На этаж спустилась тройка копов с двадцатого, что решили то ли продолжить дежурство забив на трупы, то ли позвонить от сюда. То ли просто, каким-то боком крики услыхали. И последнее вполне вероятно — оружие в руках у них оказалось в тот же миг, как они ступили за порог, хотя лица у всех троих… зеленые-зеленые! И стали еще зеленее, от вида крови и отрубленных рук.

— Салют! — помахал я им ручкой, привлекая внимание к своей персоне и отвлекая от тел.

Чуть не получил пулю в лоб! Рефлексы!

— Тут какие-то типы, — продолжил я речь, проигнорировав три ствола, что еще миг назад смотрели на меня, — притащили к нам деда, — перевел я взгляд на все так же трясущегося человека, держа руку у его рта, словно бы зажимая ему рот рукой, — со взрывчаткой внутри тела.

Убрать эти бомбы не проблема. Взрывчатка внутри обычная, не магическая, пусть и с кучей высокоуровневой набивки для осколочного действия. И эту набивку можно в принципе и не трогать, но… а органы то мне ему как вернуть⁈ Он обычный человек без магии! Ему даже высокоуровневый целитель с такими повреждениями фиг поможет! Не то, чтобы подобное восстановление было совсем нереальным, но… он умрет раньше, чем зафункционирует результат.

На капельнице сидеть? Ладно, надо хотя бы поговорить с ним для начала.

Миг, и с тела трясущегося на полусогнутых старичка исчезает вся взрывчатка. Внешне этого не видно, она под одеждой пряталась! Зато сестре можно больше не удерживать отрубленную кисть в прижатом положении.

Миг, и из тела старичка исчезает вся взрывчатка вместе с детонатором и набивкой — потрачусь уж немного. А я убираю руку от его рта, и он тут же падает на колени, так как его уже никто не удерживает в стоячем положении, а сил стоять уже явно не осталось. Начинает рыдать, явно щупать пустую гортань, где больше нет детонатора, возможно удивляться.

— Сестренка. — обращаюсь я к сестре, что скинула с себя простынь невидимку еще до начала драки, чтобы не запачкаться, и как следствие заляпала кровью свое очередное новое платье, — рассортируй масочкников на тех, кто жив, кто скоро сдохнет, и тех, кто еще побрыкается.

Сестра кивнула и пошла сортировать, таща за собой волоком человека без руки, удерживая его за кутью. Копы, отошли в сторонку от двери, убрав оружие на всякий случай, и по стеночке, по стеночке, проползли до своего столика, под которым обнаружилась портативная рация. Косясь на нас, начали попытки связаться со своими, чтобы доложить.

— Дед. — присел я на корточки, чтобы быть словно ребенок низким даже на фоне стоящего на коленях человека, — ты… как? Как это… вообще… произошло? — захлопал я глазами.

— Внучок… — заревел старичок сильнее. — внучок… — повторил он, не в силах совладать с эмоциями.

А эмоции у него были разные. Жалость, сострадание, скорбь, печаль, и даже гнев! Причем, гнев разный! На себя, на других, бандитов, и даже на… нас. За обман? Или за… что-то еще, не знаю, да и не важно это.

— Дед, ты это…

— Я мертвец, да? — выдавил он из себя грустную улыбку, прекращая рыдать.

Я кивнул. Если без кишков он еще мог бы прожить, то вот без печени… скорее не ясно как он до сих пор жив и на ногах! Видимо его чем-то накачали. Но это «что-то» уже явно заканчивает действовать, да и при таком отравлении маной, которое я ему создал переместив взрывчатку из тела прочь, ему всё равно кранты, даже если бы та же печень была на месте и работала. Не жилец, без вариантов.

— Неудивительно. — вздохнул он, внимательно вглядываясь в моё лицо, своими выцветшими от времени глазами, словно бы что-то там разглядывая. — А вы ведь и правда, те дети… — сказал он как-то печально, роняя слезу, словно бы имея ввиду, каких-то других тех детей, и перевел взгляд на мою сестренку, что тащила мимо нас шипящее и окровавленное тело, вяло пытающееся сопротивляться.

Прочем, попытки сопротивления в любом случае напрасны, и для девчонки с копьем, все эти люди, словно бы соломенные чучела, что нужно перенести на новый шест, на новое поле.

