Annotation

Тихонов-Луговой Алексей Алексеевич

Алексей Луговой

Несколько поцелуев

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

X

XI

XII

XIII

XIV

XV

XVI

XVII

XVIII

XIX

XX

XXI

XXII

XXIII

XXIV

XXV

Тихонов-Луговой Алексей Алексеевич

Несколько поцелуев

Алексей Луговой

Несколько поцелуев

I

 Теперь, когда я чувствую порой, как на меня уж "веет холодком могилы", мне как-то невольно все чаще и чаще вспоминается один из эпизодов моей бурно проведенной юности. Почему из богатой галереи картин прошлого воскресает в памяти именно эта картинка -- не знаю; но всегда она для меня желанная гостья. Как в холодный, сумрачный день приятно греться у камина, так мне, среди обступивших меня кругом сумерек и непогоды, отрадно согревать похолодевшую душу воспоминанием из тех еще не очень далеких дней, когда я сжигал мою жизнь, как свечу, с двух концов.

 Мне было двадцать пять лет. Я слыл отчаянным донжуаном. Красивые женщины казались мне целью жизни, венцом всех желаний, венцом мироздания. Все возрасты -- от шестнадцати до тридцатилетнего -- были моими самыми любимыми возрастами; все цвета волос: воронова крыла и льняной, пепельный и золотистый, русый и огненно-рыжий, -- все были моими самыми любимыми цветами. Женщины всех классов общества представлялись мне одинаково интересными. Я любил всех горячо, страстно, беззаветно, но -- недолго: любовь и любопытство были для меня почти синонимами.

 Сколько бурных упреков в непостоянстве пришлось мне выслушать! Какие волны ревности и мести бушевали вокруг меня! Но, опытный пловец, я выводил свой корабль в безопасное место или "горячим словом убежденья" смирял расходившуюся стихию.

 Доводы моей самозащиты были не Бог весть как убедительны, но достигали цели.

 "Неужели можно, -- говорил я, -- упрекать розовый куст за то, что на нем красуется сразу несколько цветков и уже завязываются новые бутоны прежде, чем успели облететь лепестки роскошных роз, -- роз, не принесших плода, но наполнивших воздух своим благовонным дыханием? Неужели нужно культивировать только картофель или даже хотя бы ананасы, дающие вкусный, душистый плод, но зато всего один и созревающий так туго, так упорно, так скучно-долго... Мир бесконечно разнообразен, и все в нем имеет свое законное место. Я предпочитал вращаться в опьяняющей атмосфере многоцветных роз. Правда, любовь Дон Жуана порой производит головокружение, дурманит, но она наполняет нашу жизнь ароматом и красотой".

 И мои "пышные, благоуханные розы" не хотели быть прыщавыми, уродливыми ананасами, и лепестки отцветшей любви безропотно облетали, давая место новой распускающейся почке.

 Но чем больше цветов на розовом кусту, тем мельче они становятся и многие отпадают, еще не распустившись вполне. Так было и со мной. Чем легче давались мне мои любовные интриги, -- а на ловца и зверь бежал, -- тем менее они меня интересовали. Наоборот, трудность борьбы и малая вероятность достижения успеха заставляли меня напрягать все усилия, призывать на помощь все мое искусство, ловкость и опытность, чтоб выйти победителем. Чувство поклонения пред красотой перерождалось таким образом в чувство простого спорта. Но скоро и это начало казаться мне скучным, утомительным; ничто уже было не ново, ничто не могло быть новым; твердя "слова любви, как няня сказку", я во всяком данном случае наперед знал, что будет дальше и чем "все это" кончится. Со временем я привык удовлетворяться уже одним сознанием возможности успеха, и часто, наскучив вести начатую осаду, я почти у самой цели круто поворачивал назад, оставляя в недоумении растерявшуюся противницу: еще бы один шаг, одно слово, и она бы "торжествовала свое падение", как я любил тогда выражаться; но я был уже далеко от нее, и никакой тактикой, никакой открытой капитуляцией нельзя было вернуть меня -- я оставался непреклонен всего чаще был в это время уже у ног другой; взяв сердце и волю, я нередко пренебрегал телом. Такие, прерванные -- вовремя для меня и не вовремя для моих противниц -- интриги создали мне много врагов гораздо более серьезных, чем все иным образом "разбитые сердца". Но разве это могло быть мне неприятным, разве это не было лишним развлечением!.. Враги!.. Они казались мне такой же необходимой принадлежностью всякого небудничного существования, как кайенский перец и пикантная, кабульская или ворчестерская соя к изысканному menu.

 Такова была моя жизнь в двадцать пять лет.

II

 По зимам я жил в Петербурге, летом -- то за границей, то в своем имении, в одной из приволжских губерний. Моя усадьба была в глуши, верст на полтораста от губернского города и верст на тридцать от уездного. Когда я приезжал в нее, то, разумеется, за тем, чтоб на лоне природы отдохнуть в полном одиночестве от избытка городских впечатлений и набраться новых сил. Однако, обстоятельства вынуждали меня волей-неволей заглядывать в наш уездный городок, бывать там у представителей местной администрации и интеллигенции, бывать и в других имениях у соседей. Мне отдавали визиты -- приезжали ко мне в имение, иногда целыми семьями. И в короткое время моя слава донжуана была упрочена и здесь. Но это стоило мне того, что я вскоре раззнакомился почти со всем местным обществом. Впрочем, я не печалился: в стоячей воде провинции, в деревенской растительной жизни я искал тогда лишь возможности основательно соскучиться, чтоб те впечатления, которые предстояло мне потом снова воспринимать в горько-соленой воде столиц, получили опять прелесть, если не новизны, то хотя бы свежести. Во время пребывания летом в усадьбе моя душа была, так сказать, на диете.

 Одно лето я пропустил, не был у себя в деревне. А когда я отправился туда на следующий год, то некий мой петербургский приятель, у которого было имение в том же уезде, попросил меня заглянуть кстати и в его владенья. Сам он не бывал там лет десять.

 -- Ты понимаешь, -- объяснял он мне, -- не могу же я целое лето разъезжать по разным губерниям для осмотра всех имений, а это-то и небольшое, да и дальше всех. Тебе же совсем по пути, всего несколько верст в сторону. Заезжай, пожалуйста, окажи приятельскую услугу. Поживи там несколько дней и посмотри, что там делается. Приказчик оказался ужасным плутом, я его сменил и с прошлого года назначил туда управляющим одного старика, бывшего мелкопоместного, а теперь совсем обедневшего. Старик он, я знаю, честный; но у него, кажется, барская жилка заговорила: описывает мне красоты природы, зовет меня туда и прислал мне целую кучу чертежей и фасадов для разных новых построек. Я боюсь, что картинки занимают его больше доходности имения. На улучшения я не прочь, но мне хочется -- так как сам я поехать туда теперь не могу -- хотя бы от тебя услыхать, в каком положении имение и каков мой новый управитель. А понравится тебе имение, -- ты погляди хорошенько, -- так, пожалуй, и купи -- уступлю не дорого, сойдемся. Мне оно за глазами, а тебе кстати.