– Что-то ты темнишь, конфетка.

– Ты просто ничего не помнишь, Эрер. Всё это уже было. Я предлагала, ты отказался.

– Ясненько… – протянул он, сощурившись.

Привлёк к себе и целомудренно поцеловал в лоб на прощание. Подхватил Шельму, перевернул вверх тормашками и пощекотал розовый животик, чем ужасно её возмутил.

Оказавшись на полу, она принялась игриво нападать и рычать на его ботинки, а я изо всех сил стиснула зубы, чтобы не разреветься раньше времени.

Кинув на меня прощальный взгляд, Эрер отсалютовал и ушёл.

Я бездумно прошлась по дому, разбирая оставшийся после сборов бардак, а потом легла спать и долго смотрела в потолок, пока по вискам текли непрошеные слёзы.

Всё будет хорошо. Может быть, не завтра и не на следующей неделе, но всё будет хорошо.

Ведь так?

Шестое юлеля. Полдень

Таисия

Если бы мне было семнадцать, я бы думала, что на этом моя жизнь кончена, и не встала бы с кровати.

Если бы мне было двадцать семь, я бы безостановочно рыдала весь день.

Но мне – тридцать семь, и хотя моё сердце всё ещё открыто для любви и отношений, я уже знаю, что раны на нём заживут. Пусть не сразу, но заживут.

Поэтому на следующий день после ухода Эрера я усилием воли заставила себя подняться с постели, покормить Шельму, поесть и начать приём по расписанию.

За два дождливых дня грунтовые дороги развезло, и пациенты приносили с собой не только вопросы и жалобы, но ещё и комки грязи на обуви. Луняша трижды мыла полы, и ещё один раз это сделала я. В общем, запишем на будущее, что диспансеризацию нужно планировать на время засухи.

Селяне приходили разные, в основном добродушные и любопытные, и возможность помогать другим немного отгоняла тоску.

Единственная, кого я так и не дождалась – матушка Давлика, тётка Фалья. Ближе к вечеру отправилась к ней сама. Как говорил Паоло Каэльо, «Если ты не идёшь к своей судьбе, она идёт к тебе».

Благо, что ни искать, ни долго бродить по округе не пришлось – Луняша проводила меня к нужному дому на соседней улице.

На крыльце сидел сын-корзин собственной персоной, философски смотрел на бегущие по небу пуховые облака и жевал травинку. Завидев нас с Луняшей, приосанился и принял важный вид, скрестив руки на груди. Травинка при этом осталась во рту, и он почему-то не выплюнул её, а втянул в себя и попытался незаметно съесть.

Спойлер: не получилось, мы всё заметили.

– Доброго аппетиту, – хихикнув, пожелала Луняша, чем жутко его смутила.

Важный вид тут же сменился сердито-обиженным.

– Ясного вечера. Мы к вашей матушке. Дома она? – ласково спросила я, сглаживая неловкость.

– А чего это вы припёрлися? – набычился он.

Травы наелся, а в нас коров увидел?

– Тебя спросить забыли, – задиристо ответила Луняша, распушившись, как молодая курочка.

На голоса вышла из дома его матушка в переднике, вытирая испачканные мокрые руки кухонным полотенцем. Полоснула по нам с Луняшей взглядом, а затем строго процедила:

– Давлик, а ну иди в дом. Нечего тут… У нас женские дела!

Давлик хотел было возразить, но наткнулся взглядом на поджатые губы матушки и мгновенно потух, утратив даже видимость наличия хребта. Ушёл в дом и дверь за собой прикрыл. Послушный мальчик.

– Ах-х-х вы… – зашипела вдруг тётка Фалья. – Приш-шли тут, понимаеш-шь. Давлику моему глазки строить будете? Ж-женихаться заявилис-сь! А ну пош-шли вон! – неожиданно стеганула она кухонным полотенцем в нашу сторону.

– Совсем сбрендила, карга старая? – тоненько возмутилась Луняша и тут же нырнула мне за спину.

А я как стояла с флаконом зелья в руках, так и… выхухолела. Натурально, как выхухоль. Очень удивлённая выхухоль. Я бы даже сказала – глубоко шокированная.

Просто вот серьёзно, даже не знаю, как сильно меня должно жизнью побить, чтобы я женихаться пришла… к Давлику! Нет, так-то он парень рослый и даже симпатичный, но такой… Давлик!