— Скажи… — вернул свой взор на меня дед, внимательно вглядываясь в глаза, — это и правда… вы, побили тех… — он не договорил, но я все понял, и кивнул, — Ясно. — грустно сказал он и замолчал, плотно стиснув зубы.

— Их побила одна сестра. — слегка улыбнулся я, выводя деда из задумчивости, — Я лишь следил за тем, чтобы она никого не покалечила.

— Так… — проявил невиданный интерес дед, которому эта тема была явно интересна, и явно что-то внутри задевала.

Их… их жизнь, наверняка стала адом после того случая! Уж больно агрессивные там были мамашки! И… им явно было плевать, кто прав, а кто нет. Мы видели во что превратилась квартира старичков — печальное зрелище. Однако виновным себя я считаю лишь в том, что не набил им всем морды прямо там, вбив мудрость в мозг вместе с зубами.

— Мы никого не калечили дальше пары сломанных ребер. — улыбнулся я краешком губ.

Старик усмехнулся в ответ, и посмотрел на творящеюся вокруг кровяку, на трупы в одной кучкой, куда сестра кидает и тех, кто уже почти там, почти мертв, не проявляя ни жалости, ни сочувствия, и относясь к живым, и людям, не почтительнее чем к мешкам с соломой.

Взглянул дед и на еще живых мафиози в другом штабеле, которым девчонка дала тряпки от одежды тел кучки первой, чтобы… что-то! Копья она из тел живчиков не выдирала, чтобы не делать рану больше, так что смысла в тряпье особого и не было — дыру незаткнешь, когда в ней торчит копьё.

Да и относительно легко раненые там, нечего особо латать. Хотя пятикилограммовое копье в груди — это в любом случае пятикилограммовое копье в груди! Особняком там стоит только однорукий, которому тряпки реально во благо, и который явно поглядывает в сторону возможности бежать.

— Побежишь — ноги отрежу по самую жопу. — рыкнула на него девчонка-охотница, и пошла в нашу сторону, чтобы присоединится к беседе.

А менты тем временем орали в рацию, переругиваясь с кем-то на той стороне.

— То есть как валить⁈ Тут четыре трупа! Чертовы Яуз… что значит не наше дело⁈ Э⁈ Да понимаю я все! Но… Есть…

— Переломы заживают, — вернул я внимание деда на себя, — Даже и калеками не делают, — дед вновь хмыкнул, — Сложных переломов, с раздробленными костями, — кивнул я в сторону сестренки, что сев на корточки пред дедом, оттянула ворот своего окровавленного платья и показала свою по-прежнему синюшную грудь, заставив старичка вздрогнуть всем телом от ужаса вида, — не делали. — улыбнулся я, вновь вернув внимание себе, но взгляд деда прошелся по мне лишь в скользь, вернувшись на ребрышки девчонки.

Кости наружу там конечно не торчат, но… и дураку понятно, что… если бы Лина была человеком простым, для такого синяка, её надо было бить мешком с песком, с чувством и с толком. Там явно не след от ботинка! Но в тоже время — живого места нет на груди вообще.

— Кто тебя так, внучка… — пролепетал побледневший мужичок, чья кожа стремительно приобретает желтый оттенок.

— Яуза. — скривилась сестра, и дед чуть не сплюнул на пол.

— Мафффиози.

Мы с сестрой покивали синхронно в ответ.

— А тех дурынд… максимум, что мы могли им сделать из серьёзного, это кое-чего повредить, если бы они были беременными дурами в шестнадцать, — дед вздрогнул, — которые кидаются палками и битами, обитыми гвоздями, на двух малолеток лет семи, с целью поиграть в бейсбол их головами. Ах, да, так все и было. — взглянул я на сестренку, что кивнула, — Представь дед, чтобы было, будь мы не теми, кто мы есть, а обычными малютками. — дед побледнел еще сильнее, и начал падать на бок, теряя сознание — пришлось его подхватить и легонько встряхнуть приводя в чувства.

— Надо было их тупо поубивать. — вздохнула сестра печально, — Проблем бы было меньше.

— Да уж… — проговорил дед, тяжело дыша, и мы сестрой помогли ему подняться.

— Ты должен увидится с нашей мамой напоследок. — улыбнулся я краем губ.

— Не думал я, что лицо невестки будет последним, что я увижу в этой жизни, — усмехнулся дедок в ответ, шваркая ногами к нашей двери.