Он закрыл свой разум, словно захлопнул дверь. Это было в прошлом. Но будущее?

Экипаж замедлял ход, делая широкий поворот. Мысленно он видел старый серый дом, предвкушая тепло и радушный приём. Желая почувствовать себя его частью, одним из них. Как во сне.

Он снова коснулся ноги. А вдруг это был всего лишь сон?

Двери открывались, лошади топали по булыжникам, мужчины храпели, расстегивая упряжь, кто-то махал рукой, женщина торопилась обнять девочку, которой было так плохо. Секретарь адвоката махал рукой охраннику, что-то говорил о багаже, но всё ещё не выпускал из рук запечатанный чемоданчик.

Нейпир взглянул на вывеску гостиницы. Испанцы. Снова, словно голос из прошлого.

Лошади ушли, карета осталась брошенной. Он увидел на булыжной мостовой сундук своего мичмана, а слуга из гостиницы наклонился, чтобы разглядеть этикетку.

Охранник присоединился к нему. Его дородный спутник уже скрылся в пивной.

«Конец пути. Для нас — точно». Он огляделся. «Вас встречают? Здесь негде стоять и мерзнуть!»

Нейпир полез в карман за монетами.

«Нет. Можно я оставлю здесь свой сундук?»

Он не услышал ответа. Он пытался мыслить ясно, холодно. Он дойдёт до дома пешком. Он уже проделал это с Люком Джаго, рулевым капитана. С тем крутым парнем, который взял его на «Одейсити» и выкрикивал его имя, словно наслаждаясь этим. «Присоединяйтесь!»

Теперь он нащупал ордер с алой печатью власти, который молодой флаг-лейтенант вручил ему два дня назад, когда тот покидал корабль в Плимуте.

«Пойдем. У нас не так уж много времени!»

Нейпир обернулся и увидел, как раздражённый пассажир подзывает его дочь. При прибытии Нейпира он громко заметил, что простому мичману вряд ли подобает ехать с ним в одной карете. Кучер не смог скрыть своего удовлетворения, когда Нейпир показал ему ордер с печатью вице-адмирала.

Девушка откинула волосы со лба и улыбнулась ему.

«Ещё раз спасибо за вашу доброту. Я не забуду». Она протянула руку в перчатке и положила её ему на плечо. «Я рада, что ты в безопасности».

Она не могла продолжать, а отвернулась и сознательно прошла мимо отца.

«Нечего мне о тебе беспокоиться, цур». Охранник сдернул потрёпанную шляпу, его обветренное лицо расплылось в улыбке. Что-то нужно сказать ребятам…

Нарядная карета, почти изящная по сравнению с дилижансом, остановилась, и из неё вышла женщина, которой помогал её кучер с прямой спиной. Люди оборачивались, наблюдая, как она, стройная и элегантная в тёмно-красном плаще, поспешила поприветствовать гардемарина.

Нейпир чувствовал руки на своём плече, ладонь на своём лице, на своих губах. Слёзы на коже.

Она говорила: «Дерево через дорогу… Фрэнсису пришлось позвать на помощь. Я молилась, чтобы ты всё ещё был здесь!» Она встряхнула головой, как девчонка, но смех, который он всегда помнил, так и не раздался.

Нейпир чувствовал тепло её объятий, её радость и печаль. Он хотел сказать ей всё, объяснить, но его голос звучал как чужой.

«Леди Роксби, все произошло так быстро!»

Но её рука снова коснулась его губ, и она покачала головой, не отрывая от него взгляда. «Тётя Нэнси, дорогая. Помнишь?» Она, стараясь говорить ровно, крикнула кучеру: «Руку сюда, Фрэнсис. Полегче».

Но Фрэнсису такая осторожность была ни к чему. Он служил в кавалерии и не забыл, как выглядит изнурение войны. И он уже видел тёмное пятно крови на белых штанах мичмана.

Она стояла у кареты, пока Нейпир с трудом поднимался на подножку. Она видела лица в окнах гостиницы и на улице, обсуждающие что-то и строящие предположения, но они словно были совершенно одни. В последний раз она видела его мальчиком, гордым, но застенчивым в новой форме, перед тем, как он ушёл на корабль.

Большую часть произошедшего она узнала из письма, прибывшего в Англию на быстроходном бриге с Карибских островов; остальное она могла только догадываться или воображать. Она была дочерью морского офицера и сестрой одного из самых знаменитых английских моряков, и вскоре поняла, что боль и слава обычно идут рука об руку.

