вполне вероятно, что в современной Старой Упсале, властном и культовом центре Упланда, существовал языческий храм (несмотря на многие десятилетия археологических исследований, его местонахождение не обнаружено). Но само описание Адама основывается на литературных образцах, и никаких золотых украшений и цепей быть на упсальском храме не могло.

Описания саг, отстоящих на двести-триста лет от времени событий, представляют скорее воспоминания о давно прошедших временах, правда, воспоминания, бережно хранимые в исландском обществе.

Среди рассказов о насаждении христианства норвежским конунгом Олавом Харальдссоном, впоследствии Святым (ум. 1031), выделяется повествование об обращении в новую веру конунга области Долины Гудбранда. К этому эпизоду мы вернемся в главе 9, здесь же отметим, что у главного тинга области был храм (hof), в котором стояла деревянная статуя Тора. «В руке у него молот. Он громадный, а внутри полый. Он стоит на подставке, и когда его выносят, то снова ставят на эту подставку. Он богато украшен золотом и серебром. Каждый день ему приносят четыре каравая хлеба и мясо» (Сага об Олаве Святом, гл. СXII. КЗ. С. 257).

Переезжавшие в Исландию норвежцы привозили с собой не только имущество и скот, но и священные предметы: резные столбы главного сиденья в доме и изображения богов. Прежде чем отправиться в опасный путь знатный норвежец Торольв Бородач совершил жертвоприношение Тору, чтобы узнать, стоит ли ему уезжать из страны. «Жребий указал Торольву плыть в Исландию… Он разобрал храм (hof) и взял большую часть бревен с собой вместе с землей из-под жертвенника, на котором сидел Тор». Подплывая к берегу, Торольв бросил в воду столбы, на одном из которых был вырезан Тор: он решил поселиться там, куда вынесет столбы. Затем занял большой участок земли и основал хутор, который назвал Храмовый Двор.

Автор саги, христианин, живший в XIII в., описывает святилище Торольва, имея перед глазами христианскую церковь, — он все время сравнивает его устройство с церковным: жертвенник с алтарем, прут с кропилом и т. д. Но, вероятно, общее представление об устройстве языческого святилища это описание дает. Упоминание же в нем «места мира», т. е. священного пространства, которое давало убежище преступнику, перекликается с рунической надписью IX в. из Эстеръётланда (Швеция): «Гуннар вырезал эти руны. И он избежал наказания, скрывшись в этом святилище (vé)». Гуннар, очевидно, совершил убийство и бежал в святилище, где осуществить кровную месть и убить его было невозможно.

Наши представления о культовых местах и постройках существенно пополнились после нескольких десятилетий интенсивных раскопок, прежде всего «усадеб магнатов» — резиденций местных вождей / конунгов, которые служили центрами власти. Неизмеримо возросший археологический материал позволил определить круг находок, связанных с языческими ритуалами и, более того, выявить культовые постройки, определить особые площадки для жертвоприношений и установить их соотношение с комплексом жилых помещений, прежде всего с «залом» — «большим домом» вождя, где проходили пиры и другие общественные действа.

