Тот мир, где мы говорили о детях и своей квартире, рассыпался в прах на грязном асфальте парковки.

Слёзы потекли по лицу беззвучно, горячими солёными ручьями. Они капали на шерсть Буси, и он сквозь вялость вылизывал мне пальцы, не понимая, отчего я плачу.

Мама заглянула в комнату, почему-то не удивившись моим слезам.

— Что случилось, доченька?

— Мама, — голос мой сорвался, став тонким и детским. — Вадим мне изменил.

Я выложила всё. Красную машину на парковке. Запотевшие стёкла. Обнажённую спину. Продрогшего Бусика. Не отвечающую на звонки Катю, что явилась утром с ключами от новой машины. Той самой машины. Ее вопрос, залипший в памяти: «Когда скажешь ей?». И ответ моего мужа: «Завтра, когда все подготовлю».

Мама слушала, и на её лице не было ни печали, ни гнева. Лишь усталая покорность.

— Я буду жить у тебя, — наконец, выдавила я.

— Доченька, я тебя люблю, но ты посмотри во что превратилась моя квартира…

В это время в комнату влетел футбольный мяч и с грохотом опрокинул напольную лампу. Мама и бровью не повела, сосредоточенная на нашем разговоре.

— Тут и так твой брат с женой и сынишкой живет. Так ещё один на подходе. Ты не сердись, милая, но что нам, друг у друга на головах сидеть?

— Но я…

— Представь только! — мама выставила сразу четыре разогнутых пальца, — четверо взрослых, трёхлетка…

Она подняла вторую руку, продолжая считать.

— Младенец… еще и собака! — она потрясла в воздухе семью пальцами, — и это в двушке!

— Но, мне некуда больше пойти.

— А Вадим?

— Вадим, который мне изменяет?! С лучшей подругой... — мой крик сорвался на шепот.

— Ниночка, дорогая… Ты даже не видела их толком. Может, это просто похожая машина была?

Её слова повисли в воздухе, густые и удушающие.

— Подумай, Вадим хорошо зарабатывает, любит тебя. А у тебя с работой проблемы.

Я смотрела на неё, не веря своим ушам.

— Ты это всё говоришь… — прошептала я. — Только потому, что не хочешь, чтобы я жила здесь.

Мама открыла рот, но не успела ничего ответить, потому что в дверях появился старший брат, Костя. Он слышал всё.

— Нина, у нас и так тесно, — сказал он без предисловий, его лицо было напряжённым и недобрым. — У тебя же там крутой муж-айтишник. Вот и разбирайся с ним! У нас своих проблем хватает.

Рядом втиснулась его жена, выставив вперёд животик, круглый и твёрдый.

— Это видишь? — Костя нежно положил руку на ее плечо, словно защищая от меня. — Ей нужен покой. Нам тут лишние нервы ни к чему.

Я смотрела на них. На мать, которая выгоняла меня из родного дома и готова была закрыть глаза на предательство Вадима. На брата, который ставил во главу угла интересы своей беременной жены. На беременную невестку, о которой заботятся.

Я не нужна им. Я вмиг почувствовала себя абсолютно чужой. Одинокой до самой глубины души.

Безысходность была живой, рвущейся наружу.

И тут в низу живота что-то дёрнуло. Я вскрикнула, негромко, и согнулась пополам. В глазах потемнело.

— Мама… — успела я выдохнуть.

Она подхватила меня, и её лицо исказилось испугом. Я видела, как её взгляд скользнул вниз, по моим джинсам, и в нём вспыхнул настоящий, непритворный ужас. А по ногам, тёплой и липкой волной, растекалось что-то неотвратимое.

— Костя, скорую! Быстро! — закричала она, и её голос сорвался на визг.

Больничная палата встретила меня стерильным белым светом и запахом хлорки, перебивающим все другие запахи мира. Я лежала на холодной клеёнке, укрытая жёстким одеялом, и смотрела в матовый потолок. Внутри была пустота, огромная и безразмерная. Ни мыслей, ни чувств — только ровная, онемевшая тишь после бури.

В дверь постучали, и вошла медсестра с документами в руках. Её лицо было усталым и профессионально-равнодушным.

— Нужно заполнить бумаги, — она протянула мне бланк. — Укажите, пожалуйста, номер телефона доверенного лица. Мужа, например.

