«Как бы ни старались его сёстры помочь, — простонала Елена, — они не могут дать ему никакого статуса. Хуже всего то, что он даже не знает, кто он. Держу пари, Эбуль ему ничего не скажет».

«Что бы она ни сказала, он не сможет ей поверить», — простонал Джастин.

То, что Вергиний Лако гигиенически назвал «ситуацией», было ужасным.

Теперь уже не было возможности выдать Негрина за сенатора. Он

И его дети были потерянными душами. Ему оставалось только покинуть Рим и начать всё заново.

Многие это делали. В Империи человек с характером мог добиться многого.

Но это было бы трудно для любого, кто, как и он, был воспитан в условиях столь сильно отличающихся ожиданий.

У нас были свои проблемы. Это дело оставило нас в серьёзных затруднениях. Но когда пришёл наш транспорт и мы попрощались с её братьями, мы с Еленой вернулись домой в тот вечер в подавленном настроении, не думая о себе. «Гней Метелл Негрин» был застенчивым, доброжелательным молодым человеком, хорошим отцом с твёрдым характером. Теперь он даже не мог пользоваться своим именем.

Родиться ни с чем было ужасно. Но родиться со всем, а потом всё потерять, было ещё более жестоко.

LVIII

Я смирился с тем, что никогда не узнаю, что случилось с нашим клиентом. Поскольку мы так и не защитили его, поскольку суд над ним был прерван, мы даже не могли выставить счёт. Знаю, знаю. Только бессердечный ублюдок — или стукач — мог додуматься до этого. Впрочем, у меня тоже были стукачи, ожидающие оплаты.

К сожалению, мой долг был большим.

Весна уже начинала заранее предупреждать о своём присутствии. Лёгкий ветерок шелестел сухими листьями, скапливавшимися в углах и щелях прекрасных зданий на Римском форуме. Редкие лучи солнца напоминали даже закоренелым циникам, что наш город полон света, тепла и красок, которые могут в любой день тайком появиться и смутить нас. Неудобства весенних разливов и цветочных фестивалей ждали, чтобы сделать улицы непроходимыми. Разлившийся Тибр сочился мутным илом. Птицы начинали волноваться. Даже я иногда. И одним прекрасным, довольно ясным утром, когда мне показалось, что острая острота их вражды, возможно, смягчилась, я отправился в портик Гая и Луция, чтобы выпить чашечку коричного вина и съесть медовый пирог с двумя знакомыми.

Силий Италик похудел на несколько фунтов; Пакций Африканский выглядел немного поседевшим. Я сам чувствовал себя худым и угрюмым, но это уже не новость. Я был жёстким; мы все признавали, что они были ещё жёстче. Расположившись непринуждённо с утренними закусками на подносе, застеленном салфеткой, и накинув тоги на плечи, готовые к суду, они просто скрывали свою жестокость лучше, чем я.

Мы обменялись любезностями. Я спросил о Гонории; он был на свадьбе бывшей жены. Он ожидал, что она вернётся к нему, но она бросила его и выбрала другого. Говорили, что он озлобился. Я сказал, что рад, что он учится. Если в этом замечании и был подтекст, мы все сделали вид, что не поняли.

Я рассказал им о Братте. Я слышал, что его собираются отправить на арену за убийство Спиндекса. Они были удивлены, так как не знали, что был суд. Я смог рассказать им, что иногда бдительности настолько эффективны с закоренелыми преступниками, что убийцы предстают перед судом и осуждаются в суде по делам об убийствах ещё до того, как кто-либо успевает это заметить; цель заключалась в том, чтобы предотвратить…

Население всё больше опасалось, что общество опасно. Пациус спросил, почему Братта ещё не отправился к львам, и я объяснил, что бдительные уверены, что смогут вытянуть из него ещё больше признаний. Ему сказали, что если он выдаст достаточно информации, то его не растерзают дикие звери.

Конечно, это неправда. Убийство всегда наказуемо, сказал я.

Это напомнило мне: интересно, не планировали ли Силий и Пациус нацелиться на Лициния Лютею? Силий рассказал забавную историю о том, как Лютея недавно купила (в кредит) очень дорогого повара для гурманов по имени Гений, которого знающие люди считали отъявленным мошенником.

Они осторожно признали, что Лютея — их долгосрочная перспектива. Его первая жена сказала им, что он настоящий авантюрист; они ждали, что он предпримет дальше. Так или иначе, он остался в их ящике для свитков.

