Но начальник не шутил.

– Я вижу, как вы работаете. Вы соображаете в два раза быстрее некоторых моих сотрудников.

– Мне трудно думать сейчас о жизни после войны, – вздохнула Джози.

– Понимаю. Однако все движется к тому. Группировка Роммеля потерпела поражение, войска союзников высадились в Италии. Наша победа – это лишь вопрос времени.

– Вы действительно так думаете, мы победим?

– Нет ни малейших сомнений. Сейчас у нас явное преимущество.

Его слова заставили Джози впервые почувствовать надежду. И одновременно задуматься. Чем она займется после войны? Возможно ли поступить в университет в ее возрасте? И захочет ли она пойти учиться? Или лучше вернуться к мисс Харкорт и помочь пожилой женщине привести в порядок ее особняк? Но не станет ли ей скучно в деревне после насыщенной жизни в Блетчли-Парк? А как насчет предложения доктора Голдсмита? Но Джози чувствовала – она способна на нечто большее, чем роль домохозяйки или жены врача. «Для начала покончим с войной», – сказала себе Джози.

* * *

А затем, в конце 1943 года, все изменилось. Она просматривала колонку имен в отчете о британских военнопленных и наткнулась на знакомое имя: Джонсон Майкл, находится в немецком концлагере Шталаг Люфт – лагерь, где содержат военных летчиков. Неужели это Майк? Ведь имя Майкл Джонсон не такое уж редкое. Джози была в смятении. Она испытала огромный прилив счастья – Майк жив. С другой стороны, не лучше ли забыть о прошлом и двигаться вперед? Но потом Джози подумала: Майк в заключении – а ведь ему уже приходилось сидеть в тюрьме, – вдали от дома, брошен на произвол судьбы. Мистер Томас как-то рассказывал, каково это – настоящий ад, когда никому до тебя нет дела.

Джози поделилась своим открытием с подругами.

– Как думаете, могу я воспользоваться полученной информацией и написать ему? – спросила она.

– Да ради всего святого, Джози, – воскликнула Диана, – если парень тебе небезразличен, конечно, напиши. Бедняга попал в такой переплет. Он будет счастлив получить весточку от кого угодно.

Джози кивнула. Она не стала посвящать девушек во все детали их отношений – воспоминания были слишком болезненны.

Ночью, лежа в постели и прислушиваясь к грохоту колес очередного поезда, при приближении которого вся комната сотряслась, а оконные стекла жалобно дребезжали, Джози пыталась понять, что она знает об этом человеке, Майке Джонсоне, и какие чувства на самом деле испытывает. Ей все еще трудно было смириться с тем, что Майк – убийца. Джози помнила его доброту и мягкость, помнила, как ласково он гладил собаку и как выхватил из набежавшей волны испуганного ребенка. И с какой нежностью смотрел на нее. А ведь суд смягчил первоначальное обвинение, его приговорили за непредумышленное убийство. Не означает ли это, что смерть жены была несчастным случаем? Может, он по ошибке дал ей не то лекарство? – убеждала себя Джози.

И она взялась за письмо.

«Дорогой Майк! Надеюсь, я пишу тому самому Майку? Но мне показалось, это было бы слишком невероятным совпадением, если в лагере для военнопленных летчиков окажется какой-то другой Майк Джонсон, командир эскадрильи Королевских ВВС. Так что, полагаю, это ты. Я думала, ты погиб. Мне сказали, что твой самолет не вернулся. А теперь я узнала, что ты жив. Не уверена, передадут ли тебе это письмо и позволят ли написать домой, но хочу, чтобы ты знал – я думаю о тебе. Я постараюсь выяснить, можно ли отправить посылку. Если так, скажи, какие вещи тебе необходимы в первую очередь? С любовью, Джози».

Все. Она написала! Джози нашла отделение Красного Креста и отправила послание через них. Пару месяцев было тихо, Джози уже потеряла надежу, когда наконец пришел ответ.

«Дорогая Джози!

