«Давайте не будем говорить об убийствах, пока не вернётся Елена. Ну, как тебе учёба в Афинах, Авл?» Он медленно выпрямился. «Вижу, это будет отвратительно».

«Афины, — заявил Авл, напрягая мозги, — полны педагогов, специалистов всех профессий. Вы можете выбрать любую отрасль философии».

«Пифагореец, перипатетик, киник, стоик или орфик».

«Избегайте их всех. Мы — римляне. Мы презираем мысль».

«Я определенно избегаю грязнулю, который носит лохмотья и живет в бочках!» — ма Авл всегда был брезгливым. «Люди с большими бородами и большими мозгами преподают абсолютно все — закон, литературу, геометрию, — но то, в чем они лучше всего разбираются...» Он снова замолчал, на время потеряв дар речи.

Я помогал. «А выпивка?»

«Я уже знал, как веселиться». Он закрыл глаза. «Но не всю ночь и не каждую ночь!»

Я дал ему немного отдохнуть. Затем спросил: «Хочешь рассказать мне о своём репетиторе?»

Я полагаю, его зовут Минас, и у него потрясающая репутация.

«В любом случае, потрясающая выносливость», — признал Авл.

«Именно поэтому ты к нему привязалась?»

«Он нашёл меня. Путоры прячутся на агоре, высматривая новоприбывших римских невинных детей, чьи отцы будут платить пошлины. Минас выбрал меня; следующее, что я помню, – это то, что он убедил банкира отца заплатить ему напрямую. Предоставь это мне, дорогой Элиан; я всё устрою; тебя ничто не потревожит!»

«Ради всего святого!»

«Я всего лишь кусок теста, который каждый день бьют бездыханным молотком».

«Давай отбивайся, пока темп тебя не убил! Он узнал твои сенаторские нашивки; тебе следовало бы путешествовать инкогнито». Я всё видел. «Он считает, что твой любящий папа — мультимиллионер. Теперь Минас может отлично провести время, за что платит Децим».

«Я не носил фиолетовые полосы с тех пор, как покинул Остию. Он сразу узнает молодого римлянина».

«Все дело в стрижке», — мудро сообщил я ему.

«Он зарабатывает деньги, Марк», — усмехнулся Авл. «Он водит меня на самые лучшие званые обеды, иногда по несколько за вечер. Он знакомит меня с потрясающими женщинами и экзотическими юношами. Он показывает мне игры с выпивкой, танцовщиц, флейтистов и лирников, а потом мы разговариваем. Мы долго говорим, и обо всех моральных вопросах, хотя утром я не помню ни слова».

«Должен заметить, Авл, твоя мать заплатила мне, чтобы я приехал сюда и посмотрел, чем ты занимаешься».

«Тогда я отказываюсь от своих слов!» — усмехнулся он. «Я отрицаю, что упоминал танцовщиц».

Он бессильно осел. Я смотрел на него, пораженный. «Итак, Авл Камилл Элиан, сын Децима, скажи мне. Ты уже изучил закон?»

И тут Авл Камилл Элиан, будущий первоклассный адвокат, посмотрел на меня без всякого лукавства. Прежде чем снова положить пульсирующую боль в голову на дрожащие руки, он лишь с сожалением улыбнулся.

ЛВ

Вылазка Елены на рынок принесла ей превосходный афинский завтрак из дымящихся блинчиков с медом и кунжутом. Те из нас, кто не страдал от похмелья, с удовольствием уплетали их, а потом набивали щели ячменным хлебом с оливковой пастой, украсив всё это грушами.

«Что на обед?»

«Похоже, всё, что угодно, лишь бы это была рыба». Это объясняет, почему на Панафинейской дороге было так много рыбьих голов, рыбьих потрохов, клешней крабов, панцирей креветок и каракатиц.

Авл попросил нас прекратить говорить о еде.

Мы поддерживали его, запоздало представляли друг другу, где это было необходимо, и делились своими открытиями, касающимися убийств. Авл ничего не мог рассказать нам о Марцелле Цезии и мало что мог добавить к тем подробностям, которые мы узнали сами о Валерии Вентидии. Но он мог рассказать нам больше о Турциане Опиме, больном; он встречался с этим человеком.

«Он был смертельно болен. Это было ужасно. Его словно пожирало изнутри».

«Значит, вы считаете, что его смерть была совершенно естественной?» — спросила Хелена.

«Я знаю, что это было так».

«Ты был с группой, когда они отправились в Эпидавр», — вставил я.

