— Мы уже сказали, что приняли ваши извинения, — сухо отрезал Эмерсон. — Продолжайте.

— Ну, тогда… Вам следует понимать, что мы оказались в самом разгаре борьбы за власть…

Почти всё, что он сообщил, нам было уже известно — смерть короля, конфликт между двумя наследниками престола. Я бы так и сказала, если бы не повелительный жест Эмерсона, запрещавший раскрывать рот; и действительно, Реджи предложил нам новую и совершенно иную интерпретацию этих фактов.

— Кемит или Тарек, как я должен его называть, более или менее признал своего брата законным наследником. Он сослался на слух, что его мать… что его отец на самом деле… что он не…

— Ах, да, древние слухи о нелегитимности, — отозвался Эмерсон. — Очень популярны у европейских узурпаторов. Тарек признался, что это правда?

— О, не так уж открыто; на самом деле, он осуждал этот слух, как гнусную клевету. Однако, он протестовал немного сильнее, чем полагалось бы. И, если бы он был истинным наследником, зачем ему нужна помощь от чужестранцев?

— Так он хотел заручиться вашей помощью? — спросил Эмерсон. — Своеобразный способ добиться верности от человека, заточив его в… в сырую и тёмную клетку, как вы говорили?

— Клетка последовала за моим отказом, — криво усмехнулся Реджи. — Он хотел, чтобы я убил его брата. Что ещё я мог сказать, кроме «нет»?

— Вы могли бы согласиться, а затем предупредить Настасена, — ответил Эмерсон. — Решительный по имени и решительный в действиях, а[153]?

— Почему вы? — спросила я. — С таким большим выбором способов убийства и таким количеством преданных сторонников…

— Да, но у его брата тоже есть преданные сторонники. Убийство — здешний древний обычай, все дворяне используют дегустаторов пищи и телохранителей. Но не имеют огнестрельного оружия. Я умею стрелять, и мог избавиться от Настасена, не приближаясь к нему.

Не хотелось менять благоприятное мнение о Тареке, но эта история произвела ужасное впечатление.

— Что же нам делать? — пробормотала я. — Если невозможно знать, кому доверять.

Реджи подтащил свой ​​стул близко к моему и зашептал:

— Мы должны бежать как можно скорее. Празднество бога приближается. Тарек должен убить своего брата до наступления этого дня, если хочет вступить на царство, ибо законного наследника выбирает бог. Если мы не сбежим, то столкнёмся с ужасным выбором: убивать или быть убитыми.

— Не такой уж широкий выбор, — пробормотал Эмерсон. — Сомневаюсь, что убийца долго проживёт после этого. Вы очень хорошо осведомлены, Фортрайт, а Тарек невероятно неосторожен. Он сам рассказал вам об этом?

Солнце садилось на западе; мягкий сумеречный свет согревал комнату. Губы Реджи раздвинулись в улыбке:

— Нет. Мой осведомитель — совсем другое лицо. Без её заботливого ухода я бы умер от ран. Когда мы сбежим, она отправится с нами, потому что я никогда не полюблю другую.

Кулак Эмерсона обрушился на стол с грохотом, который заставил загреметь всю посуду.

— Проклятие! Я так и знал! Очередная молодая пара без памяти влюблённых!

После того, как Эмерсон успокоился, Реджи продолжил ​​рассказ — звучавший, как трогательная сказка. Кажется, изначально его лечение было похоже на наше. Очнувшись в заполненной свежим воздухом и залитой солнцем комнате, он обнаружил, что является предметом попечения одной из задрапированных в белое девиц, которые, как я уже упоминала, в этом обществе занимались врачеванием. Женщины легко влюбляются в молодых раненых красавцев; понадобилось немного времени, чтобы закрытое лицо сменилось открытым; и, по выражению Реджи (по-моему, довольно банальному), увидеть её — означало полюбить её. Отсутствие общего языка никогда не являлось препятствием для любви, а Служанка немного говорила по-английски — достаточно, чтобы предупредить его об опасности и объяснить, в каком отчаянном положении он оказался.