Слова прозвучали как удар по оголенному нерву. Я покачала головой, не в силах вымолвить его имя.

— У меня его нет.

Медсестра подняла брови, но ничего не сказала.

— Тогда кого писать? На экстренный случай.

Я закрыла глаза. В голове всплыло мамино испуганное лицо, её отворот, когда я попросилась остаться. «У тебя же есть муж».

— Пишите просто маму, — прошептала я.

Но даже это ощущалось как ложь. Когда она отвернулась от меня в тот момент, в её тёплой, пахнущей щами квартире, у меня не стало никого. Вообще.

Буся остался у неё. Хоть бы с ним ничего не случится. Эта мысль была единственной тонкой ниточкой, связывающей меня с тем миром.

— Вам принесут вещи? — медсестра вывела на бланке мамины данные. — Халат, тапочки, предметы гигиены?

— Некому, — ответила я, и это прозвучало как приговор. Я была островом, отрезанным от материка.

— Доставку закажу, — добавила я, чувствуя, как жжёт щёки от этого унижения.

— График посещения — у сестринской, посмотрите, — сказала она, уже выходя. Её голос смягчился на полтона, будто она уловила запах моего полного одиночества.

— Спасибо, — прошептала я в пустоту.

Когда дверь закрылась, я осторожно, почти боясь, положила ладонь на низ живота. Во мне боролись ледяное спокойствие и страх. Страх, что я могла его потерять.

Позже зашёл врач — молодой, с усталыми, но внимательными глазами.

— Пока всё хорошо, — сказал он, просматривая мою карту. — Подержим вас немного, дождёмся сердцебиения.

Слово ударило в висок, отозвавшись гулким эхом.

— Сердцебиения? — мой голос сорвался на шепот.

— Да, эмбрион закрепился в матке, на передней стенке, — он говорил спокойно, деловито. — Но сердцебиения пока нет.

— Что это значит?! — в голосе прозвенела неведомая ранее паника.

Я уставилась на него, ловя каждое слово, каждую интонацию, пытаясь найти в них надежду или скрытую ложь.

— Не волнуйтесь раньше времени, — врач поднял руку, успокаивающе. — Срок у вас совсем маленький. Часто бывает, что оно появляется чуть позже. Принимайте все назначенные препараты.

Он опустил на прикроватную тумбу листочек с назначением.

— Но… оно же появится?

— Когда появится — выпишем вас, — ответил он, избегая прямого ответа. Его взгляд скользнул по моему лицу и снова упал на карту. — За таблетками ходите к сестринской. Там на стойке журнал. Давление и температуру записывайте каждое утро. Расписание столовой там же.

Я просто кивнула, не в силах говорить.

— Завтра в десять на УЗИ, — ещё один листок лег на тумбочку.

Врач вышел, оставив меня наедине с пустотой внутри. С этим ожиданием.

Каждый следующий миг будет отмечен одним вопросом: застучит ли там, в глубине, крошечное, пока не слышимое никому сердце? Или тишина так и останется тишиной?

Звонок раздался резко, разрывая больничную пустоту. Мама.

Она не знает ничего про беременность. Не хочу посвящать в свою главную тайну никого раньше времени. Да и Вадиму она может рассказать, а я не хочу этого.

— Вадим звонил, — первые же её слова. А в голосе промелькнул намёк дать ему шанс. Будто его звонка достаточно, чтобы загладить вину.

— И что ты ему сказала? — спросила я равнодушно.

— Я не ответила. Хотела сперва с тобой поговорить.

— Хорошо.

В этот момент я была благодарна матери. Хотя и чувствовала, что она на его стороне.

— Доченька, куда тебя отвезли? Что случилось? Ты в порядке? — посыпались нетерпеливые вопросы.

— Не переживай, сейчас уже всё хорошо… — я знала, что мама не поверила этим словам.

— Скажи адрес, я привезу вещи, — потребовала она.

— Не надо, мам. Всё есть. Да и скоро выпишут.

Пауза. Из трубки до меня донесся детский смех и весёлый голос брата.

— Как там Буся? — вставила я, прежде чем мама успеет сказать ещё что-то.

— Спит, — без раздумий ответила она, даже не проверив. Значит, это привычное его состояние.

— Отведешь его к ветеринару, если не будет лучше.