Из соседней комнаты, словно издеваясь над моим состоянием, раздавался бодрый голос Гребенщикова: «Ну-ка мечи стаканы на стол, ну-ка мечи стаканы на стол, ну-ка мечи стаканы на стол и прочую посуду. Все говорят, что пить нельзя, все говорят, что пить нельзя, все говорят, что пить нельзя, а я говорю, что буду».

– Гриша… – прохрипел я, отрываясь от тазика.

– Хозяин, так надо. Чтобы организм прочистился, – словно извинялся передо мной бес.

– До эксгибициониста нашего добеги и скажи, чтобы наушники вставил. Или я ему щас что-нибудь вставлю.

Григорий кивнул и метнулся к черту, вскоре вернувшись. Правда, от меня не отстал, продолжая подпаивать фиолетовой водой, от которой выворачивало наизнанку, уже мучительно, какой-то желтой хреновиной.

А еще я вспомнил, как называется этот фиолетовый порошочек, который Григорий разбавил в графине, – марганцовка. И в голову закрались нехорошие мысли. Может, бес и правда хочет меня убить? Только задумал поистине крутую многоходовочку – пережил лешачиху, Вранового, а вот теперь и решил исполнить свое подлое дело.

Вскоре графин был изъят из моих рук, и ему на смену пришла трехлитровка с рассолом. Если честно, я думал, что вот эта солоноватая жидкость тоже окажется в тазике. Но нет. Рассол бальзамом лег в мой истерзанный желудок, заструился дальше, превращаясь в амброзию, нектар. Я пил его и не мог остановиться, будто на каменку плескали. И вкус был такой яркий, насыщенный, какого я не ощущал ранее. Словно маленькие ангелочки по языку нежными пяточками бегали.

Я даже задумался. Ведь сколько среди поэтов алкоголиков. Теперь хотя бы понятно, почему. Всю красоту и подлинное несовершенство мира можно заметить лишь в самые критические моменты души и тела. С душой сложно, а вот с телом – ни разу. Что называется, купил, выпил – в нирвану.

И сразу как-то стало если не хорошо, то намного лучше. Тепло внутри растеклось по всему телу, голову чуть отпустило, а веки отяжелели.

– Ты спи, хозяин, спи, – Гриша подоткнул мне одеяло, совсем как ребенку.

Даже мыслей не было сопротивляться. Я закрыл глаза и сразу провалился в сон. Правда, спал тяжело, потел, часто просыпался. И бес тут же подскакивал, подпаивая меня уже обычной водичкой. Точнее, не обычной. Они называли ее «колодезной». Вроде как черт куда-то сбегал и набрал.

Нечисть вообще не отходила от меня. Сквозь сон я постоянно слышал их голоса. Будто собрались возле тяжелобольного родственника, который собирался оставить им наследство. Хотя все, чем я могу наградить моих помощников, – геморрой. В иносказательном смысле, конечно.

Что интересно, бес проявил чудеса выдержки, тогда как Митьке ожидание давалось невероятно тяжело. Он все время порывался что-то сделать, куда-то себя применить.

– Может, баньку истопить, дядя Гриша? Пропарить, чтобы весь хмель вышел?

– У, анафема… Ты молчи, за умного сойдешь. Погубить хозяина хочешь? Последнее дело в баню с перепоя ходить. Вместе с хмелем душа может выйти.

– Я же не знал, дядя Гриша.

– Хватит болтать! – вмешался я. – Голова от вас гудит.

– Да вставать уж пора, хозяин, – вежливо сказал бес. – Вот, я тебе чай с лимоном и медом сделал. Попей, попей.

Я сел на кровати и послушно отхлебнул из стакана.

– А мед где взял? У нас не было.

– Да там… – уклончиво сказал Григорий. И, поняв, что я щас начну ругаться по поводу его бытового воровства у соседей, дополнил: – У нее все равно без дела стоял! Уже засахариваться начал.

– Не ори, – отрезал я.

А сам провел легкую диагностику организма. Нет, до полного бодряка было далеко, но стало однозначно чуть получше.

– Выпили вы, конечно, знатно! – то ли с восторгом, то ли с завистью протянул Григорий. – Еще пару месяцев в Подворье говорить о том будут. Самый крепкий чужанин давно бы помер, а ты ничего, живой.

