Я остался сидеть на скамейке, и взгляд мой сам потянулся вверх, к тому самому окну. Шторка едва колыхнулась. Но я знал, что это не Нина. Её не было там. Но я её дождусь.

Такси подъехало к знакомому дому. Я выпрыгнула, сердце колотилось уже не от радости, а от дурного предчувствия. И тут я увидела его. Тёмно-синий внедорожник. Машину Вадима.

Он стоял, прислонившись к капоту, скрестив руки на груди. Он смотрел прямо на меня. Он ждал.

Мир сузился до точки.

Инстинкт кричал одно: бежать!

Я резко развернулась, сделала неловкий шаг, подошва скользнула по скользкому от заморозков тротуару. Нога подкосилась. Я полетела вперёд, уже смиряясь с ударом.

Но он оказался быстрее. Сильные руки подхватили меня на лету, резко, почти грубо, прижали к себе. Я оказалась в его объятиях, пахнущих знакомым парфюмом и холодным воздухом. В объятиях человека, который разбил моё сердце.

— Нина, — его голос прозвучал прямо над ухом, сдавленно и хрипло. — Хватит бегать. Давай поговорим.

Его руки, крепкие, но бережные, сжимали мои плечи. Я извивалась, как рыба на крючке, вся сотканная из одного желания — вырваться.

От его объятий, от привычного до боли запаха, от родного голоса, который я не слышала уже три дня, — от всего того, без чего я когда-то не мыслила своего существования, теперь становилось дурно.

— Отпусти! — мой голос прозвучал хрипло, будто не мой.

Боль этой встречи сковала грудь. Я чувствовала, как горячие слёзы подступают к глазам. Но держалась, что есть силы. Не при нём.

Ему не удастся меня сломить, поманить на чувство былой любви и добиться прощения. Нет.

Мимо шли люди. Женщина с ребёнком остановилась, нахмурилась. Мужчина замедлил шаг. Их взгляды скользили по нам, любопытные, но безразличные. Чужая ссора. Никому не нужная драма. Они проходили дальше.

— Нина, чёрт возьми, объясни! Куда ты пропала?

Его лицо было так близко. В глазах бушевала буря, но за ней скрывалось что-то щемящее. Отчаяние. Тоска.

— Я обезумел! Думал, тебя убили! Думал… ты с кем-то.

Последнюю фразу он выдохнул с таким надрывом, что мне стало мерзко.

Он, совершивший самое низкое предательство, осмеливался подозревать в этом меня.

Я снова рванулась, пытаясь выскользнуть, но его хватка была стальной.

— Почему ты ни мне, ни Кате не отвечаешь? — он приблизил моё лицо к своему, пытаясь достучаться. Его пальцы обхватили мою голову с двух сторон, как капкан. — Я звонил везде!

Я молчала, стиснув зубы.

Любое слово, обращённое к нему, казалось бы предательством по отношению к самой себе. Предательством той Нины, которая стояла на мокром асфальте и смотрела сквозь запотевшее стекло.

— Я узнал от твоего брата сегодня, — голос Вадима срывался, становясь тише, но от этого ещё более громыхающим. — Что ты была в больнице. В женском отделении.

Он сделал паузу, его взгляд стал пристальным, пронзающим.

— Ты чем-то… заболела? От другого?

В его глазах не было ненависти. Только боль. И это бесило ещё сильнее. Он играл в искренне любящего мужа, и играл талантливо.

Я выкрутилась из его рук и отпрянула. Он удержал меня за запястье, никак не отпуская.

— Почему ты так со мной? Почему пропала? — он почти кричал, но это был крик отчаяния, а не гнева.

Он был силён. Не резок, но невероятно твёрд. И случайный прохожий, глядя на него со стороны, наверное, видел бы мужественного, страдающего мужчину, готового на всё ради любимой женщины. Но я видела другое. Лжеца.

Я собрала все силы и снова рванулась, на этот раз так резко, что он на секунду ослабил хватку. Я отпрыгнула на шаг, спотыкаясь о бордюр. Дыхание перехватывало.

Вадим опустил руки в бессилии. Его плечи сгорбились. Он провёл ладонью по лицу, и в этом жесте была такая печаль, что на секунду во мне что-то дрогнуло.

— Я для тебя столько делал, — прошептал он, глядя куда-то мимо меня. — Я же всё ради нас. Ради нашего будущего. Ради семьи. Как ты могла?

