Он кивнул. «Он боится, что я оставлю его на пляже. О, как я буду скучать по нему, Кейт! Мой дуб. Но как же приятно было бы мне знать, что он наконец-то в безопасности и сможет наслаждаться новой жизнью с этой женщиной, которую я ещё не встретил».

Она коснулась его губ пальцами. «Он всё сделает по-своему, Ричард, в своё время».

Затем она изменила настроение, вторглась реальность, напомнившая им обоим о другом мире, который всегда ждал.

Она медленно поцеловала его. «А что, если я займу его место? Я уже носил матросскую форму. Кто заметит твоего нового рулевого?»

Фергюсон, выкуривая последнюю трубку в благоухающем ночном воздухе, услышал её знакомый смех. Он порадовался за них, но и огорчился, что это не продлится долго.

Из дома Валентина Кина в Хэмпшире пришли новости. Зенория родила ему сына, которого назовут Перраном Августом. Судя по тону письма, Кин был вне себя от гордости и восторга. Сын: будущий адмирал уже в его глазах.

Болито заинтересовался выбором Перрана, очень древнего корнуолльского имени. Зенория, должно быть, настояла на нём, возможно, чтобы самоутвердиться в противовес довольно властной семье Кина.

Кэтрин просто сказала: «Это имя ее отца».

Её настроение не улучшилось, и Болито вообразил, что это из-за отравленного прошлого. Отца Зенории повесили за преступление, совершённое во время борьбы за права сельскохозяйственных рабочих, а участие самой Зенории косвенно стало причиной её депортации. Кин спас её и очистил её имя. Болито всё ещё не понимал, действительно ли любовь или благодарность подарили им сына.

«Что случилось, Кейт?» Он прижал её к себе, и она тихо заговорила.

«Я бы всё отдала, чтобы родить тебе ребёнка, нашего собственного. Не того, кто наденет королевский плащ, как только сможет, как многие имена, которые я вижу в церкви, где почитают твою семью. И не того, кого будут баловать сверх его или её блага!» Он почувствовал напряжение в её теле, когда она с горечью добавила: «Но я не могу, и в основном я довольна. Иметь и хранить твою любовь, дорожить каждым мгновением вместе, каким бы коротким оно ни было». А иногда внутри меня сидит этот демон. Из-за меня ты так много отдала. Своих друзей, или тех, кого ты считала таковыми, твою свободу поступать, как хочешь, без завистливых глаз, следящих за каждым твоим шагом… Она откинулась назад в его объятиях и изучала каждую черточку его лица, редкие слёзы, не замечаемые ею. «Ты так много делаешь для других и для своей страны. Как они смеют пищать о своей мелочной ненависти за твоей спиной? В Золотистой ржанке мне часто было страшно, но я бы не поделилась этим ни с кем другим. Те качества, о которых ты даже не подозреваешь, вознесли мне сердце. В тавернах о тебе говорят и поют, называют тебя матросом из моряков, но им никогда не узнать, что я видел и делал с тобой.

А затем, в конце второй недели, посланник Адмиралтейства подъехал к старому серому дому под замком Пенденнис, и приказы, которых они оба ждали, были доставлены в обычном плотно запечатанном конверте.

Болито сидел у пустой каминной решетки в большой комнате, где он впервые услышал рассказы о море и далеких краях от своего отца, своего деда: теперь было трудно отличить одно от другого в этом доме, где началась жизнь стольких членов его семьи, и, как мог свидетельствовать каждый надгробный портрет на стенах, о котором мало кто когда-либо возвращался. Он перевернул конверт в руках. Интересно, сколько раз? Получив эти приказы… отправлюсь со всей повинностью… на корабль или в эскадру, в какую-нибудь неизвестную часть растущей мощи Величества, хоть в жерло пушки, если прикажут.

Он слышал, как жена Фергюсона разговаривает с посланником. В конце концов он уедет отсюда сытым и подбодренным ее домашним сидром. Подтверждение Болито будет доставлено в Лондон, передано от клерка к клерку, к лицам Адмиралтейства, которые мало знали и еще меньше заботились о бесчисленных кораблях и людях, погибших за короля и страну. Скрип пера какого-нибудь адмиралтейского писца мог оставить людей мертвыми или ужасно изуродованными, как несокрушимый Джеймс Тьяк. Болито видел его сейчас, как будто это только что произошло, бриг Тьякка «Ларн» надвигался на их жалкий баркас даже в смертный час. Теперь Тьякка, которого работорговцы, за которыми он охотился, называли «дьяволом с половиной лица», управлял собой и своим кораблем так, как мог только он, и ради цели, известной только ему. Эти же самые адмиралтейские чиновники в ужасе отвернулись бы, если бы увидели его ужасное изуродование, просто потому, что за ним они не могли разглядеть гордость и мужество человека, который носил его как талисман.

