Мето стоял в дверях.

ГЛАВА XIV

«Отец?» – прошептал Мето. Он был одет по долгу службы: в сверкающие доспехи, короткий плащ и с мечом в ножнах на поясе. Тяжёлые испытания войны были ему к лицу; он выглядел очень подтянутым и подтянутым. Ему уже исполнился тридцать один год, но он всё ещё казался мне мальчишкой и, возможно, навсегда останется таковым. Его широкое, красивое лицо загорело от солнца. Глубокий загар подчёркивал боевые шрамы, разбросанные тут и там по его голым рукам и ногам. Всякий раз, встречая его после долгой разлуки, я пересчитывал эти шрамы, боясь найти новые. Я не нашёл ни одного. Он вышел из греческой кампании и битвы при Фарсале без единой царапины.

Я ничего не ответил.

Цезарь нахмурился. «Мето, что ты здесь делаешь? Я же сказал, чтобы меня не беспокоили».

Взгляд Мето метался между нами. Я отвёл взгляд, не в силах вынести замешательства на его лице. Наконец вопрос Цезаря, казалось, дошёл до его сознания. «Ты же сказал, что тебя не следует беспокоить, император…»

за исключением одного условия».

Лицо Цезаря озарилось. Глаза его сверкали, словно отражая свет маяка Фароса. «Наконец-то весть от царицы?»

«Не просто послание, а посланник, несущий дар».

"Где он?"

«Сразу за этой комнатой. Здоровенный, крепкий парень по имени Аполлодор. Он утверждает, что дар, который он носит, — это дар самой царицы».

«Подарок?»

«Ковер, свернутый и несённый на руках».

Цезарь откинулся назад и сложил ладони вместе. «Кто этот Аполлодор?

Что мы о нем знаем?»

По нашим данным, он родом сицилиец. Как он попал в Александрию и поступил на службу к царице Клеопатре, мы не знаем, но, похоже, он стал её постоянным спутником.

«Телохранитель?»

«В дворцовой котерии, верной Птолемею, ходят слухи, что Аполлодор

«Это больше, чем просто телохранитель королевы. Он — впечатляющий экземпляр».

«Даже если так, я думаю, мы должны отбросить подобные намёки как порочные сплетни»,

предложил Цезарь, который сам был объектом клеветнических слухов на протяжении всей своей политической карьеры.

Мето кивнул. «Тем не менее, Аполлодор, похоже, никогда не отходит от царицы».

«Он везде с ней ходит?»

Мето кивнул.

«Понятно. Как этот парень попал во дворец?»

«Он утверждает, что приплыл на небольшой лодке к уединенному месту на набережной, высадился со своим пледом и направился через дворец.

Как он прошёл мимо стражи Птолемея, я не знаю – он явно знает дворец, а там, говорят, полно потайных ходов. Он появился на римском контрольно-пропускном пункте, передал отвратительного вида кинжал и позволил себя обыскать, а затем сказал стражникам, что ковёр, который он нес, – подарок царицы, которая велела ему вручить его только вам лично.

«Понятно. Должно быть, это действительно очень хороший ковёр. Я хочу его увидеть. Проводи его».

Когда Метон пошевелился, Цезарь повернулся ко мне: «Ты не против, если меня прервут, Гордиан? Наш разговор за ужином и так шёл не очень гладко».

«Возможно, мне следует уйти».

«Решать тебе. Но неужели ты хочешь пропустить следующие несколько мгновений?»

«Презентация ковра?»

«Не просто ковёр, Гордиан, а подарок самой царицы Клеопатры!

Царь Птолемей, а точнее, этот евнух Потин, в последние дни делал всё возможное, чтобы опечатать дворец и не допустить ко мне никого, кто мог бы представлять царицу. Придворные, верные Клеопатре, были арестованы, послания, которые они везли, конфискованы и уничтожены, а сами придворные без промедления казнены. Я протестовал царю – как он смеет перехватывать послания, адресованные консулу римского народа? – но безуспешно. Царь хочет, чтобы я услышал только одну сторону этого спора между ним и его сестрой, но я очень хотел бы с ней познакомиться. О Клеопатре ходят такие увлекательные слухи. Марк Антоний встречался с ней несколько лет назад, когда помогал восстановить её отца на престоле, и сказал прелюбопытнейшую вещь…

Я кивнул. «Думаю, он сказал мне то же самое. Несмотря на то, что ей тогда было всего четырнадцать лет — примерно столько же, сколько сейчас её брату…»

В ней было что-то такое, что напомнило Энтони... тебя.

Цезарь улыбнулся. «Представляешь?»

Я посмотрел на Цезаря, мужчину лет пятидесяти двух, с прядями волос, зачесанными на лысину, с сильной, решительной челюстью и жестким, расчетливым блеском в глазах.