Ага, значит, промысел и от интоксикации немного спасает. Хотя чего я удивляюсь? Раны же хист затягивает, почему и отравление организма должен игнорировать? Интересовало меня другое.

– Гриша, ты же рядом был. Не знаешь, случайно, за чей счет банкет был?

– А ты как думаешь? – ехидно посмотрел он на меня. – Тот с чубом все записывал да на тебя поглядывал.

– Гадство, – протянул я. – А рублями они берут, как думаешь?

– Только серебром. Подворье же.

День переставал быть томным. С другой стороны, кто тут виноват? Я сам. Проставился, блин. Как бы не дошло до того, что придется и правда ратником стать. Эх, надо было воеводе сразу пять монет серебром отдать. Понятно, что у меня еще шесть дней.

Я взял телефон – несколько сообщений от Зои, где она спрашивала, в силе ли наш поход. Видимо, до последнего ждала, но я опять пропал. Сразу отписался, что все нормально, буду в любом состоянии. Интересно, что про состояние – это я не обманул.

А еще было короткое сообщение с незнакомого номера: «Нашла клиента. Светлана».

Ого, уже интереснее. Сегодня я все равно вряд ли готов заниматься какими-то делами. Поэтому ответил, что встретимся завтра. Ладно, пора и правда приводить себя в порядок.

В душе я завис минут на пятнадцать. При этом бес крутился рядом и говорил, чтобы я холодной водой не умывался, и вообще поберег себя.

И что самое интересное, у меня в мыслях не было прогнать Гришу. Я даже не ожидал от него такого участия относительно моего здоровья. Или дело в том, что я мучался жесточайшим похмельем? Так и знал, что сблизить нас с бесом может только синька.

Однако Григорий решил окончательно добить меня своей заботой. Потому что, как только я вышел из душа, он пригласил меня к столу, где уже наливал в тарелку собственноручно приготовленный рассольник. Рассольник, мать его! По мне, так это вершина кулинарного мастерства. После него любую женщину должны брать замуж без дополнительных собеседований.

А когда я поднес первую ложку ко рту, то понял: врал бес по поводу готовки. Ох как врал. Все он умеет.

– И мне, дядя Гриша, – заискивающе сидел с пустой тарелкой Митя.

– Не безрукий, сам себе нальешь, не развалишься.

Видимо, похмельная забота беса распространялась только на меня. Бес даже пытался помочь мне одеться, но тут получил решительный отлуп. Я же не настолько инвалид. Хотя вид был так себе. Если мягко сказать – как у человека, который попал под грузовик. Если жестко… Не спасали даже шмотки, подаренные Ингой.

– Вот, – бес подал мне черные очки а-ля «шериф в Аризоне».

– Где взял?

– Где взял, там уже нет. Потом обратно отнесу. А тебе сейчас лучше в них.

И не сказать чтобы он совсем был неправ.

Я вызвал такси, взял денег и даже собрался попрощаться с домочадцами. Но Григорий и тут оказался непреклонен:

– Я с тобой. Тут и спорить нечего. На себя погляди. Вдруг что случится?

На себя я только что смотрел. Больше не хотелось. Поэтому я без слов взял портсигар, в который быстро прошмыгнул бес, и сунул в куртку.

Надо сказать, Гриша был прав. Случиться со мной могло что угодно. Это я понял, как только дошел до приехавшего такси. Потому что короткая дистанция от дома до машины далась тяжело. Тут же выступила испарина, и сердце бешено забилось.

Раньше на свидание я бы точно не взял беса. Не очень приятно знать, что кто-то подслушивает тебя и подсматривает за тобой. К тому же – вдруг что обломится?

Сейчас я искренне надеялся, что Зоя не такая и ждет трамвая. Даже молил всех богов, чтобы она не настояла на продолжении вечера. Не думал, что половое бессилие ко мне придет до двадцати пяти. Вот уж о чем я Костяну точно не расскажу.

Зоя, как назло, выбрала пафосное место. То, куда ходят больше фотографироваться и выгулять новое платье, чем поесть. Да еще и оделась сногсшибательно, оголив свои идеальные ноги. И улыбнулась, махнув рукой.

– А ты чего в очках? Блатным и ночью солнце светит?

Я тяжело вздохнул. Вот обедали бы в моей «узбечке», там точно можно было бы не снимать очки.

Я медленно разделся, повесив куртку на ближайшую вешалку. И неохотно снял очки.