«Большие дома» могли достигать длины 100 м и делились обычно на два или три помещения: жилое с одной из сторон, в центре — парадный «зал» с очагом посередине и лавками вдоль стен. Третий отсек мог служить помещением для скота. В таких палатах устраивались пиры, совершались обряды. Зал богато украшался тканями (в том числе с изображениями животных, ритуальных сцен, богов, оружием, ценными предметами. Но главные культовые действа происходили в особо отведенных местах. На такой усадьбе, вблизи от зала располагалась постройка (тот самый hof, ранее известный только по сагам), которая отличалась небольшими размерами и иной, нежели «большой дом», конструкцией. Остатки такого храма были хорошо изучены на усадьбе местного вождя в Уппокре (Сконе, Швеция). Это поселение существовало на протяжении почти тысячелетия, прекратив существование в 990-е гг. В VII–VIII вв. оно было крупнейшим и богатейшим центром власти, торговли и ремесла западной части Сконе, а также важнейшим культовым центром. Языческий храм на протяжении III–X вв. перестраивался шесть раз без особых изменений. Он был длиной 13 м и шириной 6,5 м, высота могла достигать 3–4 м, и имел три двери: две на юг и одну на север. У северо-западного входа имелась пристройка типа крыльца: видимо, это был главный вход. В центральной части помещения находился «помост» (как в храме Торвальда), который возвышался на четырех колонках. Под угловыми столбами и в траншеях под вертикально поставленными досками стен было найдено около 200 «золотых человечков» — маленьких, 1–2 см — фигурок, вырезанных из золотой фольги. Они служили жертвоприношениями богам при постройке здания. К северу от храма обнаружили большое количество оружия, причем многие предметы были погнуты или разломаны — как и жертвенное оружие в болотных кладах Дании. Как и в Дании, предметы вооружения были перемешаны с костями, в том числе человеческими. Все это лежало на каменной выкладке, которая, видимо, служила жертвенником. Внутри храма имелся очаг, около которого были разбросаны серебряный с золотом стакан, стеклянная чаша и фрагменты 10 других стеклянных сосудов, фибулы, бусы, кусочки золотой фольги и др. Они относились к разному времени — приношения богам совершались здесь на протяжении всего существования святилища.

Сходная картина наблюдается в другом столь же богатом и длительно существовавшем поселении — в Тиссё на острове Зеландия (Дания). Неподалеку от «большого дома» располагался храм, где было найдено большое количество ценных предметов, а еще южнее — место жертвоприношений. Иногда культовая зона усадьбы, храм и место жертвоприношений, огораживались. Аналогичные комплексы изучены и в других местах Швеции, Норвегии и Дании.

Впервые название жреца — годи (goði), производное от слова goð «бог», встречается в норвежской рунической надписи из Nordhuglo (около 400 г.). Она высечена на камне самим годи: «Я, годи, не подвластен колдовству» или «Я, годи, не [занимаюсь] колдовством». Годи упоминаются еще в трех датских надписях. Все они происходят с острова Фюн, и их тексты указывают на существование округов, в которых действовали свои годи. В двух из них речь идет о годи одного и того же округа или культового центра. Один из них установлен годи по имени Хродульв в память о его утонувшем сыне, второй — сыновьями в память об их отце, Роульве, который «был хорошим годи». Оба камня установлены на западе и юго-западе острова Фюн, где, очевидно, располагался округ, годи которого упомянуты в этих двух надписях.

Третий памятник, датируемый началом Х в., также с острова Фюн, более подробно говорит о деятельности годи, в честь которого он воздвигнут в Glavendrup, остров Фюн, Дания. Памятник был установлен как бы на носу корабля, выложенного из крупных валунов. Время сооружения «каменного корабля» неизвестно: подобные монументы создавались на протяжении всего I тысячелетия н. э. В отличие от большинства других подобных «кораблей», в центре главендрупского было обнаружено девять захоронений, но неясно, имеют ли они отношение к рунической стеле или нет. Надпись же гласит:

Надпись замечательна во многих отношениях. Прежде всего, она свидетельствует о том, что Али Бледный обладал одновременно религиозной и мирской властью. Его функции годи были связаны со святилищем, но он также был главой войска, прославившимся своими ратными подвигами. В чем состояли его обязанности годи святилища, частично раскрывает исландская «Сага о Людях с Песчаного Берега» (гл. IV. C. 25): «Годи должен был содержать храм, чтобы он не пришел в упадок, и устраивать в нем жертвенные пиры». Проведение «жертвенных пиров» предусматривало совершение жертвоприношений, что также входило в обязанности годи. Двойственная деятельность жрецов, культовая и общественная, отмечавшаяся еще Тацитом, как видим, сохраняется на протяжении всего языческого периода.

Во-вторых, в этой надписи использованы одновременно обращение к Тору и заклятие нанесшего вред памятнику. И первое, и второе встречаются, хотя и нечасто, на рунических стелах дохристианского времени. Тексты обоих формульны, закреплены традиций и повторяются в других надписях почти дословно.

