– Гэ Лань сказала, что вместе с годовой п-прерией все получат выгоду… – объявил он коллегам, старательно выговаривая слова по слогам. – Но надо предоставить снеки.

– Амитабха, какие снеки? Для новогоднего стола, что ли? – удивился Линь Цзин.

– Нет стекла, – замахал руками тот. – Снеки! Лучше покрыть расходы на присест…

– Начальник Чжао сказал, что вместе с годовой премией все получат выплату в размере пяти тысяч юаней. До выходных заберите деньги у меня в кабинете, а на следующей неделе предоставьте чеки. Лучше всего будет покрыть расходы на проезд, но подойдут любые траты в интересах работников, – пояснила Ван Чжэн, торопливо входя в кабинет, а затем бросила строгий взгляд на Сан Цзаня: – Ты даже повторить нормально не можешь.

Суровое лицо Сан Цзаня тут же смягчилось, он глупо улыбнулся и осторожно взял возлюбленную за руку.

– Не мешай, у меня дел невпроворот, – тихо буркнула Ван Чжэн и пожаловалась: – Чжао Юньлань опять по кабакам шляется, а мне срочно нужна его подпись на документах.

Сан Цзань сразу вызвался помочь:

– Я… м-могу отвезти…

– Ещё чего не хватало, ты же всех его дружков перепугаешь! – возразила Ван Чжэн и высвободила руку.

Сан Цзаня её реакция ничуть не обидела. Как верный пёс, он продолжил ходить за ней из отдела в отдел, пока она решала рабочие вопросы. Время от времени Ван Чжэн останавливалась в коридоре, что-то шептала ему на родном языке, и на лице мужчины расцветала довольная безмятежная улыбка.

– Ненавижу, когда выставляют отношения напоказ! Да ещё и воркуют на непонятном языке! – возмутилась Чжу Хун. – Мерзость!

– Оставь, не стоит завидовать чужому счастью, – отозвался Линь Цзин.

Чжу Хун замахнулась на него, но зазвонил телефон, и её ладонь легла на трубку.

– Алло, слушаю… О, где именно? – Она жестом показала остальным, чтобы не уходили, и оторвала стикер для заметок. – Да, говори. Улица Хуанъянь… двадцать шесть. Это ведь больница у храма Хуанъянь, верно? Хорошо, поняла. Сейчас передам. Ах да, если сегодня будет время, загляни в офис. У Ван Чжэн накопились документы на подпись.

По последнему предложению все поняли, что на том конце провода Чжао Юньлань.

Чжу Хун повесила трубку и объявила:

– Что ж, отдохнули и хватит! В лучших традициях управления наш бесстыжий начальник подкинул на ночь глядя новое дело.

Линь Цзин тотчас распахнул дверь и с криками «Ничего не слышу, ничего не слышу!» умчался по коридору. Чжу Хун приклеила стикер с адресом к стене, замотала лицо шарфом и поспешила за ним:

– От холода я могу впасть в спячку. Всем пока!

– А у меня подшёрсток ещё не отрос! – послышался из-за двери голос кота.

В мгновение ока Чу Шучжи и Го Чанчэн остались в офисе вдвоём.

– Да чтоб вас… – выругался Чу-гэ.

Через десять минут напарники поневоле уже ехали в больницу у храма Хуанъянь.

В списке людей, которых Го Чанчэн боялся больше всего, Чу Шучжи, несомненно, занимал первое место – Чжао Юньлань с ним даже рядом не стоял. Последний хоть и был невероятно силён, обычно вёл себя дружелюбно, в коллективе частенько отпускал шутки и напоминал скорее старшего брата или отца, чем начальника. Чу Шучжи же, напротив, казался пришельцем из другого мира, окутанным тёмной завесой тайны.

Захватив записную книжку, Го Чанчэн молча последовал за напарником к больнице. У входа их ожидал молодой полицейский, обе стороны предъявили удостоверения и, покончив с формальностями, вместе направились в палату. По дороге участковый по имени сяо Ван ввёл новоприбывших в курс дела:

– Наш главный тоже сейчас там, это он связался с начальником Чжао. Преступление серьёзное: кто-то намеренно травит людей. Врачи уже обследовали пострадавшего, но определить яд пока не смогли.

– Это пищевое отравление? Что он ел? – поинтересовался Чу Шучжи.

