Они рассказали, что на Канасар было несколько наступлений – на позиции Рубена и Комса, – и Рубен с Комсом, оставив оборону горы, бежали со своими людьми. Маленький Арам, отделившись от них, сколотил свой отряд и спустился к Алваринчу. Он принял решение идти на соединение с русской армией. Все в отряде Арама были молодые.

Учитель Мелкон тут же присоединился к ним. Маленький Арам сказал, что и меня возьмет в отряд, но при условии: когда я не смогу идти, меня застрелят – ничто не должно мешать их быстрому передвижению.

Командиром отряда, как я уже сказал, был Арам, его помощниками – Чиро и Арха Зорик. Из восьмидесяти тридцать пять человек были вооружены, а сорок шли безоружные. Те, у кого было оружие, разделились на две группы: одна шла впереди отряда, другая замыкала колонну. Ночью наш отряд пересек Мушскую долину и, пройдя ущелье возле села Ацик, взял курс на Бледжан.

Второго августа мы сошли с горы возле села Алваринч и, перейдя Медовую речку, направились к Косура-горе.

Ночь была темная. Ущелье Ацика было довольно длинное, но мы преодолели его и под утро вошли в густой лес. Там мы прождали до вечера.

Вечером с сумерками мы снова двинулись в путь. Наутро, как и рассчитывали, мы были у подножья Бледжана. Это было то место, где, по преданию, Айк убил Бела. Бледжан означает: место, где лежит тело Бела. В полдень начался подъем – мы карабкались по скалистым склонам, поросшим дикой сливой.

Здесь-то и умер учитель Мелкон. Подъем этот доконал его. Мы завернули учителя в его старое пальто и похоронили на склоне Бледжана, под кустом шиповника, положив ему на грудь томик Нарекаци, с которым он при жизни никогда не расставался, и листок, на котором был написан «Зов пахарей», чьим автором он являлся, – ведь это он, варжапет Мелкон, взрастил многих видных людей нашего города Муша.

Преодолев все трудности, мы наконец добрались до вершины Бледжана. На другой день мы были уже по ту сторону горы. Под вечер четвертого дня мы добрались до озера Назук и пошли вдоль его берега. Какой-то отрезок пути нам пришлось бежать. Я стер ноги в кровь и не мог дальше идти. Снял с себя шерстяной пояс, разорвал надвое и обмотал обеими половинами ноги, потом приспособил какую-то палку и, опираясь на нее, заковылял, думая догнать своих. Как назло, я оступился, палка выскользнула из рук, и я упал. Я лежал на земле и не шевелился, пытаясь собраться с силами. Маленький Арам, увидев это, поспешил ко мне.

– Если у тебя с собой есть деньги, отдай кому-нибудь из товарищей, – сказал он.

Но я собрал все силы, поднялся, и мы вместе бегом догнали отряд.

Вскоре мы наткнулись на окопы, рядом на земле валялось множество стершихся подков, – мы догадались, что здесь было войско царя Николая и что от этого места началось отступление. Мы дошли до берегов Арацани и двинулись к Хатавину – самой высокой горе в Манаскерте. Заря только-только вырвала Манаскертскую крепость из пелены тумана. Маленький Арам приказал, чтобы каждый из нас отломил в лесу по ветке.

Так мы и сделали. Отломили по ветке, приложили к плечу для маскировки и начали спуск с Хатавина. Маленький Арам, тихо напевая «Зейтун, ты независимая Армения», шел впереди отряда, а мы с возгласами «Эле, эле!» победно спускались вниз.

Какой-то человек, перепрыгивая со скалы на скалу, шел к нам. По папахе мы поняли, что это русский солдат. Он поздоровался с нами по-армянски и сказал, что Манаскертская крепость – передний край русских. Он же проводил нас к казачьему командиру.

Казачий командир расцеловался с Маленьким Арамом, Чиро и Арха Зориком и подивился тому, что нам удался такой трудный переход.

Мы немного передохнули, и нас повели в Дутах, где стоял армянский добровольческий полк. Полком командовал один из деятелей гнчаков по кличке Странник, родом из деревни Унан, что в Мушской долине. Когда началась война, Странник с группой добровольцев прибыл из Америки на Кавказ и двинулся через Город-крепость к Карину.

Узнав, что мы мушцы, нас тут же отвели в палатку добровольцев-мушцев.

