А ведь есть еще и приспешники. Это те из людей, кто в рубежные тайны посвящен и прислуживает всю жизнь в надежде на промысел. По закону, такие через двадцать пять лет право на хист имеют, если свободный будет. Ведь рубежники за них налог в казну платят. Зачастую, конечно, приспешников волындают или дают тот промысел, который не особо и нужен кому. Но и подобным смердам надобно иногда кость бросать. Чтобы понимали: рубежниками служить выгодно и приятно. Всегда есть шанс вырваться из своей обрыдлой жизни.

Бывали еще и захожие люди – самые скверные, как считал Шеремет. Кому хист буквально на голову свалился. К примеру, случайно рубежник передал или еще, чего доброго, хист сам человека нашел. Подобное вообще редко было. Например, когда рубежник умер, а промысел свой передать не успел. Смерть в таком случае мучительная, жуткая. Такую многие слышат и чувствуют.

Вот потому воевода и мучался вопросом, что же стало с хистом Спешницы. Куда он делся? В былые времена бывало, что промысел после смерти хозяина вовсе из мира уходил. Но то не старухин случай. Шеремет за ее хистом следил почти две с половиной сотни лет. Сменил он трех хозяев, а засыпать и не думал. Потому что уж слишком людям нужен. А промысел такое чувствует. Он же вроде живого.

Снаружи поскребли, а после без всякого стука в кабинет зашел Врановой. Нет, имя у чухонца было – Пентти. Только когда его им окликали? Уже и не помнил никто.

– Что скажешь? – сурово спросил Шеремет. – Нашел следы какие?

– Ничего, господин, – покачал головой Врановой. – Все следы старуха замела, словно ждала, что искать будут. Только запах. Говном воняло. Однако выйти ни на кого не получилось.

Говорил он с легким акцентом, смешно растягивая слова. Но смеяться воеводе не хотелось.

– А точно замела? Может, и не передавала свой хист никому? – спросил Шеремет, хотя сам тому не верил.

– Она ведунья опытная была, хист сильный. Если бы не передала, представляешь, что бы там было?

Воевода тяжело вздохнул. Да, как минимум, ее квартиру разворотило, если бы не больше. И Приказу по совместной работе с людьми пришлось бы точно включаться, чтобы потом в человеческой газете вышла заметка о взорвавшемся газе.

– Передала старуха хист, другого варианта нет. Да и говно…

– Да что ты заладил «говно, говно»? Будто слов других не знаешь.

Шеремет поморщился. Вообще общение с Врановым никогда не доставляло ему удовольствия. Одевался тот странно, будто денег нет. Говорил так, будто клещами из него слова тянут. Да и вообще: взгляд, повадки, манера себя вести. Ничего не нравилось Шеремету. Чувствовал он некую опасность, которая исходила от Вранового. Хотя понимал, что сам значительно сильнее его.

Да и слишком они были разные. Шеремет – здоровый и могучий богатырь, как из русских сказок. Разве что волос темный да борода росла плохо. Потому, на европейский манер, приходилось бриться.

Врановой же – тощий как жердь, неопрятный, небритый. Все, к чему можно прибавить «не».

Однако Шеремет ценил ратника. Потому и выкупил у суомского князя за бешеные по тем временам деньги. Был у воеводы один талант, который хист сначала на ведуне открыл, а после кощея еще более укрепил. Мог посмотреть на человека Шеремет и сразу сказать, стоит с ним возиться или нет. Он даже слово после нашел нужное, нерусское: «потенциал».

Вот этот самый потенциал воевода во Врановом увидел. Хотя, казалось бы, какой у него хист? Пустяковина сущая. Однако же рубежник оказался хитрым и умным слугой. И порой даже самые невообразимые приказы выполнял. К тому же все чухонские привычки и обычаи знал. А рядом с границей такое ценится.

– Получается, что Спешница передала хист какому-то случайному человеку, в наши тайны не посвященному?

– Так, – только и сказал Врановой.

– Тогда искать надо, – Шеремет поднялся на ноги.

Выглядел он теперь грозно. Глаза сверкали решительностью, могучая грудь вздымалась под рубахой, под темными джинсами не ноги – колонны. Разве что угги немного портили впечатление.

