Но тут аудитория прервала меня оглушительным хором комментариев. Впрочем, все голоса заглушал раскатистый, заразительный смех моего супруга. Только после того, как эти радостные возгласы утихли, стали слышны и иные звуки — естественно, голос Рамзеса.

— Мама, прошу прощения, но я должен возразить против слова «поработили», которое является не только преувеличенным и необоснованным, но и унизительным, если подразумевается, что…

— Не обращай внимания, Рамзес, — отозвался Эмерсон, вытирая слёзы, брызнувшие от смеха, тыльной частью своей мужественной руки. (В карманах у него никогда не бывает чистого носового платка.) — Уверен, что мама не хотела оскорбить тебя. Её воображение…

— Я не вижу, причём тут воображение, — громко заявила я. — Если кто-то из вас может придумать лучшее объяснение этих странных событий…

Рамзес и Эмерсон одновременно начали говорить, а затем так же одновременно замолчали. Реджи заметил, как бы про себя:

— Беседа с семьёй Эмерсонов, по меньшей мере, вселяет бодрость. Можно ли мне вставить слово? — И продолжал, не давая никому из нас возможности ответить: — Как я понимаю, профессор, вы не согласны с выводами миссис Эмерсон.

— Что? — Эмерсон удивлённо уставился на него. — Ничего подобного.

— Но, сэр…

— Моё веселье связано не с выводами миссис Эмерсон, а с её манерой изложения, — сказал Эмерсон. — Можно придумать и другие объяснения, но её версия, очевидно, наиболее вероятна.

Реджи изумлённо покачал головой:

— Я не понимаю.

— Заурядному интеллекту трудно уследить за быстротой мысли миссис Эмерсон, — любезно сказал Эмерсон. — И она — о, да, моя дорогая, ты — она преувеличивает. Нет смысла ставить вопрос об оккультных силах; странное поведение Рамзеса легко объясняется последствиями гипнотического внушения фокусника, с которым мы столкнулись в Хальфе. Если считать — а у нас теперь есть основания для этого — что сообщение от Уиллоуби Форта было подлинным, то в Англию его доставил кто-то из удерживавших Форта в плену. В противном случае посланник назвал бы себя и объяснил, как письмо попало к нему в руки. Возможно, кровь, обнаруженная у наших ворот, принадлежит тому же посланнику — но если он был ранен, то кто в него стрелял и почему? Может, в деле замешаны две различные группы людей, враждебно настроенные друг к другу? Фокусник из Хальфы и появление в лагере прошлой ночью человека, имевшего при себе стрелу древнего и неизвестного образца — вот доказательства, что члены одной из упомянутых групп следовали за нами из Англии с целями… э-э… с целями, которые в настоящее время невозможно объяснить.

— Чепуха! — воскликнула я. — Цели очевидны. Воспрепятствовать нам приступить к спасению Уиллоуби Форта и его бедной жены.

— Проклятье, Амелия, опять ты за своё! — воскликнул Эмерсон. — Самый лёгкий способ достичь этого — оставить нас в покое. Кто бы они ни были, но не могут же предполагать, что мы будем спокойно сидеть в стороне, когда они заманивают нашего сына к себе в лапы?

— Логично, Эмерсон, — призналась я. — Выходит, они хотят, чтобы мы приступили к спасению четы Форт?

— Будь я проклят, если знаю, — откровенно ответил Эмерсон.

За этим благородным признанием своих ошибок последовало краткое молчание; размышляя, мы потягивали остывший чай. Наконец Реджи робко спросил:

— Что вы собираетесь делать, профессор?

Эмерсон с резким грохотом поставил чашку на блюдце.

— Необходимо что-то предпринять.

— Вот именно, — так же решительно подтвердила я.

— Но что? — требовал ответа Реджи.

— Хм… — Эмерсон потёр расселину на подбородке. — Ну, я, конечно, не собираюсь отправляться в пустыню с какой-то безрассудной экспедицией.

— Мы могли бы попытаться снова загипнотизировать Рамзеса, — предложила я. — Он может знать больше, чем сам полагает.

Рамзес распрямил ноги и встал.

— При всём уважении, мама, я не хотел бы быть загипнотизированным снова. Я изучал литературу по этому вопросу, и знаю, что опасно, когда гипнозом занимается тот, кто не владеет его техникой.