Твое письмо – как чудо! Не могу передать, как я счастлив. Ты не представляешь, сколько я думал о тебе в этом аду. Хотя, наверное, нам повезло. Тут не так плохо, как в других лагерях. Поскольку мы все же офицеры, к нам относятся с некоторой долей уважения, если это слово уместно. Никаких издевательств и наказаний до тех пор, пока кому-нибудь не взбредет в голову устроить побег, что случается довольно регулярно. Но я не настолько глуп, чтобы пытаться бежать. Таких просто пристреливают. А я предпочитаю остаться живым, вопреки всему. Мне не следует больше рассказывать об условиях содержания – письмо может подвергнуться цензуре. Добавлю лишь, что кормят ужасно: жидкий овощной суп и ломтик черного хлеба один раз в день. Едва-едва хватает, чтобы не протянуть ноги. Но, говорят, немцы и сами питаются не лучше нашего.

Как дела у твоего мужа? Он уже поправился? Вернулся на фронт? Ты все еще в Лондоне? Думаю о тебе постоянно. Те дни, которые мы провели вместе, были самыми светлыми за последние годы моей жизни. Одна мысль о том, что ты помнишь меня, согревает сердце. Желаю тебе счастья. Надеюсь, твой муж понимает, какое сокровище ему досталось. С любовью, Майк.

P. S. Если позволят передать посылку, я был бы признателен за кусок мыла и пару теплых носков».

Джози отправилась в лавку. Она купила мыло, шерстяные носки, добавила банку концентрированной мясной пасты «Боврил», банку тушенки и пачку печенья. Ей очень хотелось послать плитку шоколада, но его невозможно было достать. Также Джози вложила пачку писчей бумаги. Она упаковала посылку и подумала, что нужно написать несколько слов. Рассказать ему о смерти Стэна? Не подаст ли она этим ложную надежду? Но потом решила, что надежда – как раз то, что ему сейчас нужно больше всего. Джози написала, что муж умер, особняк мисс Харкорт захватили военные с авиабазы, пожилая женщина переехала в дом к доктору Голдсмиту, а она поступила на службу в правительственное учреждение и гордится своей работой.

В мае пришло письмо от Майка, написанное на бумаге, которую послала ему Джози.

«Джози, не могу передать, что для нас значила твоя посылка! Мы греем воду на керосинке в углу барака, и я даю каждому по кружке кипятка с чайной ложкой мясной пасты – очень питательно, помогает поддерживать силы. Боже, а тушенка – настоящий дар небес! Мы причмокивали губами и стонали от восторга, когда уплетали ее, словно нам подали нежнейшую телячью отбивную.

Погода налаживается. Теперь из нашей норы мы видим далекие горы. Нас выпускают из бараков поиграть в футбол. По крайней мере, выпускали, пока двое тупиц не попытались сделать подкоп под забором из колючей проволоки. Их расстреляли у нас на глазах, а остальных заставили до вечера стоять по стойке смирно. Теперь никаких прогулок, мы снова сидим взаперти.

Джози, мне очень жаль, что твой муж умер. Не уверен, чувствуешь ли ты то же самое. Полагаю, для тебя это может быть освобождением. Но, возможно, я ошибаюсь. Одно знаю точно – мы должны любить человека, с которым вступаем в брак. В любом случае твои новости подарили мне надежду, которой я давно не испытывал.

Пожалуйста, береги себя. Останься в живых до конца войны. Теперь я как никогда буду стараться выжить».

Джози уставилась на письмо: «Мы должны любить человека, с которым вступаем в брак». Означает ли это, что он перестал любить жену… И возненавидел настолько, что готов был убить ее? Потому что она изменила? Или хотела уйти к другому? Джози попыталась осмыслить свои догадки и сделать какой-то вывод, но тщетно – это какой-то абсурд. Майк не похож на человека, склонного к приступам ревности или агрессии. Ей очень хотелось написать ему и спросить, что произошло на самом деле? Но она не могла.

Глава 41

Тысяча девятьсот сорок третий год закончился. Наступил тысяча девятьсот сорок четвертый. Союзники высадились в Нормандии. Теперь уже ни у кого не оставалось сомнений – конец близок. В Блетчли-Парк работа кипела как никогда. Судя по перехваченным сообщениям, в рядах противника царила настоящая паника. Но писем от Майка больше не приходило. Джози обратилась в Красный Крест, но и они ничем не могли помочь: с началом наступления ситуация в Германии изменилась, связь с военнопленными прервалась. Возможно, немцы расстреляли всех узников? Или Майк все же попытался бежать и получил пулю в затылок? Джози непрестанно думала о нем и волновалась. Она продолжала писать на тот случай, если письма все же доходят, но ответа так и не получила. В конце концов ей пришлось смириться.