Он почувствовал, что вошла Кэтрин, и, взглянув на неё, увидел, что она совершенно спокойна. Она сказала: «Я здесь».

Он вскрыл конверт и быстро просмотрел мелкий округлый почерк, не заметив ее внезапного беспокойства, когда он неосознанно потер поврежденный глаз.

Он медленно произнёс: «Мы едем в Лондон, Кейт». Он смотрел сквозь открытые двери на деревья и ясное небо. Подальше отсюда.

Он вдруг вспомнил, что отец много раз сидел в этом самом кресле, когда читал ему и его сёстрам. Отсюда были видны деревья и склон холма, но не море. Не в этом ли причина, даже для его отца, который всегда казался таким суровым и мужественным?

«Не на новый флагман?»

Ее голос был спокоен: только вздымающаяся и опускающаяся грудь делала его лживым.

«Похоже, нам предстоит обсудить какую-то новую стратегию», — пожал он плечами. «Что бы это ни было».

Она догадалась, о чём он думает. Его разум восставал против того, чтобы расстаться с миром, который они могли разделить за эти две счастливые недели.

«Это не Фалмут, Ричард, но мой дом в Челси всегда является убежищем».

Болито бросил конверт на стол и встал. «Это правда насчёт лорда Годшала. Он покинул Адмиралтейство и Лондон, который ему, очевидно, так нравился, хотя, подозреваю, по неправильным причинам».

«Кого ты увидишь?» — Её голос был ровным, подготовленным, как будто она уже знала.

Болито ответил: «Адмирал сэр Джеймс Хэметт-Паркер». Мысленно он отчётливо видел тонкие губы и бледные глаза, словно вторгся в эту самую комнату.

Одна рука потянулась к груди. «Разве это не он…»

Он мрачно улыбнулся. «Да, дорогая Кейт, председатель военного трибунала Томаса Херрика». Неужели это было всего год назад?

Он добавил: «Теперь у него есть власть». Он обернулся, когда Оззард вошёл с подносом и двумя кубками.

Кэтрин посмотрела на маленького человечка и улыбнулась. «Ты чувствуешь время лучше, чем песок в стакане!»

Оззард бесстрастно посмотрел на неё. Благодарю вас, миледи. — Болито он сказал: — Я подумал, что немного рейнвейна подойдёт, сэр Ричард.

Никаких секретов. Скоро новость облетит всё поместье, а потом и весь город. Болито уезжал. Ради славы или ради нового скандала – предсказывать было рано. Болито подождал, пока закроется внутренняя дверь, а затем вложил ей в руку кубок.

«Я поднимаю бокал за мою дорогую Кейт». Он повиновался и улыбнулся. «Не беспокойтесь слишком сильно о преемнике Годшела. Лучше, я думаю, знать врага, чем потерять друга».

Она смотрела на него поверх края кубка. «Неужели это всегда ты, Ричард? Я говорила это и раньше, даже рискуя тебя обидеть. Я знаю, ты, возможно, ненавидишь работу на берегу… например, в Адмиралтействе, где, похоже, таких уважаемых лидеров, как ты, не хватает…»

Он взял её кубок и поставил рядом со своим. Затем он сжал её руки и пристально смотрел на неё какое-то время. Она ощущала его внутреннюю борьбу, словно нечто физическое.

Эта война не может долго длиться, Кейт. Если обстоятельства не обернутся против нас, она должна прекратиться. Враг падёт духом, как только английские солдаты выйдут на его улицы. Она знала, что это важно для него, слишком важно, чтобы прерывать.

«Всю свою жизнь я провёл в море, как это принято в моей семье. Более двадцати лет службы я сражался с французами и любыми их союзниками, но всегда с французами. Я видел слишком много мужчин и юношей, разорванных в бою, и во многих из них я виню себя». Он крепче сжал её руки и сказал: «Довольно. Когда вражеский флаг спустится…»