Холодная, острая сталь вошла в меня. Я больше не смогла молчать.

— А ты как мог?! — выдохнула я, и голос мой прозвучал ледяным и чужим. — Да ещё и с… лучшей подругой.

Он замер. Его лицо вытянулось от искреннего, неподдельного шока.

— Что? — он прошептал. — Ты о чем сейчас вообще?

Он говорил что-то еще, но мой мозг, отравленный болью и гневом, отказался анализировать его слова.

Всё смешалось в один сплошной ком предательства. В ушах зашумело, подкатила тошнота, резкая, нестерпимая. Горло сжалось.

Я не успела ничего сказать. Мир поплыл. Я резко наклонилась вперед, судорожно схватившись за холодный металл ограды, и меня вырвало. Унизительно, горько, на глазах у человека, который стал причиной этого кошмара.

Я стояла, согнувшись, давясь слезами, чувствуя, как по спине бежит холодный пот.

Когда я смогла поднять голову, я увидела его лицо.

Шок сменился медленным, ужасающим пониманием.

Он смотрел на меня, на мою согнутую фигуру, и в его глазах загорелся огонёк надежды. Страшной, мучительной надежды.

Он сделал шаг, потом ещё один, и вдруг опустился передо мной на колени прямо на грязный мокрый от талого снега тротуар. Его глаза, полные боли и мольбы, смотрели на меня снизу вверх.

— Нина? — его голос дрожал. — Ты…

Он не договорил. Он боялся произнести это вслух.

Я вытерла рот тыльной стороной ладони, чувствуя, как трясутся колени. Во взгляде у него был вопрос, который мог изменить всё.

Но я не могла признаться.

Я не могла позволить ему прикоснуться к этому. К единственному, что у меня осталось.

— Тебя это не касается, — прошипела я, отворачиваясь от его полного надежды лица, и, собрав остатки сил, побрела прочь, оставляя его стоять на коленях.

Дверь в мамину квартиру открылась с непривычной тяжестью.

Воздух, густой от аромата готовящегося ужина, ударил в ноздри. Это был запах родного дома.

Мать бросилась ко мне из кухни, вытирая руки о полотенце. Глаза у неё были красные, мокрые.

— Доченька! Господи, наконец-то! — она схватила меня за плечи, впиваясь взглядом. — Ты в порядке?

Я молчала. Смотрела на неё, на её испуганное, виноватое лицо, и не находила в себе ничего, кроме ледяной, каменной стены. Они все были по ту сторону этой стены. Они — и он.

Не отвечая, я прошла в комнату. Буся лежал на своей лежанке, свернувшись калачиком. Он слабо вильнул хвостом, увидев меня, но даже не поднялся. Нос был сухой и горячий.

Я наклонилась, прижалась лицом к его горячему боку, почувствовав слабый, преданный стук его сердца.

— Поехали, дружок, — прошептала я ему.

Встала и начала скидывать его вещи в пакет — миски, корм, лежанку.

Мать застыла в дверях, наблюдая за каждый моим движением.

Рядом с ней возник брат.

— Ты куда собираешься, оставайся у нас.

— Нет, у меня другие планы.

Он стоял, устало опершись на косяк, и смотрел на меня тяжёлым взглядом.

— Ладно мы, сами виноваты. Но зачем ты с Вадимом так жестоко? — тихо спросил он. — Он же с ума сходит.

Я продолжила молча собирать вещи.

— Хотя бы выслушала его, — в его голосе прозвучало раздражение. — Зря ты так. А он нормальный мужик… квартиру вам купил.

Моя рука, тянувшаяся за пакетом с кормом, замерла в воздухе. В ушах зазвенело.

— Что? — я медленно выпрямилась. — Что ты сказал? Повтори.

— Чтобы ты выслушала его.

— Нет, — перебила я, и голос мой стал низким и опасным. — Потом.

В животе шевельнулась знакомая тошнота, горло сжало.

Я, не дожидаясь ответа, рванула в туалет, едва не упав на повороте на разбросанных машинках племянника.

Мир плыл. Квартира? Он купил квартиру нам?

Но как же Катя? Как же их утренний разговор про «оформил» и «когда скажешь»?

Что-то не складывалось.

Когда я вышла, бледная и обессиленная, они ждали меня в коридоре.