Ментарит набросилась на меня, кудахча и качая головой, и настояла, чтобы я сменила одежду, особенно ботинки, которые пропитались различными вредными субстанциями. Я не возражала, ибо все ещё пылала от возбуждения, предпринятых усилий и невыносимой жары в деревне. Я как раз пыталась зашить прореху в брюках — раздражающая задача, поскольку, хотя иголка с ниткой всегда при мне, у меня нет ни малейших навыков шитья — когда из сада явился Рамзес. В колыбели из его рук устроилась огромная пёстрая кошка.

Я уколола себя в большой палец.

— Где, дьявол всех… — начала я.

— Она перепрыгнула через стену, — ответил Рамзес с выражением почти нормального детского удовольствия на лице. — Может быть, это сестра или брат кошки Бастет, как ты думаешь, мама?

Существо имело некоторое сходство с домашней любимицей Рамзеса, которую мы взяли к себе во время одной из ранних экспедиций в Египет. Но, хотя это кошачье отродье обладало той же самой тёмно-жёлтой окраской, что и Бастет, однако было крупнее самое меньшее в два раза — а Бастет отнюдь не малютка.

— Хочешь подержать её, мама? — Рамзес протянул мне кошку. Я оценила готовность поделиться удовольствием, но решила отказаться. Хотя кошка и щурила на меня огромные золотые глаза, но когти не выпускала.

Рамзес скрестил ноги и сел, бормоча с кошкой, которая, казалось, наслаждалась вниманием.

— Любопытно, — сказала я, наблюдая за ними с улыбкой. — Мы ведь не видели кошек в деревне?

— Вполне вероятно, что они пользуются более высоким статусом, как и в древние времена, — ответил Рамзес, щекоча кошку под подбородком. Скрипучее мурлыканье сопровождало следующие слова Рамзеса: — У неё ошейник.

И в самом деле — аккуратный воротничок из соломы или камыша. Я не замечала его, пока кошка не подняла голову: роскошный мех был слишком толстым.

Рамзес забавлялся с кошкой в течение некоторого времени — если «забавлялся» является правильным словом. Было жутковато смотреть на них: головы рядом, обмениваются шумом и мурлыканьем и — со стороны кошки — редким хриплым мяуканьем, которое весь мир считает ответом на вопрос. В конце концов она скатилась с колен Рамзеса, поднялась на лапы и удалилась прочь. Рамзес последовал за ней в сад.

Вечер, казалось, тянулся бесконечно. Такое часто случается, когда ждёшь чего-то с нетерпением. Наконец, я расположилась на кушетке, а Эмерсон вышел из своей комнаты.

Его хозяйская походка и повелительный жест, отправивший Ментарит хихикать подальше отсюда, отчётливо дали мне понять удовольствие, получаемое им от этой церемонии. И сложившееся впечатление укрепилось в результате определённых действий со стороны моего супруга, который, по общему признанию, предложил новые и пикантные темы для воплощения в жизнь.

Немного позже спустя мы заговорили о покушении.

— Крайне маловероятно, — заявил Эмерсон всё в той же властной манере.

— Не согласна. Любой желающий может подняться по садовой стене. Даже я сама.

— И упадёшь в ожидающие руки нескольких стражников, Пибоди.

— Откуда ты знаешь? Ты видел их?

— Нет, но слышал. Я предположил, что они будут там, потому что сад, как ты и предположила, является уязвимым местом. Тщательно прислушиваясь, я периодически слышал грохот оружия или бормотание людей. Что касается окон, человек может протиснуться, но не бесшумно: они чрезмерно узкие и находятся слишком высоко.

— А! — сказала я. — Значит, и ты думал об этой возможности.

Эмерсон беспокойно заёрзал.

— Отчего у тебя сегодня вечером такое болезненное состояние ума, Пибоди?

— Ты ещё спрашиваешь?

— Уже спросил, — возразил Эмерсон. — И, пожалуйста, не нужно болтать о страшных предчувствиях или чувстве зарождающейся катастрофы. Здесь… что ты делаешь?

— Слушаю голос своего сердца, — ответила я. — Кажется, оно бьётся чаще обычного.

— Я не удивляюсь, — согласился Эмерсон. — А твоё?

Впрочем, спустя некоторое время Эмерсон объявил о намерении удалиться в свою комнату.

