«На мой концерт можно было попасть только по приглашениям, и на нем присутствовал Домициан Цезарь», — раздраженно ответил я.
Потом я ушел.
VII
Мне нужно было подумать о хаосе, царившем в доме Па. Самым приемлемым решением было забыть о нём, занявшись чем-нибудь другим. В конце концов, я решил явиться в скрипторий Хрисиппа и примерить наряд. От дома Па в Септе Юлии обратно до Авентина можно было легко пройтись коротким крюком через Форум. Я мог заскочить в избранный гимнастический зал, который я посещал, и измотаться на тренировке с тренером; а потом, когда Главк закалит моё тело, я мог заняться интеллектуальными занятиями.
Затем, поскольку спортзал Главка находился позади храма Кастора, я прошел мимо знаменитого старого заведения братьев Сосий, которые продавали труды Горация, чтобы посмотреть, как выглядит приличный продавец свитков.
Счастливчик Гораций. Меценат для покровителя; в подарок ферма сабинян (у меня была своя, но я за неё заплатил бешеные деньги); репутация и читательская аудитория.
И когда Сосии обещали Горацию продать его работы с выгодной позиции, речь шла об углу Викус Тускус на краю Римского форума. Примыкая к Базилике, в самом центре общественной жизни, эта знаменитая улица была полна дорогих магазинов, по которым регулярно проходили праздничные процессии, направлявшиеся от Капитолия к Играм. Их мимолетная торговля, должно быть, была настоящей, в отличие от рынков, которые, как утверждается, Аврелий Хрисипп обхаживал по ту сторону цирка. Выцветшая вывеска свидетельствовала о том, что лавка Сосии, торгующая свитками, была неотъемлемой частью жизни на протяжении поколений, а углубление на пороге свидетельствовало о том, сколько ног покупателей прошло по этому пути.
Когда я наконец отважился на разведку к Склону Публициуса, единственными пешеходами, которые меня там обошли, были старушка, с трудом добиравшаяся домой с тяжёлой корзиной покупок, и группа подростков, слонявшихся без дела в поисках какой-нибудь жалкой жертвы, которую можно было бы сбить с ног и ограбить. При моём появлении они незаметно исчезли. Дряхлая бабуля понятия не имела, что я спас её от ограбления; она что-то враждебно пробормотала и, шатаясь, пошла дальше по улице.
Склон Публициуса начинается крутым склоном, ведущим под углом вверх по северному склону Авентина, от конца Цирка. Поднимаясь и выпрямляясь, он делает несколько поворотов, прежде чем потеряться на тихой площади на вершине. Это всегда был уединённый район – слишком далеко от Форума, чтобы привлекать внимание посторонних. С одной стороны улицы открываются малоизвестные, но потрясающие виды на долину Большого цирка. Оглядевшись, я увидел несколько закрытых лавок, торговля в которых, должно быть, была бессистемной, а за ними я мельком увидел деревья в садах того, что, должно быть, тщательно…
Большие, неприметные дома. Это была глушь. Кливус был дорогой общего пользования, но создавал ощущение уединённости, что было редкостью.
Если вы живёте на Авентине, длинная долина Большого цирка будет преграждать вам путь почти каждый раз, когда вы отправитесь в другую часть Рима. Я, должно быть, сотни раз проходил по Публициеву спуску. Я проходил мимо лавки свитков Хрисиппа, но никогда не считал её достойной внимания, хотя и любил читать. Я знал этот аккуратный, тихий фасад, но продавцы, как правило, маячили на пороге, словно неприятные официанты в портовых каупонас, где рыба слишком долго томилась. Предпочитая выбирать книги у торговцев (и тайком брать бесплатные книги в дни безденежья), я лишь изредка заглядывал в эту лавку, где свитки неровными стопками лежали на массивных старых полках. Когда же я всё-таки зашёл, то обнаружил, что на полу под полками стоят коробки, предположительно, с более качественными работами. Там стоял высокий табурет и прилавок, на который можно было опереться локтями, пробуя товары.