Двойственность обязанностей годи в эпоху викингов получила развитие после заселения Исландии. Уже в ходе освоения острова наиболее знатные и богатые переселенцы строили капища и небольшие храмы на своем участке земли — как Торольв Бородач (см. выше). Как правило, владельцы этих храмов становились годи округи: они устраивали общественные пиры, содержали в порядке культовые постройки, совершали жертвоприношения. Усадьбы со святилищами становились своего рода центрами округи: здесь совершались культовые действа, в которых участвовали все близлежащие жители. Такая округа, равно как и власть годи в ней, получили название годорд (goðorð). По решению альтинга (собрания все свободных мужчин острова) 964 г. число многочисленных больших и малых годордов было сокращено до 39. Во главе их стояли годи — наиболее знатные и зажиточные главы могущественных кланов. Вплоть до принятия христианства в 1000 г. они продолжали выполнять жреческие и властные функции в своем годорде. После принятия христианства положение годи не слишком изменилось. Они сохраняли мирскую власть. Естественно, что их жреческие обязанности прекратились, но многие годи начали ставить на своих участках теперь уже христианские церкви, а недолгое время спустя некоторые из них становились священниками, снова совмещая церковную и светскую власть. К XIII в. связь годи с культом полностью оборвалась, и они превратились в административных глав годордов, которые можно было продать или купить, которые переходили по наследству или делились между наследниками.

В наибольшей степени нам известны культы Одина и Тора, сведений о культах других богов, в том числе Фрейра, почти не сохранилось. Очевидно, с почитанием Фрейра как бога плодородия были связаны сезонные обряды и праздники, и значение его в религиозном мире скандинавов было велико. Не случайно статуи именно этих трех богов, по описанию Адама Бременского, стояли в упсальском храме. Проводимые раз в девять лет особо торжественные жертвоприношения, видимо, посвящались Одину: об этом говорит повешение на деревьях трупов принесенных в жертву людей и животных. Ритуал повторял собственное жертвоприношение Одина: его самоповешение на Иггдрасиле. Связь с богом устанавливалась таким образом на нескольких уровнях: мифологическом и культовом. Можно полагать, что одновременно приносились жертвы Тору и Фрейру.

Распространение культов этих трех богов различалось. В эпоху викингов, когда воинские походы были одним из основных способов приобретения богатства и славы, в культе Одина стал доминировать его образ бога боевой ярости, бога войны. Он — «отец падших», но в первую очередь падших знатных, вождей, конунгов, прославившихся героев, которых он с особым почетом встречает в Вальхалле. Богом войны называет Одина и Адам Бременский, отмечая, что его статуя в храме облачена в полное воинское снаряжение, и ему приносят жертвы в случае войны. Поскольку война была важнейшим занятием знати, то Один стал богом конунгов и военной элиты. Именно к нему они обращаются за помощью в битве. Так, в рассказе о битве в долине реки Фюри поблизости от Упсалы, состоявшейся в 980-е гг., конунг Свеаланда Эйрик Победоносный, часто совершавший жертвоприношения Одину, просил его о победе. Он дал обет принести в жертву себя самого через 10 лет, если победит. Его противник Стюрбьёрн обратился за помощью к Тору. Через некоторое время к Эйрику подошел высокий человек, скрывавший свое лицо под капюшоном. Он дал конунгу палочку и велел выстрелить ею из лука над войском Стюрбьёрна, говоря: «Всеми вами владеет Один». Когда началась битва, Эйрик выпустил палочку, которая понеслась как копье над вражеским войском. Тут же люди Стюрбьёрна потеряли зрение, как и сам их предводитель. А затем произошло чудо: с горы сорвалась лавина и накрыла войско Стюрбьёрна.

