«Что дальше?» — спросил Мопс, сидя на подоконнике и глядя на гавань. Оба мальчика, казалось, были бесконечно заворожены происходящим на кораблях Цезаря, прибытием и отбытием торговых судов и постоянно меняющейся игрой теней на поверхности маяка. По рассеянному тону его голоса было ясно, что вопрос Мопса не касался рассказа, который я читал вслух.

На коленях у него, громко мурлыча, сидел серый кот с зелёными глазами. На шее у зверя красовался ошейник из цельного серебра, увешанный крошечными бусинами лазурита, обозначавший его как священного подопечного дворца. Кот приходил и уходил, когда ему вздумается; Мопс и Андрокл очень привязались к нему и держали под рукой кусочки еды, чтобы заманить его к себе на колени, когда он соизволил навестить нас.

Прошло несколько дней с момента прибытия Цезаря. Всё это время нам разрешалось свободно передвигаться по той части дворца, где находились наши покои. Наши обеды проходили в общей столовой, где обедали несколько придворных низшего ранга; они держались особняком и мало со мной разговаривали. Мерианис время от времени заглядывала к нам, уверяя, что царь не забыл обо мне, и давая мне понять, ненавязчиво, но уверенно, что, хотя я официально гость, а не пленник, я не должен покидать свои покои во дворце. Тем не менее, мне разрешалось покидать дворец и гулять по городу, при условии, что я вернусь к наступлению ночи. Но эти вылазки становились всё более проблематичными.

Александрия была городом, охваченным волнениями. Каждый день с момента прибытия Цезаря в какой-либо части города вспыхивали беспорядки. Некоторые из них были небольшими и легко подавлялись царской гвардией. Другие же, словно вихрь, проносились по целым кварталам, сея поджоги, грабежи и смерть. В самом кровавом инциденте отряд римских солдат, отправившихся на разведку от дворца к храму Сераписа, попал в засаду и был забит камнями до смерти, истреблённый до последнего человека, несмотря на то, что они были в доспехах и с мечами. Ярость александрийской толпы – ужасающая вещь.

Я сам, находясь в городе, не попадал ни в какие опасные ситуации, но видел клубы дыма и подъезжал достаточно близко к местам беспорядков, чтобы слышать шум столкновений солдат с бунтовщиками.

У меня был отчётливо римский акцент, и даже самая простая просьба незнакомца о дороге могла вызвать у меня злобный взгляд и плевок мне под ноги. Рупе, которая много лет прожила в Александрии и всё ещё имела друзей в городе, жилось лучше, но мне было неловко полагаться на немого при каждой встрече.

Мальчики едва знали греческий и совсем не знали египетский, и, казалось, в любой момент могли навлечь на себя — и на меня — неприятности.

Поэтому в последние дни мы в основном проводили время в своих комнатах, переговариваясь едва ли с кем-то, кроме Мерианис, и не принимая других посетителей, за исключением, конечно, серого кота, который теперь так удовлетворенно свернулся на коленях у Мопсуса.

Что будет дальше? Вопрос Мопса эхом отозвался в моей голове. Я откинулся на подушки кровати и отложил свиток, который читал. Мерианис, имевшая доступ к знаменитой библиотеке, примыкающей к дворцовому комплексу, с её 400 000 томов, снабжала меня всем необходимым для чтения. В то утро она принесла мне экземпляр книги, которую я читал в детстве, но с тех пор так и не смог найти в Риме, – «Чудесный». «Деяния Александра» Клитарха. Чтение вслух помогало скоротать время, и я надеялся, что захватывающие истории об Александре особенно понравятся Рупе и мальчикам, которым отчаянно требовалось развлечение, ведь мы все начинали беспокоиться. Но даже великие свершения завоевателя, казалось, меркли в сравнении с событиями, происходившими вокруг.

Я отложил свиток и глубоко вздохнул. Мы много раз обсуждали неопределённую ситуацию в Александрии за последние несколько дней, но, похоже, мальчики находили утешение в повторении. «Что будет дальше? Трудно сказать. Корабли Цезаря фактически контролируют гавань, и, вероятно, на подходе ещё корабли, так что…»

«Он что, собирается разграбить Александрию?» — спросил Андрокл, глаза которого загорелись при мысли о массовом уничтожении. Он сел напротив брата на подоконник, взял кота с колен Мопса и положил его себе.