Меня поприветствовал вежливый, красноречивый продавец-консультант, услышав, что я потенциальный автор, а не покупатель, и тут же потерял интерес. Он провел меня через дверь в глубине, в сам скрипторий. Он оказался гораздо больше, чем можно было предположить по виду магазина: огромное помещение, полное сырья, чистые рулоны с очевидной заботой расставлены по рядам полок, которые, должно быть, содержали небольшое состояние только неисписанных канцелярских принадлежностей. От большого горшка с клеем для ремонта неприятно пахло на жаровне в углу. Там же стояли ящики с запасными валиками для изготовления или ремонта готовых свитков и корзины с навершиями разного качества. За одним из столиков раб наносил золото на навершия роскошного, украшенного украшениями издания. Я заметил, что папирус был толще и блестел ярче обычного. Возможно, это был специальный заказ для богатого клиента.
Другой, очевидно, опытный раб аккуратно приклеивал титульный лист к тонкому свитку. На нём был небольшой портрет, предположительно автора – чувака, который выглядел на картине так, будто завивал волосы раскалёнными щипцами, а в заднем проходе у него торчало одно из приспособлений для укладки волос. Держу пари, начинающий писатель вроде меня не мог ожидать, что его физиономия вообще будет выставлена напоказ. Мне бы очень повезло, если бы мой труд был туго свёрнут и засунут в простые красные или жёлтые папирусные обложки, вроде тех, что быстро надеваются на длинный верстак, где готовые свитки упаковываются и связываются в связки отделочником. Он весело бросал комплекты в корзину, словно вязанки дров.
Папирус, как известно, очень хрупкий. Елена Юстина, любительница коллекционировать факты, однажды рассказала мне, как трёхметровый тростник собирают в египетских болотах, затем кропотливо снимают внешнюю оболочку, обнажая белую сердцевину, которую нарезают полосками и раскладывают двумя перекрещивающимися слоями, чтобы она высохла на солнце и затвердела благодаря собственному соку. Высохшие листы затем разглаживают камнями или ракушками и склеивают, примерно двадцать штук в рулоне. Большая часть работы выполняется в Египте, но всё чаще папирус изготавливают в Риме.
В наше время. Недостаток в том, что он высыхает при транспортировке, и его приходится дополнительно смачивать пастой.
«Египетские писцы, — читала мне Елена, с наслаждением проглатывая энциклопедию, взятую ею в личной библиотеке отца, — писали, скручивая листы в рулон и наклеивая их справа налево, потому что их письмо идет именно так, и когда они пишут, их тростник должен проходить сверху вниз по стыкам; греческие писцы переворачивали рулон вверх дном, так что стыки располагались внахлест в другую сторону».
Маркус, ты заметил, что волокна на внутренней поверхности свитка всегда горизонтальные? Это потому, что тогда риск разрыва свитка меньше, чем при использовании вертикальной стороны...
Здесь, в скрипториуме, специально обученные рабы склонились над свитками, лихорадочно следуя диктовке ясно читавшего, но очень скучного чтеца. Он действительно умел искажать смысл. Меня сразу же потянуло ко сну. Писцы работали в таком быстром темпе, борясь с такой монотонностью голоса, что я понимал, как дешёвые издания могут содержать столько ошибок по невнимательности.
Это не предвещало ничего хорошего. Хуже не стало. Евшемона не было, возможно, он всё ещё собирал писатели, но Аврелий Хрисипп случайно оказался в зале. Мне не разрешили долго задерживаться в скриптории, но я подождал несколько минут, пока он провожал сильно загорелого, недовольного человека, который мало говорил, но явно уходил в плохом настроении. Хрисиппа, казалось, не смутила причина их разногласий, но я видел, что другая сторона сдерживала обиду.
Пока Хрисипп вежливо прощался с предыдущим клиентом, отпуская его с бесплатным подарком в виде медовых фиников, как истинный грек, я разглядывал полки с папирусом, с их аккуратными этикетками: Augustan — высочайшее качество, настолько хорошее, что оно было полупрозрачным, и писать на нем можно было только с одной стороны; Amphitheatrica, названный в честь арены в Александрии, где располагался известный производитель; Saitica и Taniotica, которые, должно быть, изготавливались в другом месте в Египте; затем Fanniana и Claudia, которые, как я знал, были римскими усовершенствованиями.
