— Такому человеку действительно нужен особенный знахарь, — подумал Богдан. — И он точно не оставит его в руках какого-то провинциального рода.

К вечеру, устроившись в знакомой гостинице в торговом квартале, Богдан отправил короткое письмо своему старому знакомому — дьяку Тайного Приказа, человеку, с которым его связывали несколько старых, темных дел. Он просил о встрече «по важному государственному делу».

Ответ пришел на следующий день. Встреча назначалась на вечер в одном из боковых покоев княжеского дворца — подальше от любопытных глаз.

Богдан тщательно подготовился. Переоделся в лучшую одежду, причесался, отрепетировал речь в последний раз. Он шел не как проситель, а как человек, несущий ценную информацию.

Пора было начинать настоящую игру.

Княжеский дворец поражал своими размерами. Богдан шел по бесконечным коридорам, освещенным сотнями свечей, мимо богатых гобеленов и мраморных статуй. Слуги в дорогих ливреях кланялись ему с почтительным равнодушием — здесь он был просто очередным посетителем.

Наконец его провели в небольшую комнату без окон, обставленную простой, но добротной мебелью. За столом сидел худой, лысеющий человек лет пятидесяти в темной одежде дьяка. Его глаза были холодными и внимательными — глазами человека, привыкшего распознавать ложь. Это был Еремей Лукич, глава одного из самых важных отделов Тайного Приказа — того, который следил за удельными князьями.

— Богдан Боровичский, — сказал Еремей Лукич, не поднимаясь. — Давно не виделись. Садись.

— Благодарю, Еремей Лукич, — ответил Богдан, усаживаясь напротив.

— Слышал, у тебя неприятности, — сказал дьяк. — Морозовы разбиты, твой союз распался. Неудачная вышла война.

— Слухи быстро летают, — осторожно ответил Богдан.

— Моя работа — знать все слухи, — усмехнулся дьяк. — Так что привело тебя в столицу? Жаловаться на Соколов? Просить помощи?

— Нет, — покачал головой Богдан. — Я пришел не с жалобами, а с вестью, которая может изменить баланс сил во всем княжестве.

Еремей Лукич поднял бровь: — Интересно. Рассказывай.

Богдан глубоко вздохнул. Сейчас начиналось самое главное.

— У Соколов появился человек, — начал он. — Не воин. Мастер.

— Какого дела?

— Он создает… еду, но не простую. Он варит похлебки и отвары, которые превращают обычных воинов в великих.

Дьяк прищурился: — Объяснись яснее.

— Святозар Соколов угасал на глазах, — начал Богдан с последних событий, о которых ему донесли. разумеется, он умолчал, что шпион Морозовых травил князя. Ему надо было создать легенду о всемогущем поваре. — Все думали, что он умрет в ближайшие недели. По слухам он еле ходил, еле говорил, а этот мастер накормил его чем-то, и князь, который еще вчера не мог держать меч, в день суда над своим братом стоял твердо, как скала, и говорил голосом, полным силы.

— Может, болезнь была не так сильна? — скептически заметил дьяк.

— Она была смертельной, — твердо ответил Богдан, ведь от яда точно умирают. — А потом он встал. Чудо, не иначе.

— Допустим. Что еще?

— Перед битвой в Заречье этот мастер накормил все войско Соколов и они дрались с силой и яростью, которой я не видел за всю свою жизнь. Словно каждый воин стоил троих. Мои люди были сломлены не столько их силой, сколько ужасом перед ней.

Еремей Лукич заинтересовался: — То есть ты хочешь сказать, что у Соколов есть способ делать свое войско сильнее?

— Именно это я и говорю, — кивнул Богдан. — У них есть секретное оружие. Не мечи, не доспехи, а человек, который умеет готовить победу в котле.

— И что ты предлагаешь?

Богдан сделал паузу, готовясь к финальному удару: — Я подумал, что Великий Князь должен знать о том, что такое сокровище, способное создавать непобедимые войска, находится в руках его вассала, а не в его собственной казне.

Глаза Еремея Лукича загорелись. Он понял намек и оценил его по достоинству.

— Ты говоришь, что этот… мастер… мог бы пригодиться не только Соколам?

