– Что ж, иди, – сказала мать с хмурым видом. – Однако поторопись. Кажется, скоро начнется дождь.

Элинор кивнула и поспешно направилась к выходу, не обращая внимания на любопытные взгляды прихожан, пока продвигалась по проходу между скамьями. Оказавшись на улице, она тревожно посмотрела на затянутое тучами небо.

Действительно, вот-вот должен начаться дождь, а у нее ничего не было, чтобы защититься, кроме шерстяной накидки. Элинор ускорила шаг, полагая, что идти под дождем не очень-то разумная идея. В хорошую погоду получасовая прогулка от церкви до дома была бы вполне приятной, а под дождем можно промокнуть до нитки.

Спустя четверть часа начало моросить. Элинор остановилась и надвинула на голову капюшон поверх шляпы, содрогнувшись, когда холодные капли дождя попали на лицо. Затем она снова двинулась вперед, в то время как моросящий дождь постепенно перешел в ливень и пыль под ногами превратилась в грязь.

Впереди за деревянным мостом через речку она заметила небольшую рощицу в стороне от дороги. Там можно было хоть немного укрыться.

Глубоко вздохнув, Элинор поспешила пересечь мост и нырнула под скудные свисающие ветви, когда внезапно послышался стук копыт.

Господи, хорошо бы это был кто-то из знакомых. Кто сжалился бы над ней и предложил подвезти домой. Элинор вышла из-под деревьев как раз в тот момент, когда лошадь и всадник появились на возвышении дороги. Через несколько секунд они были уже совсем близко, и копыта лошади загрохотали по деревянному настилу моста.

Элинор вышла на дорогу и, приподнявшись на цыпочках, отчаянно замахала руками, надеясь быть замеченной, несмотря на густую пелену дождя. Всадник в забрызганном пальто из верблюжьей шерсти промчался мимо, затем остановился, развернул лошадь и двинулся назад к ней.

– Какого черта? – крикнул он, надвигая ниже на лоб шапку из бобрового меха, прежде чем спрыгнуть на землю.

Фредерик? Боже милостивый, нет. Элинор удивленно отступила назад. Нет, должно быть, ее сознание сыграло с ней злую шутку.

– Вы решили покончить с жизнью, стоя вот так на дороге? – прорычал он, придвигаясь ближе. – Сейчас почти ничего не видно.

Дождь, стекая с меховой шапки, почти скрывал его лицо. Элинор жадным взглядом всматривалась в знакомые черты. Густые темные брови, проницательные глаза, твердый подбородок, полные чувственные губы – да, это он. Его непокорные темные волосы – сейчас намокшие – ниспадали на широкие плечи.

Здесь на дороге перед ней возник не плод ее воображения, а мокрый от дождя Фредерик из плоти и крови. Он угрожающе смотрел на нее – высокий, властный и, как всегда, невероятно красивый.

Наконец он узнал ее, и его глаза заметно сузились.

– Элинор? – удивился он, понизив голос на последнем слоге. Это единственное слово было сказано с таким чувством, что у нее перехватило дыхание. Она не ожидала увидеть промелькнувшую боль на его лице. – Что, черт возьми, вы делаете здесь? – спросил он.

– Я… попала под дождь, – заикаясь ответила она. – А как вы тут оказались?

Он долго молчал, и Элинор не двигалась, ожидая и наблюдая за ним; ее дыхание угрожающе участилось. Дождь продолжал хлестать, в то время как они стояли на краю дороги, молча глядя друг на друга.

– Как ваше плечо? – спросила она наконец, не выдержав бесконечно долгого молчания.

– Благодарю, почти зажило.

– А… а как ваша сестра Мария?

– С ней все хорошо, – ответил он. – Моя старшая сестра и ее муж решили забрать ее к себе.

Элинор кивнула.

– Рада слышать это. – Она перевела свой взгляд на дорогу в ожидании, что он скажет что-нибудь, разрядив тягостную обстановку. С ее носа стекали капли дождя, и она смахнула их рукавом, сознавая, что, вероятно, выглядит ужасно испуганной.

– Я… я хочу знать, почему вы здесь, Фредерик.

