Так что не приходилось удивляться, что после того как большевики поперли Временное правительство, Самотевич, при всем своем патриотизме (ему неоднократно предлагали работу за границей, а частные фирмы заманивали службой с высоким окладом, но он неизменно отказывался), поддержал большевиков. И Любомирский, который был страшно зол из-за ответа «временных», – тоже. А большевики еще как ухватились за проект! Что еще им оставалось делать? Пресловутые передовые страны их союзников стали врагами, о сотрудничестве не могло быть и речи. Ведущие фирмы сворачивали свою работу в Советской России. Приходилось выкручиваться самим. Так что проект был принят на ура. И финансирование сразу нашлось.

Правда, станцию – теперь она именовалась Лабораторией дальней связи – перевели в Итиль-город, более развитый в промышленном отношении и находившийся неподалеку от Москвы, куда недавно переехало новое правительство. Итак, лаборатория была расширена по сравнению с прежней станцией, в людях и материалах не было нужды, и все с энтузиазмом принялись за работу.

А в декабре на Костанжогловские верфи приехал профессор Василий Шахов.

Единственный человек, по мнению Любомирского, сравнимый гениальностью с Самотевичем, хотя в некоторой степени являлся его противоположностью.

Начать того, что он и Самотевичу, и Любомирскому в отцы годился. Когда те еще пешком под стол ходили, он уже строил свои первые башни – и здесь, в Итиль-городе, и в Заречье, у тамошних промышленников. В отличие от государственного служащего Любомирского и Самотевича, лишь год назад снявшего штабс-капитанские погоны, он до недавнего времени работал на частные фирмы, в том числе зарубежные. На любые, кто готов были финансировать его проекты, царским чиновникам казавшиеся безумными. Проектов у него было несколько, и в этом состояло его главное отличие от Самотевича, сосредоточенного на дальней связи. Довольно долго Шахов строил первые в России нефтепроводы и заводы по переработке нефти. Но его прежний патрон, господин Нобель, покинул Россию. А вот новая власть заинтересовалась другим проектом Шахова – радиолокационной башней. Башню предполагалось строить в будущем году в Москве. А в Итиль-город призванный на службу правительству Шахов приехал, чтобы на базе здешних заводов создать действующий прототип.

Хотя все трое решали проблемы дальней связи, занимались они совершенно разным делом. Лаборатория в настоящее время работала над созданием передатчика, способного передавать звуковые сигналы на большое расстояние. Гиперболоидные башни Шахова эти сигналы должны были улавливать и, по идее, передавать на еще большие расстояния.

Разумеется, гиперболоидные башни, словно сотканные из стального кружева, производили куда большее впечатление, чем радиолампы Самотевича (и это товарищ профессор еще первых образцов не видел, собранных из подручных материалов, за копейки в аптеке покупали). И впечатленные народные комиссары прощали Шахову многое. Даже то, что один из его сыновей, по слухам, служил у Колчака.

Шахов мог позволить вести себя как профессор из сочинений Жюля Верна и мистера Уэллса – и это тоже отличало его от Любомирского и Самотевича, людей иного поколения. При знакомстве спросил у директора, не из князей ли он Любомирских, а в 18-м году такой вопрос звучал как провокация. Любомирский, однако, понял, что Василий Васильевич ничего такого в виду не имел, и ответил, что к шляхте, разве что давно обнищавшей, у них только Миша отношение имеет, а вот у него дед из семинаристов был. Так что отношения сложились неплохие, и разговоры велись непринужденные. Впрочем, слушая эти разговоры, Любомирский и впрямь представлял себя на страницах сочинений помянутых авторов.

Шахов был уверен, что в недалеком будущем их стараниями радиосигналы смогут охватить целые страны и континенты и даже весь земной шар. Когда чистота звука улучшится, передатчики можно будет установить в театрах и концертных залах. Жителям самых глухих деревень станут доступны лучшие образцы мирового искусства, а разве не этого, помимо прочего, хотят нынешние господа-товарищи?