Пока я подбирала слова для своего очередного бенефиса, тётка Фалья вдруг зло сощурилась:

– Лиш-шь бы к приличному домаш-шнему мальчику пристать со своими гнус-сностями!

– А вы Давлика как, без гнусностей зачали? – зачем-то полюбопытствовала я.

– Так Соларом, небось, пузо-то напекло, – азартно подхватила из-за моей спины Луняша, чем очень сильно напомнила Шельму.

Та тоже из-под моей юбки всегда громче рычит.

Матушка Давлика такой непочтительности не выдержала и решила ещё раз стегануть полотенцем, на этот раз в опасной близости от моего лица.

– Так я и знала, что вы, ш-шлюшки малолетние, на моего Давлика глаз положили! – взвизгнула она и замахнулась третий раз.

С боевым кличем из-за моей спины выскочила Луня и принялась молотить руками в воздухе, как дикая кошка. Тётка Фалья делала то же самое – только с грязным полотенцем. Плюс сто к урону самооценки, если попадёт по лицу.

Обе не попадали, но ор стоял такой, что выбежал сам Давлик и замер на крыльце, широко раскрыв рот.

– Да помоги их разнять! – рявкнула я, и он тут же кинулся оттаскивать в сторону, но почему-то не свою матушку, а Луняшу.

Подхватил её поперёк туловища, рванул в сторону и закрыл собой, мужественно огребая от матери полотенцем по холёному лицу.

– Спелис-ся! – преданной лосихой затрубила та и кинулась на Луняшу уже с кулаками.

И откуда в тщедушном теле столько прыти?

Давлик всё так же мужественно принимал удары на себя, трубя ей в тон непонятым лосём:

– Ну ма-а-ам! Хва-а-атит!

– Крысю-юк подколодный! Я на тебя жизнь положила, а ты с-супротив матери-и!.. – вдруг завыла та, осела прямо наземь и принялась громко картинно рыдать в передник.

Я подкралась сзади и наложила на обнажившийся загривок сильнейшее успокоительное заклинание, а затем ласково, как больному ребёнку, промурлыкала:

– Мы сейчас зельице выпьем и полегчает нам, правда?..

Она всхлипнула и кивнула, а Луняша тем временем очнулась и решительно потребовала:

– А ну грабли свои убрал, недоумок!

– Да нужна ты мне, как луна в обед! – оскорбился Давлик и руки убрал, демонстративно обтерев их об штаны. – Тоже мне нашлась принцесса… навозная!

Такого Луняша стерпеть не могла:

– Ах ты ж соплежуй великовозрастный! – воскликнула она, чётко копируя отцовские интонации.

– А ты – шаромыжница! – не остался в долгу Давлик, и эти двое начали задорно выкрикивать витиеватые оскорбления, явно капитализируясь на опыте предков.

Луняша – на отцовском, её идеологический оппонент – на матушкином, и так хорошо у них получалось, с таким чувством, что я аж заслушалась.

– Явно не спелись, – прокомментировала с улыбкой, глядя на тётку Фалью.

– Слава Солару, – слабым голосом ответила та.

– Хлебните лекарства. Это зелье на основе вытяжки из танатника. Расширяет сосуды и ускоряет кровоток. Кстати, настоечку вашу я конфискую, явно не помогает она вам. А зелье по маленькой ложечке каждое утро принимайте две недели, а потом на приём ко мне.

Я на всякий случай поклонилась порогу, затем проводила её в дом, нашла глазами почти пустую здоровенную бутыль с настойкой и, воспользовавшись магически наведённой на пациентку апатией, прибрала её к рукам.

– И не забудьте за обзывательства извиниться. Без извинений ни вас, ни Давлика я больше не приму, – пригрозила я, вышла на улицу, где всё ещё упражнялись в бранных экзерсисах моя помощница и траволюбивый бычок.

– Луняша, пойдём! – окликнула я, и та демонстративно вздёрнула подбородок и повернулась к оппоненту идеально прямой от презрения спиной.

Оказалось, что в драке она всё же пострадала. На скуле наливались красным две царапины, а нос покраснел и шмыгал.

– Шаромыжницей меня назвал… Слюнтяй рыхлобрюхий! – раздосадованно топнула она, когда мы отошли от чужой калитки.

– Дай полечу, – потянулась я, и Луняша со вздохом позволила.

Царапина ссохлась на глазах и покрылась тонюсенькой белёсой корочкой.