«Правильное» обращение к Одину вознаграждается, но горе тому, кто пытается получить его помощь обманом. В легендарной «Саге о Гаутреке» (гл. 7) рассказывается, как конунг Викар во время викингского похода обратился к Одину, прося послать ему попутный ветер и обещая человеческую жертву за это. Когда же был кинут жребий, кого следует принести в жертву, выбор пал на самого конунга. Не желая лишиться своего предводителя, люди Викара предложили, чтобы он встал на пень, вокруг шеи ему накинут петлю из кишок теленка и прикрепят их к ветви стоящего рядом дерева. Известный герой и почитатель Одина Старкад должен встать рядом с Викаром, держа в руках прут. Когда все было приготовлено, Старкад бросил в Викара прут со словами: «Вот я посвящаю тебя Одину!» В тот же момент прут превратился в копье, которое пронзило Викара насквозь, пень выскользнул из-под его ног, кишки теленка стали крепкой веревкой, а ветка дерева взмыла вверх и подняла в воздух Викара. Так он оказался дважды принесенным в жертву Одину: пронзенным копьем и повешенным на дереве.

В мифологической традиции Один сам устанавливает некоторые ритуалы. Как рассказывает Снорри Стурлусон, Один умирал от болезни, что по общим верованиям лишило бы его возможности попасть в Вальхаллу. Потому перед смертью он «велел пометить себя острием копья и присвоил себе всех умерших от оружия». С тех пор умирающий от болезни человек мог обеспечить себе пребывание в Вальхалле, пронзив себя копьем или мечом и тем самым посвятив себя Одину (Сага об Инглингах, IX; КЗ. С. 15).

Еще одним установлением Одина был обряд погребения:

После смерти Один был сожжен, и кремация умершего стала на долгое время одним из основных погребальных обрядов в Скандинавии. Описания пышных погребений этого типа представлены в «Младшей Эдде» — мифологические похороны Бальдра, и в «Записке» Ибн Фадлана — реальные похороны знатного руса в Булгаре на Волге в начале X в. И в том и в другом случае умершего после ряда приготовлений кладут в ладью. Роскошные одежды, ценные украшения, богато орнаментированное оружие, прежде всего меч, а также другие необходимые в загробном мире вещи окружают покойного. Его сопровождают принесенные в жертву конь, собака, петух. Согласно Ибн Фадлану, старуха, которую он называет «ангелом смерти», умерщвляет девушку — наложницу покойного. Дым от погребального костра возносится высоко в небо: считалось, что чем выше поднимается дым, тем выше в небо поднимается умерший. Затем над кострищем насыпался высокий курган — тем больший, чем знатнее был умерший.

Этому погребальному ритуалу следовали скандинавские конунги и русские князья Х в., и некоторые из этих курганов хорошо исследованы. В них находят железные ладейные заклепки (сами деревянные ладьи сгорали на костре), обгоревшие украшения из серебра, бронзы, иногда золота, предметы вооружения. В центре кургана нередко находился котел с костями и шкурами козлов. В самом большом древнерусском кургане — Черная могила в Чернигове — обнаружены сожженные останки двух мужчин, как предполагается, отца и сына, а также нескольких рабов или рабынь. Рядом с котлом с костями и шкурой козла лежали два больших питьевых рога с серебряными оковками, на которых были изображены люди и мифические животные, и маленькая статуэтка божка, держащего себя за бороду. Все эти подношения умершим были накрыты грудой доспехов. Специальным знаком посвящения умершего Одину было сломанное или воткнутое в землю оружие.

Таким образом, с культом Одина были связаны три основных ритуала: жертвоприношение через повешение, посвящение оружием перед смертью и сожжение умершего.

Однако сожжение в ладье было далеко не единственным погребальным обрядом. Снорри Стурлусон пишет о двух веках: веке сожжения и веке курганов:

В действительности различные погребальные обряды сосуществовали. Погребение в ладье не всегда сопровождалось сожжением умершего, например, в таких знаменитых погребениях под огромными курганами как в Осеберге и Гокстаде в Норвегии. В осебергском корабле длиной 21,5 м, в 834 г. были погребены две женщины, старшую из которых, 80-летнюю, отождествляют с упомянутой Снорри Стурлусоном правительницей юго-восточной Норвегии Асой, матерью конунга Хальвдана Черного. Вместе с Асой были захоронены 14 лошадей, бык и три собаки. Тела обеих женщин, одетых в роскошные одежды, лежали на кровати, покрытой гобеленом, в палатке на носу корабля (такую палатку в погребальной ладье видел Ибн Фадлан). Корабль заполняли сотни предметов, начиная с саней и четырехколесной телеги — транспорт для зимы и лета — и кончая столовой утварью, инструментами, фрагментами шерстяных и шелковых тканей. Бортики саней и телеги были покрыты резьбой с изображениями сцен героического эпоса, а по углам телеги высились резные головы драконов.