– Хотите знать правду? Потому что я, несмотря на все усилия, не мог больше оставаться вдали от вас. Вы не дали мне возможности объясниться, сказать хотя бы слово.

Элинор покачала головой, отчего брызги дождя попали ей в глаза, вызвав резь.

– Едва ли у вас найдется что сказать мне, Фредерик.

– Ошибаетесь. Я многое скажу, если вы согласитесь выслушать меня. Я скажу, что Молли отвратительная лгунья, и все, что она наговорила вам в тот день на Джермин-стрит, – ложь. А вы глупая женщина, если поверили ей.

Элинор резко втянула воздух, чувствуя нарастающее внутри негодование.

– Как вы смеете называть меня…

– Я никогда прежде не лгал вам, Элинор, – резко прервал он ее, сокращая дистанцию между ними. – И еще я хотел сказать: вы завладели моим сердцем, моей душой, всеми моими мыслями. Я думаю о вас, засыпая вечером и просыпаясь утром.

– Пожалуйста, не надо! – воскликнула Элинор, не желая слышать эти слова. Слишком поздно, слишком поздно. – Не говорите больше ничего. – Она только что наконец обрела относительное душевное спокойствие и не хотела нарушать его.

– Нет, вы должны выслушать меня до конца, – сказал он, повышая голос, чтобы перекрыть шум дождя. – Я старался держаться вдали от вас, но тщетно. – Он развел руки и опустил их. – Вы полностью обезоружили меня, оставив совершенно незащищенным… – Он замолк и покачал головой, признавая свое поражение. – Я люблю вас, Элинор.

Эти слова – слова, которые она отчаянно хотела услышать, – слишком запоздали. Тем не менее у нее перехватило дыхание и вихрь эмоций поглотил ее.

– Однако я вижу сомнение в ваших глазах. – Фредерик шагнул вперед, и его губы оказались в дюйме от ее губ; его взгляд скользнул по ее лицу и задержался на губах.

Несмотря ни на что, Элинор ждала его поцелуя. Однако он отшатнулся назад, согнув руки, словно от физической боли.

Элинор смущенно заморгала. Это был не тот Фредерик, которого она знала как самонадеянного повесу с язвительными замечаниями наготове и всегда делавшего то, что ему нравится, не заботясь о последствиях. Сейчас перед ней стоял ранимый, испытывающий страдания человек, сдержанный и сомневающийся в себе. Был ли это истинный Фредерик, который раньше скрывался под маской беззаботного повесы? Для самозащиты – осознала она с ошеломляющей ясностью.

И он любит ее. Он любит ее!

– Нам надо поговорить, – сказала она голосом, вселяющим надежду.

– Да, конечно. – Фредерик протянул к ней руку, затем опустил. – Но не здесь, стоя на дороге под дождем, – добавил он.

Элинор кивнула, смутно сознавая, что дождь почти прекратился. Она насквозь промокла, и одежда прилипла к телу, а зубы начали стучать.

– Садитесь, – сказал он, указывая на свою лошадь. – Я отвезу вас домой.

Элинор, дрожа, подошла к лошади и позволила Фредерику усадить ее в седло. Она плотнее запахнула свою накидку, а он стоял внизу на дороге, держа поводья и глядя на нее тяжелым взглядом.

– Мы должны поговорить наедине, – произнес он сдавленным голосом. – Завтра. Во владениях моего отца есть небольшой коттедж. Я часто останавливался там, когда приезжал в эти края. Хенли расскажет, как найти его. Скажите родителям, что собираетесь нанести визит леди Хенли; впрочем, говорите что хотите. Хенли даст вам лошадь из, своей конюшни. Если вы не приедете до захода солнца, я вернусь в Лондон и не могу быть уверен, что мы с вами еще встретимся.

Элинор кивнула, чувствуя, как сжалось ее горло.

– Однако послушайте меня, и послушайте внимательно, – продолжил он; на скуле его заметно пульсировала жилка. – Не приезжайте, если не готовы принять мои слова на веру и полностью довериться мне всем сердцем, всем своим существом. Иначе нам нет смысла встречаться.

С этими словами он вскочил в седло позади нее и, пришпорив лошадь, направил ее галопом в Ковингтон-Холл.