— Не возражаешь, Пибоди? Эта жуткая девчонка порхает через дверной проём туда и обратно. Я не могу сосредоточиться на… на том, чем занимаюсь.

Я считала, что он исключительно сосредоточен, но не стала с ним спорить. Он не признался бы, но чувствовал то же чувство зарождающейся катастрофы, которое лежало камнем на моём сердце. Я была вооружена и готова, Рамзес пребывал ещё в большей готовности, благо его уже дважды вырывали из объятий сна таинственные и неведомые силы. Так что я ласково пожелала Эмерсону спокойной ночи, и последнее, что я услышала перед тем, как меня одолел сон — приглушённые проклятия, когда муж по пути к дверям споткнулся о стул.

Я не намерена утверждать, что часто просыпаюсь среди ночи из-за грабителей, убийц и других злоумышленников. Сказать «часто» было бы преувеличением. Тем не менее, это происходило достаточно часто, чтобы обострить мои чувства, так что мой спящий разум почти столь же бдителен, как и его бодрствующий товарищ. Убеждена, что не послышалось ни единого звука; но я вырвалась из сна, движимая развитым шестым чувством, и обнаружила тёмную фигуру, склонившуюся надо мной. Не горела ни одна лампа; слабое сияние лунного света из сада не достигало моей кровати. Но мне не требовался свет, чтобы понять: тот, кто стоял рядом, не был служанкой. Я рванулась, пытаясь откатиться к другой стороне кровати, но тяжёлая рука зажала мне рот, а другая, твёрдая, как сталь, пригвоздила к матрасу.

Я не из тех слабых женщин, которые по поводу и без повода падают в обморок. Я даже знаю несколько борцовских трюков благодаря усердному изучению древних египетских барельефов и содействию горничной Розы, которая любезно позволяет мне практиковаться на ней. Но ни сила, ни умение не принесли ни малейшей пользы. Когда я подняла колено для неподобающего леди, но жёсткого удара, нападавший проворно уклонился, а затем прижал меня своим телом так, что все мои конечности оказались обездвижены.

Он обладал тяжёлым, стройным тело, целиком состоявшим из мышц, будто из кожаных ремней. Я слишком хорошо чувствовала его через тонкую льняную сорочку — моё единственное одеяние — и мои собственные мышцы стали ослабевать.

Тёплые губы скользили по моему лбу, по щеке… к уху.

— Я пришёл, чтобы помочь, а не причинить зло, леди. — Шёпот сопровождался тёплым, влажным дыханием. — Поверь мне.

Ну, особенного выбора у меня не было, так ведь? Он продолжал по-мероитически, очень медленно и отчётливо.

— Если ты заплачешь, это будет означать мою смерть. Вначале выслушай меня. Я вручаю тебе свою жизнь, чтобы доказать мою доброту (веру, намерения?).

Действительно, аргумент был убедительным. Когда он убрал руку, я судорожно вдохнула огромную порцию воздуха. Его тело было напряжённым и готовым к действиям, но он не зажал мне рот снова.

— Кто ты? — прошептала я.

— Ты не будешь звать стражу?

— Нет. Если только… Ты один?

Он сразу понял, о чём я говорю. Тяжесть, которая прижимала меня, исчезла, но рот по-прежнему прижимался к моему уху, и шёпот продолжался:

— Я один. Твой мужчина, твой ребёнок в безопасности. Они спят.

— Почему ты здесь? Кто ты?

— Я пришёл к… — Слово было мне незнакомо, но следующее предложение разъяснило его смысл. — Здесь опасность. Вы должны (сбежать, уйти?) из этого места.

— Нам необходимы верблюды, запасы воды… — начала я.

— Они будут.

— Когда?

— После… — Он замолчал.

Ага, подумала я, заподозрив, что будет «после».

— Что ты хочешь от нас? — спросила я.

— Сегодня вы спасли двух моих людей. Они умирают, они страдают. Вы поможете им стать..?

— Я не знаю это слово.

— Идти, уходить, делать то, что они хотят.

— Ах! — Взволновавшись, я повысила голос. Рука захлопнула мне рот. Когда она исчезла, я вздохнула:

— Понятно. Да, мы поможем. Что нам делать?

— Ждать. Посланник придёт, неся… Верьте только тому, кто принесёт…