— Она рисковала своей жизнью, рассказывая мне, — шептал Реджи, в его глазах стояли слёзы. — И она сделала бы ещё больше, но вскоре после этого случился последний конфликт с принцем, и он приказал бросить меня в темницу. Теперь, когда я свободен… — Он замолчал, прерывисто дыша при виде завуалированного белого силуэта, материализовавшегося в тени.

— Не ваша подруга? — спросил Эмерсон, поворачиваясь и с любопытством глядя на девушку.

Реджи покачал головой.

— Будь я проклят, если я знаю, как это можно определить, — продолжал Эмерсон. — Завёрнута до бровей, как и все они.

— Взгляд любви может пронзить и толстую завесу, Эмерсон, — заметила я.

— Не знаю, Пибоди. Я вспоминаю по крайней мере об одном случае, когда твои глаза не смогли пронзить маску, которую я носил[154].

— Я был слишком сосредоточена на том, чтобы меня не узнали, — ответила я. — Но ведь ты узнал меня, несмотря на то, что я тоже была в маске.

— Моя дорогая Пибоди, ты неспособна ошибаться.

Реджи взволнованным жестом призвал к молчанию.

— Думайте о том, что вы говорите в присутствии Служанки. Многие из них понимают по-английски, и если они обнаружат предательство моей возлюбленной, для неё это будет означать смерть. Не говоря уже о нас!

— Уверена, что она не предаст подругу, сестру, — прошептала я.

— Вы не понимаете действие суеверий на умы первобытных людей, — ответил Реджи (вопиющая недооценка наших талантов, заставившая Эмерсона фыркнуть от отвращения). — Эти девочки с младенчества приучены верить в своих языческих богов и в своё положение. Они девственницы…

Он замолчал, когда Ментарит (я узнала её по походке) приблизилась зажечь лампу. После того, как она отошла, Реджи продолжал:

— Все Служанки — благородного происхождения; некоторые из них — принцессы королевского дома. После исполнения своего долга в течение определённого времени они выходят за мужчин, отобранных царём для этой чести.

— Ужасно! — воскликнула я. — Вступать в брак, будто скрещивать призовой скот… У них нет выбора?

— Естественно, нет, — сказал Эмерсон. — Если право на престол переходит по женской линии, как мы догадались, брак принцессы становится государственным делом. Хм-м. Интересно, какая…

— Шшшш! — Реджи наклонился вперёд, тревожно нахмурив лоб. — Вы вступаете на опасную почву, профессор. Я объясню в другое время; слишком много ушей вокруг.

Что верно, то верно. Лампы зажгли, подготовка к ужину шла полным ходом, и наша свита начала занимать свои места. Эмерсон забрал Рамзеса умываться.

— Может, вам удастся узнать её имя, — прошептал Реджи, указывая Ментарит. — Некоторые из девушек симпатизируют нам.

— Я знаю, как её зовут. До сих пор только две из них служили нам, и я говорила с обеими. Это — Ментарит.

Глубокий стон вырвался из губ юноши.

— Этого я и боялся. Во имя небес, миссис Амелия, берегите себя! Из всех Служанок она наиболее опасна.

— Почему? — Его страх был заразителен; моё дыхание участилось.

— Она не сказала вам, кто она такая? Ну, значит, постарается избежать этой темы. Она — одна из королевских наследниц. И сестра Тарека.

Эмерсон отпил глоток пива и скорчил жуткую гримасу.

— Если бы даже я и хотел остаться здесь, пиво на завтрак заставило бы меня передумать. Чего бы я ни дал бы за добрую чашку чая!

— Попробуй козье молоко, — сказала я, потягивая собственный напиток.

— Ещё хуже, чем пиво.

Реджи допил пиво, протянул свою чашку, и слуга бросился наполнять её. Хотя накануне Фортрайт ушёл спать довольно рано, но опоздал присоединиться к нам на завтрак, да и выглядел не очень-то здоровым. Он отказался от предложенных мной лекарств, заявив, что испытывает всего лишь отдалённые последствия тюремного заключения.

— Возьмите овсянки, Фортрайт, — заботливо сказал Эмерсон. — Не так уж плохо, если залить пинтой мёда. Внесёт некоторое разнообразие в заточение, не думаешь, Пибоди?