Зверь издал нерешительное жалобное мяуканье, а затем возобновил мурлыканье, еще громче прежнего.

«Некоторые александрийцы, похоже, так думают, — сказал я, — но я не верю, что он так задумал. Цезарь здесь, чтобы играть роль миротворца, а не разжигателя войны. Этот конфликт между царём Птолемеем и царицей Клеопатрой необходимо урегулировать раз и навсегда, как ради Рима, так и ради Египта. У Флейтиста были и другие дети — ещё одна дочь по имени Арсиноя, которая моложе Клеопатры, но старше Птолемея, и ещё один сын, младший, который также носит имя отца; но эти двое не были упомянуты в завещании покойного царя и, похоже, не играют большой роли в конфликте. Если царские братья и сёстры не смогут уладить свои семейные разногласия, Цезарь выступит в роли арбитра. Его наградой станет стабильность в Египте, что в конечном итоге позволит выплатить долги, задолженные Риму предыдущим царём, и возобновить надёжные поставки зерна из Египта, чтобы прокормить голодающих граждан Рима».

«Значит, царь Птолемей хочет, чтобы он был здесь?» — спросил Мопс.

«Хочет он присутствия Цезаря здесь или нет, Птолемей может оказаться недостаточно сильным, чтобы изгнать его; и если ему удастся привлечь Цезаря на свою сторону, это может помочь обеспечить победу над Клеопатрой, которая до сих пор ему не давалась. Поэтому он оказал Цезарю царский приём и передал ему целый участок дворца…»

«Там, где Цезарь обосновался и расставил свою стражу в ключевых точках по всему периметру», — сказал Андрокл. «Мерианис говорит, что египтяне называют эту часть дворца „Маленьким Римом“ и что женщины боятся туда ходить, потому что думают, что римские солдаты будут их домогаться».

нам не остаться в Маленьком Риме, Мастер, вместе с другими римлянами?

«Потому что нам почти наверняка не дадут комнату с таким же хорошим видом на гавань», — ответил я, саркастически улыбнувшись. Более того, с момента прибытия и водворения во дворце ни Цезарь, ни Метон не выходили со мной на связь, да и я не пытался с ними связаться.

«Моя очередь держать Александра!» — объявил Мопсус.

«Александр?» — спросил я.

«Кот. Это его новое имя. Мы не могли выговорить его египетское имя, поэтому Мерианис сказал, что мы можем дать ему новое, и мы решили назвать его Александром. А теперь моя очередь держать его!» Мопс взял животное с колен брата и положил его себе на колени. «Как думаешь, Цезарь хранит голову Помпея на тумбочке у своей кровати?»

Я рассмеялся в голос. «Правда, Мопс, думаю, это могло бы даже Цезарю присниться. Но возникает вопрос: почему царь Птолемей вообще отдал ему голову?»

«Потому что он думал, что это обрадует Цезаря», — ответил Мопс. «Разве не поэтому люди дарят друг другу подарки?»

«Не обязательно», — сказал я. «Подарок может быть своего рода предостережением. Фортуна переменчива, а Цезарь не более бессмертен, чем Помпей. Думаю, в глубине души Цезарь понимает, что это могла быть его голова в плетёной корзине на лестничной площадке в тот день, которую несли туда-сюда и предлагали в качестве…

трофей. Думаю, царь и его советники хотели напомнить Цезарю об этом, даже притворившись льстивыми, передав ему печальные останки его соперника.

«Цезарь рискует лишиться головы, если осмелится ступить за пределы дворца», — заметил Андрокл.

«Да, на улицах небезопасно даже для вооружённых людей», — заметил я. «Возможно, небезопасно даже для бога».

«Вот почему ты, предположительно, запрещаешь нам бродить по городу в одиночку», — сказал Андрокл, обиженно. «Ты всегда разрешал нам выходить в Риме, даже в самые худшие времена».

«Это не совсем так», — сказал я. «Кроме того, вы оба знаете Рим как свои пять пальцев; если на Форуме бунт, вы знаете все места, где можно спрятаться. Но вы же в Александрии впервые. Вы ничего не знаете ни о городе, ни о его жителях. Вы даже языка не знаете. Вы, скорее всего, заблудитесь, или вас похитит какой-нибудь бедуин-работорговец, или вы попадёте бог знает в какую переделку, и если это случится…»