Я сказал им, что восхищаюсь тем, как они заранее готовят дела, даже если им приходится годами ждать решения. Информаторы улыбнулись, скрывая, что поняли мой намек.

«Ты когда-нибудь видел Прокреуса?» — спросил я Силия.

Силий на мгновение затуманился, затем сделал вид, что вспомнил, кто такой Прокреус, и сказал: нет, у него уже давно не было возможности воспользоваться его услугами.

«Разумно», — пробормотал я. «Когда он предъявил тебе обвинение в безбожии, результат был весьма разочаровывающим, не так ли?»

Пациус, изящный, как птичка, отпил из своего кубка. Силий стряхнул крошку пирога с туники.

Я мягко улыбнулся. «Мне чудом удалось избежать наказания. Я благодарен, что признали обвинение сфабрикованным. Конечно, мне был причинён ущерб.

Слухи распространялись. Люди были шокированы...

«Чего ты хочешь, Фалько?» — устало спросил Пациус.

Настала моя очередь взять чашку и насладиться теплым напитком.

«Моя репутация пострадала. Другие, ни в чём не повинные, были опозорены. Моя жена, дочь сенатора. Мои коллеги, её братья, занимающие такое же благородное положение. Мои маленькие дочери, над которыми насмехались, как над детьми нечестивца. Клевета не изгладится так просто. Моя жена хочет, чтобы я поднял вопрос — подал в суд за клевету».

«Сколько?» — спросил Силий. Он говорил об этом прямо, но не без злобы. Я имел дело с порядочными бизнесменами. Пациус, притворившись скучающим, знал, что обвинение выдвинул его приспешник, и, возможно, считал это оправданием.

«Ну, слушай: я предлагаю нам поддерживать порядок. Это избавит нас от беспокойства наших банкиров и

Выплачивая их проклятые обвинения. А как насчёт суммы, которую вам присудили по делу Кальпурнии Кары? Вы платите мне столько же, и всё это сводится к нулю.

«Это для тебя, дорогой коллега», — заметил Силий, обращаясь к Пациусу.

Я заметил, что никто из них не стал придираться ко мне, полагая, что они всегда работали в тандеме.

«Полмиллиона? Фалько, ты не стоишь и жены сенатора».

Пациус был спокоен, несмотря на размер сделки.

«Но вы двое — да», — ответил я. Я тоже был спокоен. Мне нечего было терять, кроме своей ярости, да и смысла в этом не было.

«Я что-то пропустил?» — спросил Силиус, прислушиваясь. Моё требование было возмутительным, так зачем же я его выдвигал?

«Мне повезло в этом деле о нечестии», – откровенно объяснил я. «У меня была императорская поддержка; не знаю, заметили ли вы. Вмешался Тит. Вот почему претор отклонил дело». Я видел, как двое мужчин переглянулись. «Моя честь в храме Юноны была императорским даром; ставить под сомнение мою пригодность было выпадом против Веспасиана, понимаете ли… Я решил предупредить вас», – сказал я добродушным тоном.

Я откинулся на спинку кресла и сделал глоток пряного вина, давая им время собраться с мыслями.

«Если я буду настаивать на публичном слушании, чтобы очистить своё имя, — заметил я, — при поддержке Тита Цезаря, ваша репутация будет уничтожена. Вы, возможно, надеетесь на дальнейшее продвижение по службе — наверняка два бывших консула надеются на губернаторство? Я знаю, вы не захотите, чтобы Тит испортил ваши назначения вето... Полмиллиона — это небольшая жертва для обеспечения ваших следующих почестей, не так ли?»

После долгого молчания жертва была принесена.

Я съел свой пирог и пошёл от них через Форум. Я спрятал улыбку. Я знал, что Тит Цезарь сказал сенатору, что обратится к претору только при условии, что обвинение будет снято, без каких-либо последствий. Тит никогда бы не поддержал меня публично. И всё же Силий и Пакций, должно быть, оба понимают, что в юридических переговорах иногда приходится блефовать.

Вскоре после всего этого мою должность прокуратора Священных Гусей упразднили в ходе сокращения казначейства. Я был разочарован. Зарплата была полезна; её потеря помешала планам Елены построить летнюю столовую с нимфеем, отделанным ракушками, и миниатюрными каналами.