Авл выглядел смущённым. «Остальные болтали о своих недомоганиях», — пожаловался он. «Они записывались в кельи снов, а когда вышли на следующее утро, поднялся большой переполох, потому что Марина укусила собака. Никто из них, казалось, не понимал, что их лёгкие ревматические высыпания — и даже несколько гнойных следов от зубов — ничто по сравнению с тем, что переживал Турциан».

«Ну и что?» — Елена, хорошо знавшая своего брата, внимательно за ним наблюдала.

«Ну, мне было так жаль Турциана. Он изо всех сил старался сохранять видимость весёлости. Он старался не быть обузой. Но, должно быть, он жалел, что вообще отправился в это последнее путешествие, ему было так больно. Держа всё в себе, он, должно быть, чувствовал себя одиноким, во-первых».

"Так?'

«Когда медики осмотрели его, они предупредили меня, что он уже на пути к отъезду. Никто больше не вызвался, поэтому я всю ночь просидел у его постели. Никто не причинил ему вреда. Я был рядом, когда он умер».

Авл замолчал. Ему было около двадцати семи лет. Будучи сыном сенатора, он вёл в некотором смысле замкнутый образ жизни. Он, вероятно, потерял дедушек и бабушек, рабов семьи, возможно, одного-двух человек в своём подчинении, пока был трибуном. В Риме он однажды нашёл окровавленный труп на месте поклонения. Но никто никогда прежде не умирал прямо у него на глазах.

Елена обняла его. «Турциан умирал, одинокий и вдали от дома. Я уверена, он знал, что ты там; ты, должно быть, успокоил беднягу. Авл, ты хороший и добрый».

В этот трогательный момент Гай и Корнелий неловко переминались с ноги на ногу. Я заметил, как даже Альбия скептически приподняла брови.

У неё были мальчишеские отношения с Авлом, которые, конечно же, не предполагали, что он будет филантропом. Мы все склонны считать его холодным человеком. Лично я был шокирован, представив, как он сидит с практически незнакомым человеком, бормоча слова поддержки в предрассветные часы, пока тот ускользал.

«Он что-нибудь сказал?»

«Нет, Фалько».

«Маркус!» — упрекнула меня Елена. Я склонил голову и принял смиренный вид. Я знал, что это бесполезно. Предсмертные откровения в реальной жизни не случаются. Во-первых, любой, у кого есть деньги, должен убедиться, что врачи обеспечат ему забвение, дав хорошую настойку из маковых семян.

Всё же я был стукачом. Поэтому мне пришлось спросить.

«Всё это было печально, но совершенно естественно, — заверил меня Авл. — Я ручаюсь: ничего предосудительного не было».

«Я рад. Я не хочу на каждом шагу сталкиваться с неестественной смертью».

«Судя по твоим словам, с Клеонима и Статиана у тебя уже достаточно дел».

«Полагаю, что да». Упоминание о Клеониме напомнило мне о нашем последнем месте встречи. «Авл, что-то меня беспокоит. Перед тем, как мы покинули Коринф, этот квестор…»

Аквилий заявил, что хочет освободить группу «Семь взглядов» из-под домашнего ареста, потому что они угрожали ему адвокатом. Ваш наставник, судя по всему!

«Минас?» — Авл уловил нотку неодобрения во мне и поспешил отмежеваться. Он недоверчиво покачал головой. — «Не могу представить, чтобы Минас когда-либо слышал об этой группе. Я никогда ему о них не рассказывал. Не могу допустить, чтобы он заставил меня превратить всё это в какое-то жуткое юридическое упражнение».

«Ты в этом уверен?»

«Он бы не поблагодарил меня за обсуждение реальной ситуации. Он, может быть, и мастер юриспруденции, но сейчас старается избегать юридической практики. Я удивлён, если он вообще вмешался».

«Они просто каким-то образом узнали его имя».

«Финей использовал это, чтобы подкрепить угрозу. Как Финей мог узнать от тебя имя Минас из Каристоса?» — спросила Елена.

«Он этого не сделал».

«Аквилию было конкретно сказано, что Минас был твоим наставником».

Авл тщательно это обдумал. «Есть только один способ. Я написал Статиану после того, как расстался с ним в Дельфах. Чтобы заполнить свиток, я упомянул, что Минас будет меня учить. Но я встретил Минаса только после того, как приехал в Афины, так что никто другой не мог об этом знать. Я никому из остальных не писал – Аид, они ужасные ребята! Статиан, должно быть, им рассказал».