— Я говорю, что человек с такими способностями должен служить державе, а не отдельному роду, — осторожно ответил Богдан.

— А сам этот мастер? Он предан Соколам?

— Насколько я знаю, он не их крепостной. Свободный человек. И если его позовет сам Великий Князь…

— Понятно, — кивнул дьяк. — А ты уверен, что его способности… реальны?

— Я видел результат своими глазами, — твердо сказал Богдан. — Моя жена, Василиса, была у них в плену. Она тоже видела, как действуют его снадобья.

Дьяк задумался, барабаня пальцами по столу. Богдан терпеливо ждал.

— Хорошо, — наконец сказал Еремей Лукич. — Ты принес нам бесценные вести, князь Боровичский. Такой дар не должен пропадать в провинции.

— Значит…

— Значит, Великий Князь будет очень заинтересован в этом «умельце», — улыбнулся дьяк, и улыбка эта была холодной как зимний ветер. — Мы позаботимся, чтобы этот дар служил не удельным князьям, а всей державе. Ты же этого хотел, да? Уравнять силы…

— А что с Соколами?

— А что с ними? — пожал плечами дьяк. — Они останутся верными вассалами. Просто их особенный слуга получит более высокое назначение.

Богдан почувствовал сладкий вкус близкой мести. План Василисы работал идеально.

— Когда это произойдет?

— Скоро, — туманно ответил Еремей Лукич. — Очень скоро. Такие сокровища нельзя оставлять без присмотра.

Встреча закончилась. Богдан вышел из дворца с чувством глубокого удовлетворения. Он не просил о помощи, не жаловался на поражение. Он принес ценную информацию.

Через несколько дней он уже ехал обратно домой, предвкушая момент, когда к воротам крепости Соколовых подъедут гонцы Великого Князя с «почетным» приглашением для знахаря Алексея.

— Василиса была права, — думал он, покачиваясь в седле. — Лучшая месть — та, которую враги сами на себя навлекают.

Новая, невидимая война только началась. И в ней Богдан уже одержал первую победу.

Прошло уже три недели с того памятного пира, когда князь Святозар даровал мне дворянский титул. Три недели, в течение которых я пытался привыкнуть к своему новому положению и понять, что теперь делать с этой свалившейся на меня честью.

Я стоял во дворе крепости и наблюдал за утренней суетой. Воины кланялись мне почтительно. Слуги заискивающе улыбались, надеясь получить покровительство нового дворянина. Даже старые капитаны, которые раньше видели во мне просто полезного знахаря, теперь относились с подчеркнутым уважением.

И все это меня тяготило.

Не то чтобы я не ценил признание или не радовался восстановлению чести рода, но эта новая роль казалась мне чужой, словно одежда, сшитая не по размеру.

Еще утром, стоило мне выйти из своих покоев во двор, как меня тут же окружила толпа.

— Боярин Веверин! — окликнул меня старый дружинник Ратибора, с трудом сгибая колено. — Суставы ломит на погоду, мочи нет. Нет ли у тебя мази какой, али отвара согревающего?

— Ваша светлость! — подбежала молодая женщина, служанка. — Помогите, пожалуйста! Дочка кашляет третью ночь, лекари не помогают. Сварите ей кашки своей целебной, умоляю!

— Алексей! — протиснулся сквозь толпу капитан ночной стражи. — Мои парни от холода замерзают на дозоре. Может, придумаешь для них какой-нибудь паек, чтобы грел?

Я вздохнул. Вот она, оборотная сторона славы. Люди видели во мне уже не человека, а ходячее чудо, способное решить любую проблему, связанную со здоровьем. Они не просили меня посмотреть корову, но их просьбы все равно превращали меня из повара в святого угодника, от которого ждали мгновенных чудес.

— Подождите, — сказал я, поднимая руку. — По очереди. Капитан, зайди после полудня, обсудим пайки. Женщина, принеси дочку ко мне в малую кухню, я ее осмотрю. А ты, воин, — я повернулся к ветерану, — для тебя я приготовлю особый бульон. Зайдешь к ужину.

Но даже произнося эти слова, я чувствовал усталость. Не физическую — от работы я никогда не уставал. Душевную усталость от постоянного ожидания чудес.