Мой отец не просто сделал меня своим законным представителем. Он оставил мне огромное состояние.

В

На следующее утро после похорон я вернулся домой с рассветом. Проспав всего несколько часов, я чувствовал себя совершенно опустошенным. В доме по-прежнему было тихо. Я заполз на диван в гостевой комнате, не желая тревожить Хелену. Прошёл всего день с её родов и утраты. Но к тому времени ей уже рассказали о моём отце, и она была начеку. Как всегда, услышав моё возвращение после ночного дежурства, Хелена проснулась и нашла меня. Я почувствовал, как она накрыла меня одеялом, а затем и сама скользнула под него. Она всё ещё была в отчаянии из-за ребёнка, но теперь ей ещё больше нужно было меня утешить. Наша любовь была крепкой. Дополнительные неприятности сблизили нас.

Некоторое время мы лежали рядом, держась за руки. Вскоре собака пронюхала и нашла нас, и мы начали медленно возвращаться к нормальной жизни.

Когда я сказал Хелене, что она вышла замуж удачнее, чем думала, и, возможно, скоро получит колоссальное пособие на одежду, она вздохнула. «Он никогда не упоминал о своих намерениях, но я всегда подозревал об этом. Когда ты злился на него, мне кажется, Геминус втайне наслаждался мыслью, что однажды он даст тебе всё это. Будучи реалистом, ты примешь его щедрость... Он любил тебя, Маркус. Он очень гордился тобой».

«Это слишком».

'Ерунда.'

«Я могу сказать этому «нет».

«Законно».

'Я мог бы.'

«Не сделаешь. Просто скажи «да», а потом отдай, если потом почувствуешь то же самое».

«Это разрушит мою жизнь».

«Твоя жизнь в твоих руках, как и всегда. Ты не изменишься».

Елена сказала: «Тебе нужно работать. Это то, что тебе нравится: решать головоломки, за которые никто другой не возьмётся, и исправлять ошибки общества. Не становись праздным человеком; ты сойдешь с ума — и сведешь с ума всех нас».

Я делал вид, что ей просто нужны причины, чтобы выгнать меня из дома каждое утро, как и раньше. Но она знала, что я признаю её правоту.

В течение девяти дней траура мы с Еленой говорили всем, что «в стиле божественного императора Августа и его несравненной жены Ливии» мы не будем появляться на публике. Банальности всегда работают. Никто не думал, что мы считали Августа и Ливию двуличными, лживыми, одержимыми властью манипуляторами.

Спустя девять дней мы оба наконец-то смогли снова смотреть в лицо людям. Елена Юстина была рядом со мной на пиру, когда я вернулся в Яникулан.

Я знала, какими будут поминки. Думала, этот день не принесёт никаких сюрпризов. На холм умудрилось пробраться даже больше прихлебателей, чем с трудом добралось туда на кремацию. Бесплатная еда, бесплатная выпивка и возможность услышать или передать сплетни привлекли дурачков толпами. Родственники, о которых мы забыли, оказались нашими, каким-то образом. Братья матери, Фабий и Юний, которых редко видели вместе из-за их яростной вражды, приехали аж из Кампаньи; по крайней мере, они привезли в подарок корнеплоды, в отличие от других беспечных гостей. Если у них и были скрытые мотивы, они были слишком глупы, чтобы признаться. Я думала, Фабий и Юний просто праздновали конец эпохи, которую теперь помнили только они и мама.

Я подготовил своих более надежных племянников — беспокойного Гая, тучного Корнелия, рассудительного Мария — чтобы они прошли сквозь толпу, бормоча, что долгов гораздо больше, чем предполагалось, и что я могу отказаться стать наследником...

Это удерживало некоторых из тех, кто хватал милостыню, от открытого попрошайничества.

Вместе с Хеленой мы провели всю работу по организации банкета.

