— Поедемте к «Рустому», — предложила она. — Там подают бараньи почки и отличное вино. Славно проведем вечер.

Я так не думал. Эта женщина мне совсем не нравилась. Еще больше мне не нравилось ее неожиданное появление. Во всем угадывался коварный замысел. Женщины часто водят нас за нос, и, как правило, мы слишком поздно начинаем это понимать. В данный момент я был ловко подцеплен на крючок. Дело в том, что бараньи почки и отличное вино — моя слабость. И я, разумеется, нисколько не сомневался в том, кто именно поведал Лизе Кляйн о столь пикантных подробностях моей натуры.

Она предпочитала табачные, терпкие запахи духов, а я их едва выносил. До ресторана было рукой подать. Я первым делом заказал бутылку лангедокского. Стоит испробовать один глоток этого волшебного вина, отдающего миндальным орехом, и вам уже не мешают запахи вокруг. Я почувствовал себя на седьмом небе. Вот только говорить нам было решительно не о чем. Кроме того, я серьезно подозревал свою бывшую подругу в сводничестве, и это не прибавляло мне настроения.

— Вы, кажется, какое-то время жили за границей? — поинтересовалась Лиза.

— Гостил у дальних родственников в Кечкемете.

— Вот как? — изобразила она что-то наподобие улыбки. — В ваших венах течет мадьярская кровь?

— Мой отец был наполовину венгром.

Я еще не понимал, куда она клонит, но попытался увести разговор в другое русло, начав травить байки о моем отце. Папа походил на героя оперетты Кальмана и за свою веселость и экспрессивность удостоился клички «Чардаш». Он был такой яркой личностью, что и сейчас, двадцать лет спустя после его смерти, наши родственники, собираясь вместе, рассказывают об отце разные небылицы.

— А вот моего папу вы наверняка знали, — прервала Лиза мои воспоминания. Дрожащей рукой она поднесла к губам сигарету и резко щелкнула зажигалкой.

— Никого по фамилии Кляйн я в своей жизни не встречал. Вы — первая.

— Моя девичья фамилия Широкова. Лиза Широкова. А моего папу звали Николаем Сергеевичем. Николай Сергеевич Широков.

— Что-то припоминаю, — сделал я задумчивое лицо. На самом деле, я сразу понял, о ком идет речь. Постепенно до меня стало доходить, что наша встреча и вчерашнее знакомство, равно как и утренний звонок бывшей подруги не случайны.

— Вы ведь когда-то вместе с Шурой работали на военном заводе, продолжала она атаку на мою память. — А мой отец был там главным инженером. Как раз в восьмидесятые годы…

— Ну да, конечно!

Дальше притворяться было бессмысленно.

— И вы прекрасно знаете, что случилось с моим папой. — Она напирала на меня так, будто хотела в чем-то уличить.

— Его убили. Это было, кажется…

— В восемьдесят восьмом, — подсказала Лиза. — Второго мая. В собственной квартире. В нашей с ним квартире. Надели на голову полиэтиленовый кулек и сдавили горло удавкой. Говорили, что сработано профессионально. Только этот самый «профессионал» был кем-то из его знакомых, кому отец доверял. Ведь дверь не была взломана. И папа сидел в непринужденной позе. И в пепельнице еще тлела сигарета, когда домработница обнаружила его труп. А я в это время ругалась с мужем. Ругалась на чем свет стоит.

— С Кляйном? — осторожно поинтересовался я.

— Фамилия моего первого мужа — Ведомский. Мы прожили вместе пять лет, и дело шло к разводу. Я как раз колотила посуду, его фамильный сервиз, когда зазвонил телефон и наша домработница сообщила… — Она полезла в сумочку за носовым платком.

— Зачем вы мне все это рассказываете? — спросил я напрямик.

Лиза Кляйн сидела, опустив голову, и теребила в руках платок, так и не применив его по назначению.

— Зачем рассказываю? — переспросила она и вдруг резко подняла голову, снова ощупав меня взглядом, быстрым и пронзительным, будто в последний раз хотела удостовериться в надежности материала, из которого я скроен. — Я хочу, чтобы вы нашли убийцу моего отца!

— Вы с ума сошли! Почему вы решили?..