Слегка смягченный той пеленой усталости от жизни, которая опускается на людей, повидавших слишком много. «Не совсем», — признался я.

«Я тоже! Но какой мужчина устоит перед соблазном встретить более молодое воплощение себя, особенно противоположного пола?»

«Насколько я понимаю, Клеопатра — воплощение Изиды», — Цезарь лукаво посмотрел на меня. «Некоторые философы предполагают, что Изида — это египетское воплощение греческой Афродиты, которая также является римской Венерой».

— мой предок. Мир тесен. Если Клеопатра — это Исида, а Исида — это Венера, то, по всей видимости, между царицей Клеопатрой и мной существует родственная, более того, божественная связь.

Я неуверенно улыбнулся. Он говорил серьёзно или просто играл словами? Выражение его лица было совсем не чудаковатым.

«Император!» — Метон появился в дверях. Он старательно избегал встречаться со мной взглядом. — «Представляю вам Аполлодора, слугу Клеопатры, который несёт дар от Её Величества».

Мето отошёл в сторону, чтобы пропустить высокую, внушительную фигуру.

Аполлодор был смуглым красавцем с пышной гривой чёрных волос, зачёсанных назад со лба, и аккуратно подстриженной чёрной бородой. Он носил очень короткую тунику без рукавов, обнажавшую его длинные, мускулистые ноги и руки. Его бицепсы были рассечены венами, выступавшими над напряжёнными мышцами, когда он держал свёрнутый ковёр. Я вспомнил все ступени, по которым поднимался, чтобы попасть в комнату; тело Аполлодора было скользким от пота от усилий, связанных с переноской ноши, но дыхание его было лёгким.

Ковёр был перевязан тонкой верёвкой в трёх местах, чтобы не разворачивался. Аполлодор опустился на колени и осторожно положил его на пол. «Царица Клеопатра приветствует Гая Юлия Цезаря в Александрии», — произнёс он по-латыни с неловким акцентом, который свидетельствовал о том, что он выучил эту фразу наизусть. По-гречески, обращаясь к Мето, он сказал: «Если позволите, я верну вам свой нож, чтобы перерезать верёвки…»

«Я сам это сделаю», — сказал Цезарь. Метон вытащил меч из ножен и передал его Цезарю. Цезарь ткнул остриём в верёвку.

Аполлодор ахнул. «Пожалуйста, Цезарь, будь осторожен!»

«Разве ковёр не мой?» — спросил Цезарь. Он улыбнулся Метону. «Разве я не знаю цену вещам?»

«Ты прав, Император», — согласился Мето.

«А разве я когда-нибудь был небрежен с тем, что мне принадлежит?»

«Никогда, Император».

«Что ж, очень хорошо». Цезарь ловко перерезал три нити веревки, а затем отступил назад, позволяя Аполлодору развернуть ковер.

Когда ковёр развернули, стало очевидно, что внутри него что-то находится – не просто предмет, а нечто живое и движущееся. Я отступил назад и ахнул, а затем увидел, как Цезарь и Мето улыбнулись; они не были совсем…

удивленный видом царицы Клеопатры, когда она скатилась с ковра и поднялась на ноги одним плавным движением.

Свернутый ковёр не выдавал никакого признака скрываемой в нём добычи; казалось невозможным, чтобы его складки могли вместить персонажа, который казался таким же огромным в воображении, как Клеопатра. Но грандиозность образа, вызванного её именем, странно не соответствовала масштабу реального, физического воплощения самой женщины. На самом деле, она казалась едва ли женщиной, скорее девушкой, маленькой и стройной, с миниатюрными руками и ногами. Её волосы были откинуты назад и связаны в пучок на затылке — без сомнения, самый эффективный способ уложить их для путешествия внутри ковра. Это также позволяло ей носить простую диадему, сдвинутую далеко назад, корону-уреус, которая изображала не вздыбленную кобру, а голову священного грифа. Её тёмно-синее платье покрывало её от шеи до лодыжек и было подпоясано золотыми поясами вокруг талии и ниже груди. Она могла быть маленького роста, но её фигура не была девичьей; Пышность её бёдер и груди пришлись бы по вкусу скульптору Венеры, которая так впечатлила меня ранее. Её лицо могло бы пленить и мастера-скульптора. Она не была красавицей в молодости – Бетесда в расцвете сил была прекраснее, как и Кассандра, – но в её крупных, волевых чертах было что-то интригующее. У царицы Клеопатры было одно из тех лиц, которые становятся всё более завораживающими, чем дольше на них смотришь, ибо оно словно бы каким-то неуловимым образом менялось при каждом изменении освещения или повороте головы.