Нейпир пристально смотрел на нее, его глаза были полностью покрыты ее лицом.

«Мне очень жаль. Я не хотел…» Но Фрэнсис уже протиснулся мимо нее и усаживал мальчика на сиденье.

«Теперь с ним все будет в порядке, миледи».

Она кивнула. «Спасибо, Фрэнсис. Можешь отвезти нас домой».

Дом.

Люк Джаго, рулевой капитана Адама Болито, стоял у одного из высоких окон и смотрел вниз, на улицу. Экипаж и повозка, на которой он и его личные вещи были здесь, уже отчалили, и после бесконечного путешествия из Плимута он чувствовал себя брошенным, отрезанным от всего, что знал и мог узнать.

Улица была пустынна и, как и этот дом, слишком тиха для жизни. Здания прямо напротив казались безликими и внушительными. Он убрал руку с занавески и услышал, как она с шипением вернулась на место. Как и сама комната: всё на своих местах.

Невыносимо. Потолок казался слишком высоким, недосягаемым. Он вспомнил флагман «Афину»: даже в большой кормовой каюте приходилось пригибать голову под потолочными балками. Внизу, на орудийных палубах, было ещё теснее. Как эти люди могли понять, что значит служить, сражаться?

Он очень медленно расслабился, не осознавая собственного негодования.

Дом казался пустым, вероятно, большую часть времени. Всё было на своих местах. Изящные стулья, блестящие и не помятые, огромный мраморный камин, заложенный дровами, но не растопленный.

У другого окна в вазе стояли цветы. Но на дворе был февраль, и они были сделаны из цветного шёлка.

Над небольшим инкрустированным столом висела картина; он удивился, как она ускользнула от его внимания, когда он вошел в комнату.

Портрет морского офицера с подзорной трубой. Молодой капитан, ещё не назначенный на службу, но Джаго всё же узнал сэра Грэма Бетьюна, вице-адмирала Синего флота, который покинул свой флагман в Портсмуте в такой спешке, словно устраивал гонку с дьяволом.

Он очень осторожно сел в одно из атласных кресел и снова попытался собраться с мыслями. У Джаго был острый ум и, как правило, неплохая память, но после битвы с работорговцами у Сан-Хосе и смертоносного обстрела их береговой артиллерии одно событие словно слилось с другим.

Возглавляя абордажную группу, чтобы отбить шхуну, он увидел женщину, стоящую на израненной палубе и глядящую мимо него на Афину, словно она не чувствовала боли, а её кровь казалась нереальной. В бою память может сыграть множество шуток. Но Джаго всё ещё слышал её крик, словно радостный, в последние секунды перед тем, как она упала замертво.

Возвращение на Антигуа, победители с добычей и полная, тревожная тишина в Английской гавани, которая их встретила. Некоторые из их людей погибли в бою и были похоронены в море; другие высадились на Антигуа и всё ещё находились там под опекой.

Яго был закалён в морских сражениях и познал их цену. Долгие годы войны с Францией и Испанией остались лишь в памяти, и теперь царил мир, хотя некоторые могли считать это иначе. Для обычного Джека любой человек был врагом, если стоял у ствола пушки или приставлял клинок к твоей шее.

Но путешествие на Антигуа все еще не давало Джаго покоя.

Спокойное море и слабый ветер, нижняя палуба очищена, все работы приостановлены на рангоуте и такелаже.

Джаго побывала во всевозможных боях и видела много знакомых лиц, хороших и плохих, переходящих через борт. Но это было другое. Её тело было зашито в парусину, утяжелено ядрами и укрыто флагом. Нашим флагом. Даже некоторые раненые были на палубе, приседали вместе с товарищами или прислонялись к сетке гамака, слушая голос капитана, произносящего знакомые слова, которые большинство из них знали наизусть.

И все же такие разные…

Даже равномерный стук насосов, не прекращавшийся с момента первого грохота канонады, стих.

А Бетюн, их вице-адмирал, стоял лицом к лицу с печально известным лордом Силлитоу. Жертва или виновник — это оставалось неясным и, как ни странно, не имело значения в то время и в том месте, которое Джаго позже увидел в журнале капитана. Дата и их положение в Карибском море, когда Кэтрин, леди Сомервелл, была похоронена в море.