– Апельсин. Мужчине сразу стало плохо, родственники оперативно доставили его в больницу и обратились в полицию. Говорят, купил злосчастный фрукт в лавке у дороги.

Участковый вошёл в палату, из которой доносились душераздирающие вопли. Го Чанчэн, вздрогнув, привстал на цыпочки и выглянул из-за спины Чу Шучжи. Мужчина лет сорока на вид корчился в судорогах на больничной койке, врачи и медсёстры пытались его удержать, а рядом горько плакала женщина – по всей видимости, родственница.

Пациент мёртвой хваткой вцепился в руку одного из докторов и взвыл:

– Ноги! Мои ноги! Они сломаны… А-а-а!

– Ноги? – удивился Чу Шучжи и повернулся к сяо Вану. – Вы ведь говорили про отравление?

– Так и есть, с ногами у него полный порядок, – отозвался участковый, – даже синяков нет. Врачи сделали рентген: никаких повреждений. Загадка.

Чу Шучжи подошёл к койке, жестом попросил медсестру посторониться и склонился над пациентом. Приподняв мужчине веки, он некоторое время пристально изучал его зрачки, затем осмотрел уши, пробормотал что-то себе под нос, сжал кулак и надавил больному на солнечное сплетение. Тот сразу затих.

– Больше не болит? – спросил Чу Шучжи.

Мужчина, облегчённо вздохнув, устремил благодарный взгляд на своего спасителя и кивнул. Врачи и медсёстры с подозрением уставились на полицейского, точно на колдуна. Когда тот разжал кулак, пациент вновь заорал и скорчился от боли, но Чу Шучжи безразлично отвернулся и, щёлкнув пальцами, обратился к Го Чанчэну:

– Мы здесь закончили, поехали. Надо ещё написать отчёт.

На растерянном лице его напарника застыли немые вопросы: «В смысле закончили? Что это было вообще?»

Шэнь Вэй провёл последнюю на сегодня пару, собрал вещи и, когда все студенты покинули аудиторию, направился в своё пристанище в мире людей, то и дело поглядывая на экран телефона. Профессор пользовался мобильным в трёх случаях: звонил, писал сообщения и узнавал время. Всеобщего увлечения электронными устройствами он не разделял и по старинке отдавал предпочтение письмам. Телефонные звонки, где каждая минута стоила денег, вызывали у профессора неприятное чувство, будто за ним кто-то пристально следит. С письмами всё было иначе. Если дело срочное, всегда можно было оставить короткую записку, а когда спешка не требовалась, спокойно и обстоятельно изложить на бумаге все свои мысли. Шэнь Вэй испытывал приятное волнение, вскрывая конверт, особенно от дорогого сердцу отправителя. За каждым написанным от руки словом, каждой чёрточкой он видел частицу души – настоящую ценность, которую хотелось сберечь на века. К сожалению, Чжао Юньлань никогда не писал писем и даже при получении посылок в графе «Подпись» из лени рисовал кружок.

Профессор до сих пор хранил в телефоне все его сообщения до единого, но с тех пор, как они вернулись из поездки в горы, Чжао Юньлань больше не выходил на связь. Он наверняка злился из-за обмана, и его можно было понять: кто бы стал по доброй воле водить дружбу с Палачом, от которого одни несчастья?

«Что ж, пожалуй, это к лучшему», – промелькнуло в голове у Шэнь Вэя. В этом мире смертному отведено лишь несколько жалких десятилетий – мгновение по меркам вечности. Жизнь, подобно масляной лампе, потухнет, и прошлое перестанет иметь значение. Чжао Юньлань забудет его и этот постыдный эпизод.

Профессор отворил дверь комнаты, в которой почти не бывал, и загорелся свет. Внутри не было ни кровати, ни стола, ни кресла, зато по всем стенам были развешаны картины в рамках. На всех них был один и тот же человек: в профиль, анфас, со спины… Наряды менялись в зависимости от эпохи, но лицо оставалось неизменным вплоть до мельчайших черт в изгибе бровей и выражении глаз. Со временем картины уступили место фотографиям сначала юноши, потом взрослого мужчины… На одних он улыбался, на других хмурился, на третьих весело обсуждал что-то с друзьями. В коллекции даже хранился снимок с котом на голове… Везде был изображён Чжао Юньлань.