Марк лишь покачал головой, но в этот раз в его жесте было больше изумления, чем протеста.

Вернувшись в свою комнату, я с наслаждением умылась и переоделась. Я вся пропахла дымом, болезнью и отваром из лопуха. Но на душе было светло и спокойно. Я сделала что-то настоящее. Не политическую интригу, не борьбу за власть, а просто помогла людям.

И в этом был свой, особый вкус победы. Победы не над врагом, а над безысходностью. И это ощущение было куда ценнее, чем страх, который я внушала слугам, или неловкое уважение капитана Марка.

Я подошла к окну и посмотрела в сторону деревни, где уже зажигались огоньки. Там теперь знали, что льера Тайлорхолда — не призрак в черном одеянии, а женщина, которая не боится грязи и знает, как использовать корень сорняка, чтобы спасти жизнь.

И это знание было моим самым главным оружием. Оружием, которого так не хватало в этом жестоком мире.

Идея посетить местную ярмарку пришла мне в голову, когда я в очередной раз разбиралась со счетом от купца Горация, который поставлял нам ткани. Цифры там были настолько фантастическими, что, казалось, он торговал не льном и шерстью, а чешуей золотых драконов, добытой в единственном экземпляре с риском для жизни.

— Орик, — заявила я, швыряя свиток на стол. — Мы едем на ярмарку.

Управляющий поднял на меня взгляд, полный предчувствия беды.

— Льера, это нецелесообразно. Ярмарка — это толкотня, пыль и…

— И возможность не платить Горацию за «драконью чешую», — перебила я. — Мы посмотрим товары сами, поторгуемся, найдем новых поставщиков. Это называется «здоровая конкуренция». Или вы хотите и дальше спонсировать безмерную жадность купца, который, я уверена, строит себе второй замок на наши деньги?

Аргумент сработал. Орик, чья бережливость была главной чертой характера, поморщился и сдался.

— Хорошо. Но только с усиленной охраной. И без… кулинарных экспериментов в полевых условиях.

Я пообещала. Мы собрали небольшой караван: две повозки для товара, я на лошади (после краткого и унизительного урока верховой езды, в ходе которого я чуть не снесла голову кузнецу), Орик, капитан Марк с десятком самых угрюмых солдат и Кристина — на случай, если мне внезапно понадобится поправить платье или упасть в обморок от восторга.

Дорога была… познавательной. Я узнала, что:

Средневековое седло — это орудие пытки, замаскированное под предмет конной амуниции.

Капитан Марк способен весь путь молчать, и это молчание громче любых ругательств.

Орик в дороге превращается в ворчливого старика, который комментирует каждую кочку и каждое облако на небе с язвительностью театрального критика.

— Смотрите, льера, — указывал он на perfectly ordinary (совершенно обычное) поле. — Земля истощена. Севооборот не соблюдают. Дикари.

— Орик, это же просто поле.

— Именно! И оно должно приносить прибыль! А оно просто… существует! Безобразие!

Ярмарка встретила нас волной звуков, запахов и красок. Это был настоящий муравейник, где кипела жизнь. Крики торговцев, мычание скота, запах жареного мяса, пряностей, навоза и немытых тел — все смешалось в один мощный коктейль, от которого слегка кружилась голова.

— Не отходите от меня, льера, — угрюмо проворчал Марк, его рука лежала на рукояти меча. — Здесь всякий сброд.

— Не волнуйтесь, капитан, — ответила я. — Если я потеряюсь, я просто пойду на запах жареных кабанов. Или на звук вашего ворчания.

Мы разделились. Орик, как акула, учуявшая кровь, ринулся торговаться с торговцами скотом. Марк и солдаты образовали вокруг меня живой, недовольный частокол. Кристина таращилась на все глаза, держась за мой рукав.

Я чувствовала себя ребенком в диснейленде, если бы диснейленд пах лошадьми и был полон людей, готовых при удобном случае стащить кошелек.

Первым делом я нашла торговца тканями. Его звали Бенедикт, и он был полной противоположностью Горацию — худой, юркий, с веселыми глазами.