– Нового рубежника надо найти, пока дел не натворил, – сказал он. – Если человек случайный, представляю, что у него в голове. Посмотри за соседями, может, кто заходил к ней, покрутись там.

– Человек захожий, – спокойно, но вместе с тем твердо ответил Врановой. – Раньше там не бывал.

– И как его теперь искать?

– Рано или поздно появится. У меня полно глаз в городе.

От этих слов воевода поежился. Так и было. Порой он сороку какую увидит и сразу думает, сама по себе эта птица или по наущению Вранового. Вот стоило бы разговор закончить, да только было еще что-то. Потому что чухонский ратник не собирался уходить, продолжая буравить Шеремета взглядом.

– Поговорить надо, господин. О том самом новом рубежнике.

– Почему сразу о рубежнике? – пожал плечами воевода. – Может, о рубежнице. Женщины часто женщинам хист передают. Ведьмовской обычай такой.

Врановой молча смотрел на Шеремета, словно думая, сказать о чем-то или нет. Но после взгляд его смягчился.

– Пусть рубежнице. Неважно. Не должен этот человек выжить.

– Что?! – спросил Шеремет так громко, что испугался собственного голоса. Потому добавил тише: – Что? Ты понимаешь хоть, о чем говоришь?

– Пользы с него не будет, – спокойно ответил Врановой. – Рубежник даже понимания о нас не имеет. Станет тыкаться как слепой китенок.

– Котенок, – поправил воевода и замолчал.

Сурово взирал он на прислужника. А как еще реагировать, когда такое слышишь? Без всякого повода рубежника убить – преступление. Воевода же есть слово и закон князя в этих землях. И говорить ему такое – не только смело, но и глупо.

– Хист важный, очень, – продолжал Врановой. – За него любая семья целое состояние отвалит. Либо можно в такие руки его отдать, которые с пользой знание употребят. Подобный рубежник тебе всю жизнь верен будет.

Шеремет понимал, что Врановой прав. Но закон нарушить – дело серьезное. За подобное не посмотрят на выслуги, сошлют куда-нибудь в Сестрорецк. С другой стороны… хист правда важный. Если в верных руках окажется, все в выигрыше будут.

К тому же новый рубежник на поклон к воеводе не пришел, в новую «семью» будто бы и не врос. Потому всегда можно прикинуться дураком. К примеру, сказать, что и не знали о нем.

– Не одобряю я таких разговоров, – насупился Шеремет. – К тому же не понимаю, как бы это сделать можно было.

– По-разному, – пожал плечами Врановой. – К примеру, новый рубежник ни силы своей, ни опасности вокруг не знает. Может в куриный ощупь попасть…

– Как кур в ощип, – машинально поправил Шеремет.

– И ранят его смертельно. Тогда кто-нибудь рядом и окажется, чтобы хист забрать. Знаешь ведь, господин, как с хистом на руках тяжело уходить?

Воевода знал. Говорят, такие муки, которых никто не в силах выдержать. Промысел не дает спокойно умереть, всю душу из тебя выворачивает.

– И тогда бы получилось, что хист у нужного человека оказался, – закончил Врановой.

Вообще за сегодняшнюю беседу он свою месячную норму слов выдал. Не любил чухонец говорить попусту. Что лишь свидетельствовало, насколько тема важная. Шеремет и сам это понимал. Потому походил по крохотному кабинету туда-сюда, а после ответил:

– Я смерти рубежника допустить не могу, – решительно сказал он. – На то я здесь воеводой и поставлен. Найти надо того, кто хистом завладел, и ко мне доставить. Надеюсь, к тому времени с ним ничего не случится. Было бы плохо, пропади такой хист. Арсеньевы на подобный давно вид имели. Ты с ними поговори, скажи, чтобы с поисками тебе помогли. Понял?

Врановой поклонился, не скрывая своего торжества. Еле заметная улыбка на небритом лице смотрелась так же чужеродно, как угги на ногах Шеремета. А когда чухонец ушел, воевода еще думал о разговоре. Правильно ли сделал или поторопился?

Я много раз просыпался довольно необычно и в странных местах. На втором курсе, в финале грандиозной пьянки, соседи засунули меня в шкаф. Первая мысль после пробуждения была, что я умер. Смущали лишь желание пить и жуткая головная боль.