Весело набиваясь, люди не доставляли проблем. Когда долгий ужин подходил к концу, я наблюдал, как высокая и статная Елена Юстина проходит среди гостей в сопровождении моего секретаря Катутиса. Он был новичком. Я нанял опытного египетского писца как раз в нужный момент. Он был в восторге от смерти в семье; это давало ему больше работы, чем я обычно находил. Пока Елена выпытывала имена, Катутис деловито записывал их все ровным греческим шрифтом на случай, если мне понадобится узнать позже. Я боялся, что некоторые из сомнительных деловых договоренностей Па могут меня задеть. Елена также указала на нескольких женщин, похожих на официанток, которые не дежурили, щеголяя в лучших нарядах и, по-видимому, не осознавая, что женщинам в трауре следует снимать украшения. Эти пышнотелые, пышнотелые дамы могли быть просто добросердечными старыми подругами моего светского папы; возможно, они обожали его как милого плутоватого, который…

Оставил хорошие чаевые у своей пустой чаши. Или у них могли быть более глубокие мотивы.

Хелена собирала их данные вместе с подробностями обо всех тех стариках, которые не считали нужным объяснять, кто они такие, называя меня молодым Маркусом и постукивая по своим красным носам-картошкам, как будто мы делились огромными секретами.

Пока мы занимались своими делами, Хелена пробормотала: «Я же говорила, что мы надеемся на упоминание в светской колонке «Дейли Газетт» : «Видел на банкете в своем доме». «На элегантной вилле Яникула, посвященной жизни всеми почитаемого деятеля Форума Марка Дидия Фавония, присутствовали следующие известные личности... А теперь посмотрите, как претенденты на известность спешат помочь Катутису правильно написать их имена».

«Я не хочу, чтобы Па был в новостях».

«Нет, дорогая. Зачем предупреждать налоговую?» — Голос Хелены был слабым, но чувство юмора к ней возвращалось. Налог на наследство составляет пять процентов и поступает в военный фонд казны. Армия меня очень полюбит.

Я использовал траур по традиции, чтобы начать перечислять наследство. Большинству людей достаточно девяти дней, чтобы соблюсти эту формальность; я же едва успел пощекотать себе нервы.

Предположительно отрезанный от внешнего мира, я работал, как кочегар в бане, среди многочисленных пожитков Па. Я откладывал самые невостребованные вещи, чтобы продать их, чтобы уплатить налог. Я также договорился с Горнией, что мы будем выставлять на аукцион некоторые вещи, которые либо не продадутся, либо продадутся за ничтожную сумму; это должно было показать придирчивым чиновникам, что мои оценки запасов были безупречно скромными. Гражданин обязан платить налоги, но может принять любые законные меры, чтобы минимизировать ущерб. Я всё это знал. Я был посредником Веспасиана при проведении переписи. Я исследовал все варианты налогового мошенничества и уклонения от уплаты налогов – и теперь собирался использовать свой опыт. Па этого ожидал.

У меня состоялся интересный разговор с чиновником казначейства о том, должен ли я, продавая товары на аукционе, платить аукционный налог в размере одного процента сверх пяти процентов за наследство; вы можете угадать его ответ.

«Талия здесь. Ты видел ее, Маркус?»

«Я мельком увидела её». Она притаилась у дальнего конца стола, выглядя более укутанной и респектабельной, чем обычно. «Как мило с её стороны, что она осталась в стороне и не беспокоила нас». На самом деле её сдержанное поведение всё же встревожило.

«Я хочу поговорить с тобой!» — заявила Елена, и это вызвало у меня странное беспокойство.

Проходя среди гостей, Елена опознала выживших свидетелей завещания отца: четверых из тех трясущихся стариков, что без конца держали меня за руку. Я позаботился о том, чтобы каждому из них налили по глотку из особой амфоры фалернского вина, которое, вероятно, сократило их жизнь на несколько месяцев; оно текло, как густое оливковое масло, и было опасно крепким. Их присутствие позволило мне официально зачитать завещание. Я сделал вид, что содержимое стало для меня новостью; никого это не обмануло. Воцарилась сдержанная тишина. Мои сестры выслушали свою судьбу, не устраивая публичной сцены, но на их лицах промелькнуло предчувствие. Мама была слишком плотно закутана, чтобы кто-либо мог увидеть её реакцию. Весь день она казалась молчаливой, словно наконец-то потеряв старого дьявола, она окончательно потеряла всякое самообладание.