«Полагаю, он платит. Каких подрядчиков он использует?» — предположил я.

«О, не спрашивай меня, Фалько. Я не собираюсь заниматься чёртовой работой, даже для доброго старого короля».

«Дикий сад уже близко, если вы любите зелень», — крикнул нам вслед Магнус, угадав верно. Желая прочистить голову от лишней ерунды, мы оба ухватились за это приглашение.

Это был тихий рай. Ну, как нам и обещали, оттуда открывался вид на море, хотя берег был занят причалом, где корабль очень шумно разгружал камни.

Через территорию проходил морской залив. Водные объекты, должно быть, пользовались популярностью. В диком саду также имелся большой пруд; очистка от навоза была отвратительного качества. Цапли с берега и чайки с моря кружили вокруг, надеясь найти выкопанную среди ила рыбу.

За исключением глубокого канала, который создавался в гавани, пляжи вдоль этого прибрежного участка были низкими и изрезаны ручьями и протоками. Из-за этого вода повсюду была солоноватой и влажной.

Мы снова оказались на искусственной террасе длиной в триста футов, открывая будущим обитателям южного крыла непринужденный вид, о который плескались волны, теперь сдерживаемые молом и воротами, чтобы Океан не вёл себя слишком естественно. За западным рядом дворца уже возводился новый комплекс хозяйственных служб, включающий, очевидно, пекарню и гигантский жернов. Как только сам дворец достигнет своей полной высоты, эти здания будут скрыты; наблюдателю будут видны лишь искусственный парк, спускающийся к морю, и ухоженные леса за заливом. Эта концепция сильно напоминала «городскую сельскую местность», задуманную Нероном, когда он заполнил весь Форум деревьями, озёрами и парками для диких животных для своего экстравагантного Золотого дома. Здесь, в сельской Британии, эффект был несколько более приемлемым.

Садовники трудились не покладая рук. Поскольку это должно было быть «естественным»

Ландшафт требовал тщательного планирования и постоянного упорного труда, чтобы поддерживать его первозданный вид. Кроме того, он должен был оставаться доступным для тех, кто хотел прогуляться здесь, погрузившись в созерцание. Отдельные кусты безвольно боролись с солью и прибоем. Почвопокровные растения буйно разрастались по тропинкам; морской падуб царапал нам лодыжки.

Гроты цементировали; они были бы восхитительны, когда бы их окутали фиалки и крачки. Но борьба с морем, болотами и непогодой придала рабочим вид отчаянной обреченности. Они шли медленно, как люди, которым приходится много ходить, сгибаясь под тяжестью ветра.

Требовать от этих бедных местных жителей «природного» участка было гнусной уловкой. Должно быть, они десятилетиями возделывали сады для Тогидубнуса. Они слишком хорошо знали, что природа сама проложит себе путь сквозь ограждения.

Скользя по стенам, прорастая гигантскими сорняками среди нежных средиземноморских растений, пожирая драгоценные побеги и подрывая экзотические корни. Было слишком сыро и холодно, и нам захотелось в Италию.

Мы встретились со специалистом по ландшафтному дизайну, которого я видел на встрече по проекту. Он подтвердил, что это безумие.

«В парадных двориках всё будет не так уж плохо. Я буду высаживать их три раза в год вместе с цветами; подрезать постоянные растения весной и осенью; потом просто переверну участок, чтобы его скосили, вскопали и подровняли. В остальном трогать не нужно».

Он выкрикивал указания мужчинам, которые поднимали тяжелую веревку, используя ее медленные изгибы, чтобы придать ей привлекательную форму для извилистого пути.

«Но это тяжелая работа», — Елена махнула рукой, затем, похолодев, плотнее запахнула палантин, заправив назад выбившиеся из-под ветра пряди волос.

«Страсть, честно говоря». Это был сгорбленный, загорелый, бритоголовый человек, чья кажущаяся мрачность скрывала настоящий энтузиазм. «Мы не можем спокойно стоять под солнцем, как в Коринфе или Новом Карфагене, — мы давим природу, где бы она ни поднимала голову. Косим её, рубим, царапаем крюками и утаптываем лопатами, пока она ползёт по земле. Почва, конечно, ужасная», — добавил он с усмешкой.

Меня заинтриговали его географические ссылки. «Как вас зовут и откуда вы?»