В середине IX — Х в. распространяется еще один вид элитных погребений — в деревянных срубах (камерах). Вероятно, эти камеры символизировали дома мертвых. Такой «дом» под курганом, согласно Снорри Стурлусону, был построен для умершего Фрейра (Сага об Инглингах, Х. С. 15–16). Упомянутый Снорри конунг Дан Гордый «велел насыпать курган и похоронить себя в нем в облачении конунга и бранных доспехах вместе со своим конем и всей сбруей и разным другим добром» (КЗ. Пролог. С. 9). Вера в то, что мертвые могут продолжать жить в курганах и что при определенных условиях живые могут общаться с ними, сохранялась долго. В сагах неоднократно рассказывается о таких встречах. В легендарной «Саге о Хервёр и конунге Хейдрике» дева-воительница приходит к кургану отца и заклинанием пробуждает его, чтобы получить от него волшебный меч Тюрфинг. Попытки проникнуть в курган, чтобы завладеть скрытыми в нем сокровищами, были нередки — и они засвидетельствованы разграбленными еще в древности захоронениями. Но в фольклорной традиции такие попытки пресекались самими «жителями курганов»: по рассказам саг, герою приходилось выдерживать тяжелый поединок с ожившим мертвецом, и не всегда он выходил победителем в этой борьбе.

^{Голова дракона, дерево, около 834 г., Oseberg, Норвегия}

^{Photo: Wilse, Anders Beer / Norsk Folkemuseum}

Культ Одина был элитным и противостоял культу Тора как распространенному в низших слоях общества. Это различие осознавалось исландцами: в предположительно поздней эддической песни Один, скрывающийся под именем Харбарда и вступивший в перебранку с Тором, недвусмысленно говорит о низком статусе людей, поклоняющихся Тору: «У Одина — ярлы, у Тора — рабы» (Песнь о Харбарде, 24). Почитателями Тора, однако, были не столько рабы, сколько свободные бонды — основное население Скандинавских стран. Из среды бондов происходило большинство участников викингских походов. Поэтому культ Тора приобрел особую популярность во всех Скандинавских странах в эпоху викингов, а в Исландии он стал основным: на острове не было военной элиты, конунгов и ярлов, и потому не существовало сколько-нибудь значительного почитания Одина. Предполагается, что к концу эпохи викингов культ Тора существенно потеснил культ Одина. Отражением противостояния этих культов является сама «Песнь о Харбарде», в которой в форме перебранки сравниваются — в пользу Тора — деяния обоих богов.

Рассказывая о языческом храме в Упсале, Адам Бременский называет самым могущественным богом Тора, статуя которого стоит посередине между статуями Одина и Фрейра (Адам Бременский IV, XXVI. С. 436). Снорри описывает статую Тора, как она представлялась ему на основании устной традиции (см. выше). Известна и миниатюрная статуэтка из Исландии, изображающая сидящего Тора. Возможно, что и «идол» из кургана Черная могила в Чернигове является восточноевропейским осмыслением Тора.

Едва ли не самым показательным свидетельством популярности культа Тора является распространение амулетов — подвесок в виде молота Мьёлльнира. Десятки, если не несколько сотен таких подвесок, одиночных или нанизанных на шейный обруч, из серебра, бронзы или железа, находят на всех территориях, где жили скандинавы: от Ирландии до Руси. Значительны следы культа Тора и в топонимике Скандинавских стран, особенно в Норвегии и в Средней Швеции, где имя Тора часто связано с обозначением культовых мест (vé, hоf и lundr) и чрезвычайно распространено в древнескандинавском именослове, где его имя является первой частью более 30 составных личных имен: Торгейр, Торстейн, Торульв и др. И именно Тор стал главным оппонентом Христа в начавшейся после прихода христианства в Скандинавские страны борьбе старой и новой религий.