Самотевич, обычно мысливший более практично, попадал под влияние почтенного профессора и сам выдвигал такие предположения, до которых и иностранные сочинители не додумались. Передавать можно будет не только звук, но и изображение, доказывал он, оставив далеко позади изобретателей синематографа, ибо тут совершенно иной принцип. И передавать можно будет не только спектакли и концерты, нет, важнейшие мировые события можно будет увидеть во всех уголках земного шара. Правда, спохватывался Самотевич, до этого еще достаточно далеко.

Но сегодня ученые не грезили о великих изобретениях. Шахов внезапно заговорил о посещении верфи, точнее, о кораблях, проходящих там ремонт, – точнее, почему им ремонт необходим.

– Они с этой речной флотилией хорошо начали. И что теперь? И полгода не прошло, а нет ни исходного комиссара, ни командующего. Один убит, другой в плену.

– Это война, – сказал Самотевич.

– Нет, – отрезал Шахов. – Это недостаток опыта. Я человек сугубо штатский, но знаю, что опыт необходим в любой области. Вот вы, Миша, радиосвязью занимаетесь со времен электротехнической школы?

– Больше. Увлекся еще в кадетском корпусе.

– То есть лет десять-двенадцать как минимум. И несмотря на молодость, опыт у вас в наличии. А теперь посмотрите, кому поручили командование. Ладно Марков, он хотя бы мичман… был. Но Разумихин! Репортер газетный! Если бы его поставили комиссаром, я бы понял, тут достаточно преданности партии. У Маркова, как мне говорили, имелся авторитет среди матросов. Но командовал-то Разумихин! И что мы имеем в результате? Поначалу неудачное завершение осенней кампании с гибелью Маркова. А потом этот бессмысленный рейд на Ревель, в результате которого Разумихин нелепейшим образом попадает в плен. Повезло ему, что к англичанам, которые расчетливы и придерживают его для каких-то целей, а не к чехам или соотечественникам, там бы его сразу к стенке поставили. И кто его такого назначил?

Они прекрасно знали кто.

После паузы Любомирский, тщательно подбирая слова, произнес:

– Товарищ Троцкий имеет большой авторитет в армии.

Но не во флоте, они это знают. И во флотских делах не разбирается.

– Сейчас командующим поставили Комнина, – говорит Шахов. – Тоже из мичманов, но по крайней мере какой-то опыт есть.

– Но ведь он сейчас не здесь?

– Нет. Здесь я работаю с товарищем Незлобиным. Он не моряк, но из волжских речников, что в данном случае даже лучше. Он ничего не смыслит в вопросах дальней связи. Но и не препятствует установке моей башни на этой бывшей барже.

Тут профессор вспомнил, что уже вечер, каковой в декабре наступает рано, а он хотел до завтра доделать кое-какие расчеты, оставленные в номере.

Самотевич и Любомирский жили не в гостинице, как Шахов, а в жилом крыле при лаборатории, им торопиться было незачем, и они продолжили работу.

И вот теперь они курили, глядя на затянутую льдом реку. Ночной туман прорезали отсветы огней на левом берегу – верфь работала и в ночную смену. Днем набережная была местом оживленным, но в темное время, особенно зимой, ходить было опасно. И сейчас было пусто и тихо, только несколько голосов орали:

– Ничего в волнах не видно… – повторил Самотевич и добавил: – Как нарочно все это совпало… что Речную флотилию создали именно там, откуда разинцы шли в Персию, как тогда выражались, «за зипунами». Да и мы теперь здесь оказались со своими волновыми проблемами.

– Разина здесь не было, – поправил Любомирский. Долго живший в Твери, он более-менее знал историю Поволжья. – Он дальше по реке, ближе к Каспию гулял. Соратники его здесь были, это верно, Алена-старица, например…