— Если ты имеешь в виду меня, Рамзес… — начала я.

— А разве ты имела в виду не себя? — спросил Эмерсон, его глаза мерцали. Он дружески положил руку на плечо Рамзеса. — Садись, сынок. Я не позволю маме загипнотизировать тебя.

— Спасибо, папа. — Рамзес опустился на землю, настороженно поглядывая на меня. — Я усиленно размышлял над произошедшим, и могу сказать с большой долей уверенности, что голос, который, как мне казалось, я слышал, и считал его принадлежащим маме, был не бóльшим, чем моя собственная интерпретация безмолвного, но немедленного требования. Я слышал только одно слово: «Иди».

— Иди… куда? — тихо спросил Эмерсон.

Рамзес пожал узкими плечами в невыразимой арабской манере, но на его обычно невозмутимом лице явственно читалось смущение. — Туда. — Его рука протянулась на запад к бесплодной пустыне, обжигаемой лучами солнца.

Я ощутила, как по всему телу пробежала дрожь.

— Рамзес! — воскликнула я. — Я настаиваю, чтобы ты…

— Нет, нет, — отрезал Эмерсон. — Никакого гипноза, Амелия. Я согласен с Рамзесом, что от этого будет больше вреда, чем пользы. Однако же следует что-то предпринять. Мы не можем ни гоняться за Рамзесом по всей пустыне, ни неусыпно охранять его. — Взгляд Эмерсона был устремлён к далёкому горизонту, где песок исчезал в небесах, и страстные желания в его груди были открыты для меня, как если бы он кричал о них вслух. Соблазны неизвестности и новых открытий призывали к себе чувствительный и блестящий дух так же сильно, как неведомая сила — его сына. Если бы он был один и не опасался подвергнуть опасности меня или Рамзеса, то немедленно отправился бы в величайшее приключение всей своей жизни. Я уважительно молчала в присутствии столь благородной сдержанности (и, кроме того, думала, как лучше выразить своё мнение по этому вопросу).

— Необходимо снарядить экспедицию​​, — наконец сказал Эмерсон. — И тщательно подготовить её. Но заниматься этим буду не я. Перспектива может быть весьма неприятной. Нужно посоветоваться со Слатин-пашой и военным командованием в лагере.

— Они не поверят тебе, Эмерсон! — воскликнула я. — Наши доказательства слишком сложны для их ограниченных умов. О, дорогой мой, они поднимут тебя на смех. Представляешь, как будет веселиться Бадж?

Рот Эмерсона исказился от ярости.

— Это должно быть сделано, Пибоди. Другого выхода нет. Если бы речь шла только о поиске гипотетической утраченной культуры, мы могли бы подождать хоть целый год — надлежащим образом спланировать экспедицию, обеспечить все необходимые припасы и достаточное количество рабочей силы — но Форт и его жена могут находиться в смертельной опасности. И тогда задержка окажется фатальной.

— Но… но… — у Реджи перехватило дыхание. — Профессор, я ушам своим не верю! В Англии вы смеялись надо мной, отказались исполнить просьбу моего деда… Что заставило вас изменить своё мнение?

— Вот это. — Эмерсон поднял вверх сломанную стрелу. — Вам это может показаться лишь хрупкой тростинкой, ради которой рискуют человеческими жизнями. Но объяснения бесполезны. Вы не поймёте.

Его глаза встретились с моими. Это был один из тех захватывающих моментов полного и всеобъемлющего понимания, которые так часто происходят между моим дорогим Эмерсоном и мной.

«Но ты, — безмолвно говорил его взгляд, — ты меня понимаешь, Пибоди». Конечно же, так и было.

— Понятно, — сказал Реджи, хотя было очевидно, что на самом деле всё обстоит совершенно иначе. — Ну, тогда… Вы правы, профессор. Экспедиция должна быть организована​​, и, конечно, не вами — не тогда, когда на вас лежит ответственность за эти драгоценные жизни. И не военными властями, которые всегда убеждены, что сейчас не время действовать, если только вообще необходимо действовать. — Он встал, прямой и высокий, волосы его сверкали на солнце. — Но я надеюсь, вы поможете мне советами — как раздобыть необходимое количество верблюдов, слуг, запасов?