— Потому что вы можете это сделать! — не давала она мне опомниться. — Я в курсе всех ваших блистательных разоблачений за последние пять лет.

— Я всего лишь журналист, и мои разоблачения в основном касались пропажи картин и предметов антиквариата, — как мог, оборонялся я.

— Это не имеет значения. Вы работали тогда на заводе, вместе с отцом. Вам знакомы те люди, с которыми он общался. У вас прекрасные аналитические способности. А я не пожалею никаких денег, чтобы узнать тайну гибели моего отца.

— Послушайте, Лиза, — предпринял я последнюю попытку переубедить ее, — прошло тринадцать лет. Сколько всего случилось за это время с нами и с нашей страной…

— Не надо красивых слов, Евгений! Вам приходилось разыскивать картины, похищенные еще до революции. Чего только не случилось с тех пор с нашей страной!

Она была слишком хорошо была осведомлена о моих делах и моем прошлом. Конечно, здесь не обошлось без Шурочки, в распоряжении которой была целая неделя для сбора полезной информации.

— Насколько я могу судить, ваши финансовые дела сейчас не в лучшем состоянии. И та кругленькая сумма…

Мои «финансовые дела»? Здорово звучит! Последние десять лет живу, как бродяга, довольствуясь случайными заработками. И об этом, кажется, она тоже знала. А, собственно, почему бы не заработать? Подумаешь, старое, нераскрытое убийство. Попробовать можно, а не получится — никто не взыщет.

Примерно так рассуждал я два месяца назад. И под воздействием лангедокского вина, отдающего миндальным орехом, и нежнейших, вымоченных в черносливовом соусе бараньих почек, согласился. Хотя эта женщина мне не нравилась. Все в ней — запах духов, ощупывающий взгляд, резковатый голое — отталкивало.

— Имейте в виду, — предупредил я, — если в деле вашего батюшки замешана политика, то я — пас.

— С чего вы это взяли?

— В те времена на заводе упорно муссировался слух, что главного инженера убрали в интересах высокой политики. Завод имел стратегическое значение для страны, а Горбачев затеял разоружение. Говорили, будто Широков был не последним человеком не только на заводе, но и в городе.

— Какая чушь! — возмутилась Лиза. — И вы в это верите? Мой отец никогда не был идиотом. Он прекрасно знал, что препятствовать государственной машине бесполезно. Просто рабочие любили моего отца и отводили ему роль народного заступника. Этот слух появился позже, когда завод перестал быть военным и начались массовые сокращения. Уверяю вас, политические игры папу не вдохновляли. К тому же он был человеком капиталистической формации, предприимчивым и ловким. Будь он жив, завод бы… А вернее, фирма господина Широкова сейчас бы процветала. И я бы не сидела здесь…

— Понятное дело. Вы бы предпочли бы более светское общество разговору с бродягой-авантюристом.

— Зачем же так, Евгений. — Она наконец опустила долу свои неспокойные глаза.

— Тринадцать лет назад, когда позвонила домработница, — приступил я к допросу, — вы жили с мужем отдельно?

— Мы жили в доме свекра и свекрови.

— В таком случае, почему вы говорите «наша квартира», «наша домработница»?

— Потому что дом родителей мужа не стал для меня родным. Я часто убегала к отцу. И даже подолгу жила у него.

— А ваша мать?..

— Мама умерла, когда мне было двенадцать. Отцу пришлось нелегко. Подросток оказался взбалмошным и избалованным. Папа любил меня и не желал приводить в дом мачеху. Я вряд ли ужилась бы под одной крышей с другой женщиной. Он часто говорил, что сначала должен устроить мою жизнь, а потом уж думать о себе. Я поступила в институт, вышла замуж, но жизнь как-то не клеилась, Папа сильно переживал из-за наших ссор с мужем.

— Он был против этого брака?

— Что вы! Если бы он был против, я никогда бы не вышла… Выйти замуж за человека, который не нравился папе? Это немыслимо! Он сам нашел мне мужа, сына своего старого приятеля. Они дружили чуть ли не с детства и давно мечтали породниться. Вместе ез-,дили на охоту, ходили по грибы. К тому же, Максим Максимыч Ведомский был большим человеком…