«Я Тимаген. Я учился в императорском поместье близ Байи».

«Ты не просто мастерок», — заметил я.

«Конечно, нет! Я командую теми, кто контролирует главарей банд мастерков». Он наполовину насмехался над своим статусом, но это имело значение. «Я могу заметить слизняка, но, по сути, я тот, кто придумывает гламурные эффекты».

«И они будут великолепны», — похвалила его Елена.

«Помпоний описал нам ваш план».

«Понипоний — тупой идиот, — услужливо ответил Тимаген. — Он намерен разрушить мою творческую мечту, но я его поймаю!»

Казалось, в его словах не было злобы, однако его открытость была поучительна.

«Еще одна ссора?» — мягко поинтересовался я.

«Вовсе нет», — Тимаген звучал вполне уверенно. «Я его ненавижу. Ненавижу его печень, лёгкие и лёгкие».

«И надеяться, что ему не повезет с девушками?» Я вспомнил, как надсмотрщик Лупус описывал гневные проклятия, которые его работники наносили на святилища.

«Это было бы слишком жестоко», — улыбнулся Тимаген. «Вообще-то, здесь нет ни одной девушки, которая бы на него посмотрела. Девушки не глупы», — заметил он, вежливо кивнув Елене. «Мы все подозреваем, что он предпочитает мальчиков, но у мальчиков в Новиомагусе тоже вкус получше».

«Чем Помпоний тебя расстроил?» — спросила Елена.

«Слишком непристойно, чтобы упоминать!» — Тимаген наклонился и схватил маленький синий цветок. «Барвинок. Он хорошо приживается в Британии. Он цепляется своими тёмными коврами за влажные, густые места, с крепкими блестящими листьями, которые едва заметны, пока внезапно в конце апреля не выбрасывают вверх свои крепкие синие звёздочки. Вот это садоводство здесь. Поразительное открытие чего-то яркого, дерзкого».

Поэтичный собиратель листвы дернул цветок, дернув так яростно, что вручил Елене тонкую верёвку длиной в два фута или больше. Цветов было очень мало, а белые корни свисали некрасивыми пучками. Она осторожно приняла подношение.

«Так что же сделал тебе Помпоний?» — лаконично спросил я.

Проигнорировав вопрос, Тимаген лишь поднял лицо, чтобы понюхать воздух, а затем ответил: «Лето пришло. Чую его по ветру! Теперь у нас настоящая беда…»

Мы не можем сказать, имел ли он в виду садоводство или какой-то более широкий смысл.

XVI

Позже, когда мы с Хеленой возвращались к дороге Новиомагус и нашему транспорту, мы наткнулись на медленно тянувшуюся к месту повозку.

«Перестань смеяться, Маркус!» К счастью, рядом не было никого, кто мог бы подсмотреть за нашей встречей. С моей стороны было бы невежливо хохотать над незнакомцами так, как я это делал сейчас. Но один из этой скорбной компании просто замаскировался под незнакомца. Его угрюмый вид был слишком знаком.

Пейзаж был ярким. Как заметил Тимаген, наступило лето. Ужасно холодное утро с пронизывающим ветром сменилось невероятно тёплым днём. Солнце прорвалось сквозь бегущие облака, словно и не скрывалось. Оно возвестило, что даже здесь, на севере, без какого-либо заметного перехода, будут дополнительные часы света, удлиняющие оба конца дня.

Этот дух обновления был потрачен впустую на несчастного молодого человека, которого мы |

встречались. «Даже не разговаривай со мной, Фалько!»

«Привет, Секстий!» — приветствовал я его спутника. «Надеюсь, наш дорогой Авл окажется вам полезен. Он немного резок, но в целом мы о нём хорошего мнения».

Торговец движущимися статуями спрыгнул вниз, чтобы посплетничать. Брат Елены отвернулся с ещё большей горечью. Всё ещё выполняя роль помощника, он начал поить долговязую лошадь, которая тянула повозку с образцами глиняной посуды. Елена попыталась поцеловать его в щеку с сестринской нежностью, но он сердито отмахнулся. Поскольку мы забрали весь его багаж, на нём была та же туника, что и в Галлии, когда мы его оставили. Её белая шерсть покрылась тёмным, жирным налётом, который иные головорезы годами наносили на свою рабочую одежду. Он выглядел холодным и угрюмым.