Все мы были в изодранной одежде, у всех были разбиты до крови ноги. По приказу Странника нас осмотрел военный врач. Только один из нас слег, это был Гончоян Пасик из Муша. Его перевезли в полевой госпиталь, а оттуда в больницу в Сарыкамыше, где он и умер.

На следующее утро мы все искупались в Арацани и надели форму добровольца».

На этом записи моего дяди обрываются; правда, в конце я нашел приписку, из которой было видно, что из Дутаха он снова пошел в Муш и как местный житель показывал дорогу войску полковника Самарцяна, направляющегося в Сасун.

«1916 год. 12 февраля мы вышли из Муша и направились к Сасуну, чтобы спасти Бороду Каро и Чоло с их сорока ребятами. 15 февраля мы были наконец в Марнике. Высота следовала за высотой, и наш полк, оснащенный провиантом и запасом боеприпасов, растянувшись цепью, поднимался вверх. На следующий день через ущелье Красного Боярышника мы вышли к горе Маратук. Полковник Самарцян, который был ростовским армянином, увидев впервые белую вершину Маратука, собрал вокруг себя солдат-армян, преклонил колени и вознес молитву.

– Я стою на границе Сасуна, – сказал он. – Я пришел сюда из Ростова-на-Дону по зову тысяч сожженных армянских женщин и детей. Клянусь твоими святыми вершинами, о Марута-гора, что не сегодня-завтра на вершине Сасуна будет развеваться знамя свободы.

Армянин по рождению, полковник Самарцян говорил по-русски. Солдаты просили, чтобы он перешел на армянский. Он им ответил: «Я тогда только достоин буду говорить по-армянски, когда мой полк войдет в Сасун».

Известный старейшина Хута Гасимбек с братом своим Нхобеком и со всем множеством своих аширетов напали на нас, однако получили по заслугам и были вынуждены убраться. Через некоторое время они повторили нападение, и Гасимбек во время столкновения был убит. Если не ошибаюсь, его поразила пуля полковника Самарцяна.

В первые дни войны 1914-го мы были одержимы мечтой стать хозяевами нашего желанного Айастана. Зимой и весной 1916-го, казалось, мы были близки к цели – наше войско вошло в Сасун. Геноцид был чудовищный, около двух миллионов армянских крестьян и ремесленников было истреблено, и все-таки мы чувствовали, что как-то утвердились на своей родине, нам казалось возможным поднять из-под руин новую Армению.

Армяне-землепашцы из Моткана шли в Багеш и в села Хлата. Ванские жители устремились к Вану, манаскертцы двинулись в Манаскерт. Оставшиеся в живых жители Хнуса и Мушской долины спешили к своим разрушенным домам. И хотя еще разрозненно, по одному, – от Басена и до Карина, от Карина до Чмшкацага – повсюду из родных ердыков стал снова подниматься к небу дым.

И я после битвы возле церкви св. Ахперика вернулся горами домой. За Сасуном, в ущелье, начинающемся сразу за Куртык-горой, я увидел свой родной город. По-прежнему катилась через Дзоратах мушская речка. Я подошел к развалинам своего дома, захотел прикоснуться к ним и снова зажечь огонь в своем очаге… и не понял, что со мною после случилось…»

Я дошел до этих последних строчек, когда прибежал мой конюх Барсег и сообщил, что Андраник в Муше.

Я сунул рукопись своего дядюшки Бдэ в хурджин Аладина Мисака, и мы пошли навстречу полководцу.

Один армянин – один золотой

Стоял июль месяц.

Смбатасар был погружен в густые сумерки. Мы разбили на горе палатку и, сидя в ней, беседовали с Андраником.

Аладин Мисак и Аджи Гево стояли, вытянувшись, у нас за спиной.

Печален был полководец.

После взятия Багеша армянские добровольческие полки были распущены и частично влились в русскую армию.

Пришел приказ создать в долинах Алашкерта, Диадина и Баязета пограничное казачество. Старые гайдуки и добровольцы, занимавшие Багеш и Муш, стеклись в Мушскую долину в ожидании военного и государственного переворота.

Неподалеку от нашей палатки стоял Фетара Исро, наш старый гайдук.

Исро снял одежду фидаи и оделся как в далекие мирные времена. Перекинув через плечо хурджин, он обходил города и села и собирал сирот.