— О, прекрасная льера! — завопил он, завидя меня. — Вам нужен шелк? Бархат? Я все есть! Лучшее качество!

— Мне нужно «не самое лучшее, но и не самое худшее» качество по цене, которая не заставит меня продать почку, — огрызнулась я, ощупывая образцы.

Торг был долгим и изматывающим. Бенедикт клялся, что умирает с голоду и отдает товар себе в убыток. Я прикидывалась, что вот-вот уйду к конкуренту. В конце концов мы сошлись на цене, которая заставила Орика, подошедшего к концу процесса, одобрительно хмыкнуть.

— Неплохо, льера. Всего лишь на два серебряных выше, чем я бы сам выбил.

Я посчитала это высшей похвалой.

Дальше было еще веселее. Я нашла торговца специями — маленького, заросшего бородой человечка, который смотрел на мир с философской грустью.

— Это что? — ткнула я пальцем в мешочек с чем-то красным.

— Острые перчики из-за моря, льера. Очень сильные. Один — и человек вспоминает всю свою жизнь, включая момент зачатия.

— Берем. А это?

— Корица. Для сладких булочек и… для привлечения мужской любви.

— Обойдемся без мужской любви, — отрезала я, чувствуя, как капитан Марк закатывает глаза у меня за спиной. — Дайте две палки. Для булочек.

Апогеем стала покупка солений. Торговка, тетка с лицом, как смятый пергамент, расхваливала свои огурцы так, будто они были выдержаны в слезах единорогов.

— Льера, попробуйте! Хрустят так, что предки в гробах просыпаются!

Я попробовала. Огурец и правда был божественным.

— Сколько за бочку?

Тетка назвала цену. Я ахнула.

— Да за эти деньги я лучше сама научу огурцы хрустеть!

— Дорогая льера, — вздохнула торговка. — Это же не просто огурцы. Это… традиция! В каждой бочке — душа моей покойной свекрови!

— Тогда тем более не буду покушаться на ее покой, — парировала я. — Снижайте цену, а то она ко мне ночью явится и будет жаловаться на неслыханную дороговизну.

Торговка сдалась, сбавив цену до адекватной. Пока мы грузили бочку на повозку, Орик, наблюдавший за этим диалогом, сказал Марку:

— Кажется, наша льера могла бы выторговать скидку у самой смерти.

Марк хмыкнул:

— Смерть бы еще сама доплатила, лишь бы она отстала.

На обратном пути, пока телеги подпрыгивали на кочках, а купленные мною пряности наполняли воздух волшебными ароматами, я чувствовала себя победителем. Я не просто сэкономила деньги. Я увидела жизнь за стенами замка. Я понюхала ее, потрогала, поторговалась с ней.

И поняла, что мне это нравится. Нравится больше, чем сидеть в своей комнате с траурными шторами. Нравится ощущать себя не куклой, а частью этого странного, пахнущего навозом и корицей мира.

Вернувшись в замок, я отдала распоряжение разгружать товары и, довольная, направилась в свои покои. На пороге меня ждал запыхавшийся слуга.

— Льера! Льера! Беда!

— Опять мыши? — вздохнула я.

— Хуже! Ваш супруг… то есть, льер… он…

Мое сердце упало.

— Что с ним? Он ранен?

— Нет! Он… он вернулся!

Слово «вернулся» прозвучало так, будто объявили о нашествии орды гоблинов, а не о прибытии законного владельца замка. Моя первая реакция была чисто учительской: «Уже? Но я еще не все проверила!».

Вторая реакция была более прагматичной: «Черт, а я еще не придумала, как объяснить, почему в кладовой номер три теперь живет упитанный рыжий кот по имени Сэр Мурлыкало, а не мыши».

Я бросилась к главному входу, попутно пытаясь стряхнуть с платья крошки от ярмарочной лепешки и придать лицу выражение, среднее между «как я рада тебя видеть» и «я тут все контролирую, не волнуйся».

Во дворе царил хаос, который только что вернувшийся с войны человек, вероятно, считал образцовым порядком. Солдаты разбредались, кони фыркали, а в центре этого торжества мужественности стоял ОН.