Ненавижу, когда взрослые говорят: «Поверь мне». Дело не в том, что я думаю, будто они лгут, – просто взрослые считают меня слишком молодым, чтобы воспринять некую великую истину, которая им известна из собственного опыта. И чем болезненнее этот опыт, тем более таинственной и глубокой, по их мнению, является эта истина – хотя в большинстве случаев она не сложнее коровьей лепешки и лишь тупоголовость не позволяет это заметить.

– Ты просто хочешь побыть со мной? – спросил я.

– Больше ничего, – ответила Стек.

– И ты оставишь Зефрама и Ваггерта в покое?

– Я оставлю в покое Ваггерта и не буду искать встречи с Зефрамом. Если он сам ко мне придет – это его выбор.

Я задумался. Мне не слишком нравилась возможность того, что мой отец сознательно пойдет на сближение с нейт, но если ему просто хотелось окончательно похоронить призраки прошлого – такое можно пережить. В конце концов, Стек пожелала, чтобы я находился рядом с ней, так что у меня имелась возможность проследить, чтобы дело не зашло чересчур далеко.

– Ладно, – кивнул я, – договорились. Я только хотел бы побеседовать с отцом.

– Он в спальне.

Сам не зная почему, я задержал на ней взгляд… но все же взял Ваггерта с собой.

Дверь в спальню была открыта. Зефрам сидел на кровати, тупо глядя перед собой.

– Наверное, мне стоило предупредить тебя, что она здесь, – сказал я.

Помолчав, он ответил:

– Было бы неплохо.

– Я поклялся сохранить это в тайне. На Руке Патриарха.

– Тогда, значит… – Он не договорил.

– Вероятно, это было для тебя потрясением.

– Да.

– Ты сам ее узнал или она подошла к тебе?

– Я узнал ее, Фуллин. Даже несмотря на то, что последний раз видел это лицо двадцать лет назад… Я узнал ее. Больше не узнал никто – ни один человек даже не обратил на нее внимания. Видимо, они приложили немало усилий для того, чтобы полностью вычеркнуть ее из своих воспоминаний. Никогда не понимал, как вообще может возникнуть желание хоть что-то забыть… – Он покачал головой. – Нет, наверное, понимаю.

– Как ты себя чувствуешь? Мне нужно, чтобы ты присмотрел за Ваггертом.

– Ты не мог бы сам, Фуллин? Сегодня, за все время… мне вдруг впервые стало нехорошо.

– Послушай, тебе нужно чем-то заняться, чтобы отвлечься от мыслей о Стек, – поспешно произнес я. – И она обещала, что оставит тебя и Ваггерта в покое, если я побуду с ней.

Я посадил Ваггерта на колени Зефрама. Медленно, словно это требовало от него немалых усилий, мой отец обхватил ладонями малыша, удерживая его рядом с собой.

– Вдвоем вам будет веселее. И ты знаешь, что делать, – ты ведь видел меня в каждый из моих Дней Предназначения.

– Сегодня я чувствую себя страшно старым, Фуллин.

– Дети делают людей моложе, – заметил я. – Все так говорят. Будь хорошим мальчиком, Ваггерт.

Быстро поцеловав сына в лоб, я вышел, прежде чем Зефрам успел возразить. Честно говоря, я не мог понять, что так не понравилось старику. Ему всего лишь нужно было присматривать за вполне послушным ребенком.

– Как там Зефрам? – спросила Стек, когда я вернулся в комнату.

– Ты его совершенно выбила из колеи. Он потрясен. Хоть об этом-то ты подумала, прежде чем сюда являться?

– Похоже, для тебя все кажется чересчур простым, да, Фуллин?

– Нет. Просто для всех остальных все стало сложнее.

Стек вздохнула.

– Я надеялась, что ты вырастешь таким, как Зефрам. Вместо этого ты вырос таким, как я. Я никогда прежде не верила в наследственность, и мне это не нравится.

Она встала, сосредоточенно поправляя юбку и блузку; похоже, прошло немало времени с тех пор, как ей доводилось носить женскую одежду. Я вдруг обнаружил, что снова смотрю на глубокий вырез, и заставил себя отвести взгляд. Еще немного, и я пытался бы заглянуть ей между ног.

– Ты готов? – спросила она.

– Конечно, Стек.

