— Перевелись настоящие мастера, — согласился я и, не откладывая в долгий ящик, уточнил, собирал ли Широков коллекцию на протяжении многих лет или приобрел ее сразу.

— Честно говоря, никогда об этом не задумывалась, — после длинной паузы призналась она. — Отец не рассказывал, да и мне было абсолютно все равно. Это так важно?

— Спроси-ка об этом дядю Макса. Он наверняка знает.

Дачный домик Ведомского оказался довольно примитивным сооружением, выдержанным в старом уральском духе. Первый этаж каменный, второй — бревенчатый, крылечко с резным козырьком. По бокам крылечка два раскидистых облепиховых дерева. Их завезли на Урал с Алтая, и они неплохо прижились, внеся экзотический элемент в скромный, неброский пейзаж.

Хозяин, полноватый мужчина, невысокого роста, в шортах и майке, приветствовал нас обыденным: «А вот и гости пожаловали!» Взмокший от утренних садоводческих дел, он, тем не менее, заключил Лизу в объятия и трижды приложился к ее напудренным щекам.

— Фу, дядя Макс, ты потный! — возмутилась она, а тот лишь похихикивал, подмигивая мне, как старому приятелю.

Я пожал его мокрую лапищу и представился:

— Евгений Немет.

— Из немцев? — насторожился Ведомский, хотя в его взгляде ясно читалось: «А не из жидков ли ты, братец?»

— У меня венгерская фамилия.

— Вот как! — хлопнул в ладоши дядя Макс. — Вот сюрприз так сюрприз, Лизок! Живого мадьяра ко мне привезла!

Фраза звучала довольно дико, если учесть, что в пятьдесят шестом году Максим Максимович был танкистом и наверняка передавил не один десяток моих сородичей на том самом мосту, что соединяет Буду с Пештом. Говорят, наутро вода в Дунае была розовой. Но в жестокость дяди Макса верилось с трудом. Его добродушное славянское лицо сияло от счастья, и он хлопал меня по плечу, радуясь нашей встрече. Мое честное признание в том, что я местный и что процент венгерской крови в моих венах ничтожно мал, ничуть не смутило хозяина дачи. Для него я в первую очередь был неожиданным вестником из далекой молодости.

Мы расположились в плетеных креслах на веранде. Дядя Макс потчевал нас клюквенным квасом и задавал мне идиотские вопросы. Например, стоит ли еще в Кечкемете памятник Кошуту, под которым он когда-то сфотографировался? А может быть, он меня проверял, этот бывший милицейский начальник? И простодушие на его лице всего лишь маска? Моя спутница уже подавала мне знаки_г мол, пора бы куда-нибудь свернуть, как все разрешилось само собой. У ворот дачи остановился черный «Мерседес» и дважды просигналил.

— Ты позвал гостей? — встрепенулась Лиза.

— Ларису Витальевну…

И дядя Макс потрусил к воротам, размахивая руками и напевая бравурный марш.

— Старая, боевая подруга, — пояснила Кляйн и добавила достаточно эмоционально: — Не выношу эту мерзкую бабенку!

«Мерзкая бабенка» оказалась располневшей красавицей средних лет, красавицей в классическом понимании, у которой не глаза, а очи, не пальцы, а персты. Когда она приблизилась к нам, ее чело светилось, а на устах играла улыбка.

— Лариса Витальевна. Прошу любить и жаловать! А попросту Рисочка! — прыгал вокруг нее Ведомский, потряхивая обгоревшим пузом.

Я представился, а Рисочка протянула мне руку для поцелуя, хотя обстановка совковой дачи не располагала к соблюдению этикета.

— Целуйте-целуйте! — продолжал балагурить дядя Макс. — Она у нас дворянка! Хохляцкая, правда, но что поделаешь? Какая есть.

Мы уселись втроем на веранде, а Ведомский колдовал над шашлыками во дворе, угощая нас дымом из мангала и время от времени выкрикивая ничего не значащие фразы из старых времен: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», «Эту песню не задушишь, не убьешь» и так далее. В общем, хозяин дачи развлекал сам себя, а Рисочка тихонько над ним похихикивала. Лиза молчала, тупо, уставившись в пустой стакан, и казалось, что стакан вот-вот начнет двигаться. Эта женщина была начисто лишена лицемерия и даже не пыталась делать вид, что ей приятно общество Ларисы Витальевны. Мне же необходимо было начать беседу, потому что я прекрасно понимал, что удача сама плывет в руки. Начал я традиционно, с географии:

— Так вы из Украины?

«Хохляцкая дворянка» посмотрела на меня с интересом, а Кляйн смерила презрительным взглядом. Она не сознавала уникальности обстановки, она не подозревала, что много лет назад, на этой самой даче дядя Макс с ее отцом демонстрировали друг другу своих любовниц.

— Почему вы в черном? — ответила Рисочка вопросом на вопрос. — Сегодня жарко, а вы в черном. У вас, наверно, траур?

Это называется ударом ниже пояса. Никто — ни Лиза Кляйн, ни Шурка — не заметили странной особенности моего гардероба.

— Вы наблюдательны, — похвалил я.

— Опыт работы в «ментовке», только и всего. Так у вас действительно траур? На сектанта вроде вы не похожи. А вот эти скорбные морщинки возле губ… Вам надо отпустить бороду! Правда, отпустите бороду!

Красавица внимательно разглядывала мое лицо, и, будь мы одни, пожалуй, начала бы откровенно кокетничать. Пока же кокетничали только ее глаза.

Неожиданно мы разговорились: об ее усопших родственниках, о кладбищах, о склепах, о мумиях и святых мощах.

— Эка вас понесло! — вмешался в наш пустой треп Максим Максимович. — А шашлыки вас еще интересуют или как?

Но во время обеда кладбищенская тема получила новое развитие.

— На папину могилу кто-то в последнее время приносит белые лилии, — сказала Лиза и тут же добавила: — Цветы не из дешевых.

— Твоего отца многие любили, — посерьезнев, сообщил Ведомский. — Ив школе, и в институте, и на заводе…

— Но живые лилии через тринадцать лет после гибели? — перебила его Кляйн. — На такую любовь способна только женщина!

— Ив самом деле, — поддержала ее Рисочка. — Я не знала твоего папу лично, но женщинам такой мужчина должен был нравиться.

— Ну-у! Девицам только подавай любовь! — воскликнул хозяин дачи и, чтобы закрыть незастольную тему, обратился ко мне: — Вот вы, молодой человек, могли бы ради любимой женщины совершить преступление?

Я не нашелся, что ответить, и на помощь пришла Лиза.

— Дядя Макс, мне кажется, ты от меня многое скрывал. Не пора ли приподнять завесу над тайной? Я не маленькая девочка, и умею держать удар.

— Что ты от меня хочешь?

— Ведь у папы была любовница, так?

— Он со мной не откровенничал на эти темы. И потом, ты помнишь, в каких мы были отношениях последние два года?

Бывший милицейский начальник пустился в пространные рассуждения. Даже если у вдовца имелась тайная любовница, что в этом предосудительного? Не считает же Лиза ее виновницей трагедии? А мотив? Не думает же она, в конце концов, что отец пал жертвой необузданных страстей? А как же быть тогда с коллекцией трубок и мундштуков? Украденная коллекция опровергает мотив необузданных страстей.

Примерно такими же словами я убеждал Лизу несколько дней назад. Наши с Ведомским взгляды на данный предмет оказались схожими. В тот миг меня насторожило, что Максим Максимович па протяжении тринадцати лет выгораживает любовницу погибшего друга. Что ему до Шурки? Кто она, собственно, такая, чтобы заставить пожилого, солидного человека с трепетом оберегать чужую тайну? И все-таки, даже в тот миг сомнения я не усматривал злого умысла со стороны моей старой подруги. К тому же, времени на раздумья у меня не было, потому что Лиза Кляйн наконец задала главный вопрос, и от реакции присутствующих зависело многое в моем дальнейшем расследовании.

Кажется, Рисочка пропустила вопрос мимо ушей. Она с таким воодушевлением вгрызалась в сочные куски баранины, что и вражеская канонада вряд ли сумела бы оторвать ее от шашлыка. А вот Ведомский, несмотря на опыт, оказался человеком менее хладнокровным. Он не смог скрыть своего волнения и произнес в запале:

— Какая тебе разница?! Почему ты меня об этом спрашиваешь? Мне никогда не было никакого дела до его коллекции! И я понятия не имею, приобрел он ее оптом или собирал по отдельности. Почему ты сама у него не поинтересовалась? И вообще, что это меняет?