– Называй меня Мария – Рашид считает, что будет лучше, если я буду пользоваться своим именем с Юга.

– Так ты не хочешь, чтобы я называл тебя «мама»?

Она задумчиво взглянула на меня.

– Если ты когда-нибудь назовешь меня матерью, я буду знать, что ты по-настоящему меня ненавидишь.

– Тогда пойдем, ма… – но закончить слово я не смог, – Мария.

Стек слегка улыбнулась.

– Проводи меня к Рашиду. У нас впереди еще целое утро.

Место преступления мы увидели шагов с двадцати. Самого тела, впрочем, с этого расстояния рассмотреть не удалось, так как перед ним сидел на корточках Рашид. Подойдя ближе, я заметил, что он снял с Боннаккута окровавленную рубашку и, чуть ли не уткнувшись носом в труп, в лупу разглядывал следы ударов ножа.

– Значит, все-таки не жук, – услышал я голос Стек.

Я обернулся. По выражению ее лица трудно было определить – то ли она пытается скрыть неподдельное потрясение, то ли была готова к подобному зрелищу с самого начала.

– Известно, кто это сделал? – спросила она.

– Нет.

– На него явно напали неожиданно, – не оборачиваясь, сообщил Лучезарный. – Нет никаких следов борьбы.

– Каких следов? – уточнил я.

– Например, порезов на руках при попытках защититься от ножа, – ответила Стек. – Их можно обнаружить после любого нападения с ножом, если только жертва не была мертва еще до того, как поняла, что происходит.

– Похоже, вы оба видели немало убийств.

– Достаточно. Когда погибает важная персона вроде губернатора или элемарха, лучше всего, если расследование проводит Лучезарный – в этом случае оно более беспристрастно.

– И что, на Юге только тем и занимаются, что убивают губернаторов и элемархов?

– Если под Югом не понимать только Фелисс, – сказала Стек. – Это небольшая провинция, жители которой вполне довольны существующей в ней ситуацией, и вряд ли там кто-то пойдет на убийство. Но мир не ограничивается одним Фелиссом.

– Разумеется. Земля – планета немаленькая. Теоретически мне полагалось знать на память все двести пятьдесят шесть провинций и их столиц – в школе Тобер-Коува преподавали географию. Но даже притом что я никогда не утруждал себя заучиванием списка, я не раз слышал, как его зачитывает Каппи по требованию ее отца.

– Ранения в живот, вероятнее всего, были нанесены уже после смерти, – неожиданно объявил Рашид, выпрямляясь и откидывая назад упавшие на глаза волосы. – Первым был удар по горлу. Без нормального оборудования я не могу быть уверен в этом на все сто процентов, но мое предположение именно таково.

– Такое ощущение, что убийца – ненормальный, – заметила Стек. – Зачем полосовать труп?

– Вполне возможно, – согласился Рашид, – или кто-то хочет, чтобы мы пришли именно к такому выводу. – Он повернулся ко мне. – В этом поселке читают детективы Древних?

– Здесь все читают, – ответил я. – У нас есть библиотека.

– В которой почти полсотни книг! – презрительно добавила Стек.

– Там сотни книг, – возразил я. – За двадцать лет многое изменилось.

– Столько информации извне! – восхитилась она. – Хакур, наверное, от этого звереет.

Я не ответил, но невольно вспомнил слова старого змея насчет того, что процветание разлагает наш народ.

А теперь еще и это убийство…

Неподалеку послышались голоса, а еще через мгновение появилась наша целительница в сопровождении Каппи. Горалин была, можно сказать, женщиной из стали – серо-стального цвета волосы и глаза, прямая спина, словно вместо позвоночника – металлический стержень, а пальцы действительно казались сделанными из железа, когда она начинала ощупывать ваше тело в поисках опухолей, грыж и прочих болячек. Она выросла в Тобер-Коуве, но училась на Юге, в настоящем медицинском колледже, где на протяжении четырехсот лет сохраняли все знания Древних о человеческом теле. Плата за обучение Горалин шла за счет местных налогов, о чем она не уставала напоминать: «Твои дед с бабкой пожертвовали свои тяжко заработанные деньги ради того, чтобы я могла выяснить, здоровая ли у тебя шейка матки, и я вовсе не намерена их разочаровывать лишь потому, что ты чего-то стесняешься!» Да, кое-что из своих женских лет я помнил слишком хорошо.