А вот кое-у-кого другого далеко не все было в шоколаде.
Миха Першин, увидев, что предмет его обожания — загадочная черноволосая красавица — не появился на уроке, совсем скис. Даже танцевать не стал. Налил нашей "Федоровне" в уши с три короба: мол, на турнике спрыгнул неудачно и ногу подвернул. Простите-извините, Мария Федоровна, так болит, мочи нет, ничего не помогает.
Мария Федоровна, добрая душа, поверила сироте. И суворовец, освобожденный от танцев, до конца урока просидел в углу на скамейке, уткнувшись носом в свои совершенно здоровые ноги.
Видок у Першина, прямо скажем, был жалкий. Прям обнять и плакать, как говаривала моя бабушка Ефросиния Трофимовна.
Надо б развеселить приятеля. А то что-то не к добру он вздумал чахнуть. Точь-в-точь как Димка Зубов в начале года. Того и гляди — сдастся и свой рапорт об отчислении накалякает. А отряд, как говорится, и не заметит потери бойца.
Хотя нет. Заметит точно. И спросят за это уже с меня. Как пить дать спросят!
Ну уж фигушки! Не дам я "Пи-пополам" падать духом где попало. Миха у меня оттрубит два года в Суворовском как пить дать, хочет он того или нет! Не зря ж я теперь вице-сержант!
— Михон! — окликнул я Миху на самоподготовке. — Михон! Оглох, что ли?
Миха нехотя посмотрел на меня.
— Чего?
— Ничего. Проверка связи, Михон. Вижу, связь отличная. В воскресенье в киношку сгонять хочешь? — бодро предложил я. — Там комедию какую-то сейчас показывают. Посмотрим, поржем... А потом беляшей стрескаем. По Москве прошвырнемся!
Миха уныло покачал головой и снова уткнулся в абсолютно чистую тетрадку. С самого начала самоподготовки он так и не решил ни одной задачки. Ни одного упражненьица не сделал.
Ясно. С помощью кино растормошить приятеля. не получится. Что ж, если гора не идет к Магомету...
Я решительно встал и подошел к Михе.
— Пойдем!
— Зачем? — вяло сопротивлялся приятель.
— За надом! — сказал я тоном, не терпящим возражений. — Затем, что я вице-сержант. Все равно нихрена не делаешь. Так хоть потрещим. Анекдот тебе расскажу. Давай, давай. Целлюлит растрясем.
Миха нехотя подчинился.
Мы вышли в коридор и притулились у облупившегося подоконника. Нам сегодня повезло: майор Курский, который обычно "пас" нас на "сампо" и тщательно бдил, чтобы мы не шлындрались в буфет и не барагозили, сегодня куда-то отлучился. Можно было спокойно языками почесать.
За окном клуба училища уже вовсю мела метель. В Москву пришла настоящая зима.
— Ну? — Миха с вызовом глядел на меня, глядя снизу вверх. — Чего позвал?
— Слушай, Михон, — спокойно начал я. — Я пока не знаю, что за тараканы там у тебя в голове хороводы водят. Знаю одно: если ты со своими загонами один на один останешься, то слетишь с катушек. Как и "Зубило" когда-то чуть не психанул. Поделись — легче будет. Ну? Высказанная беда — уже полбеды. По себе знаю.
Миха молчал.
— Андрюх! Не знаю, как сказать...
— Скажи как есть! Я пойму! — мягко сказал я. И поторопил приятеля: — Давай вываливай, пока Курский на самоподготовку не приперся.
Миха еще немного поковырял аккуратно подстриженным ногтем облупившуюся краску на подоконнике. А потом вдруг сказал, со свойственной ему прямотой:
— Ну какой из меня офицер? К едрени фени...
Я опешил.
— Че?
— Ну какой из меня офицер? — повторил Миха. — Стреляю плохо. Учусь — тоже через пень-колоду. А на танцах вчера и вовсе... на пол рухнул, ребят потащил... и ее.
Я повнимательнее присмотрелся к другу. Растерянный Миха стоял у окна, обхватив себя руками, и теребил свои суворовские погоны. Как будто размышлял, достоин ли он их носить...
Ах вон оно что! Приятель переживает из-за недавнего падения на уроке... Стрельба, уроки — это все так, для красного словца. Он себе места не находит из-за того, что оконфузился перед черноволосой красавицей.
Да, эта черноволосая краля — девка что надо. Даже я, который твердо и четко уже застолбил себе симпатию, был вынужден признать, что она прямо — десять из десяти! Стройная, чернявая, волоокая, коса в руку толщиной. Я когда-то в детстве себе такой и представлял княжну из песни про Стеньку Разина. Бабушка у меня все любила напевать с утра про набежавшую волну...
Немудрено, что сразу трое наших бросились красавицу из бальной студии на вальс приглашать. Даже нашей "Федоровне" пришлось вмешаться, чтобы успокоить пубертатных защитников Родины.
— Так ты из-за этого в петлю лезть собрался? — удивился я. — Да она уж и думать забыла...
— Угу! — проворчал Миха. — Забыла. Она в жизни со мной танцевать больше не станет. А может, и вовсе на занятия сюда не придет.
Ясно. Миха — прям как умная Эльза. Плачет о том, что еще даже не случилось.
Ну и ладно. Миха, в конце концов, не девица, чтобы я его ласками да сказками убалтывал.
— Короче, Михон! — врубил я жесткача. — Хорош страдать! Стрелять еще научишься. Вот в увале в тир пойдем — и постреляем! Учеба — дело наживное. В увалы тебя пускают?
— Ну... — Миха замялся. — Вроде да. В порядке очереди, конечно.
— Ну вот! — продолжал я подбадривать приятеля. — Если бы все было паршиво — не пускали бы. Так что хорош себя накручивать! Я не знаю, первая, вторая или вовсе последняя у тебя эта девчонка. Но вот если ты забьешь на домашку и нахватаешь "параш" в четверти, эта четверть для тебя точно может стать последней в училище. Маша, Даша, Лиза, Катя — это все еще будет. А вот если под зад коленкой пнут — назад дороги уже нет. Усек?
Кажется, я не зря выпалил свою тираду.
Лицо Михи разгладилось. Даже глаза чуток заблестели. Приятель вытянулся и послушно гаркнул:
— Так точно! Усек!
— Молодец! Тогда пошли на "сампо"! — скомандовал я. — Вон уже Курский в конце коридора нарисовался. И хорош в стену пялиться. Решай задачки, если хочешь в увал попасть со мной в тир в воскресенье.
***
— Тю-ю! — присвистнул один из близнецов Белкиных. — Странно-то как!
Снова долгожданный увал. Только в этот раз из всей нашей гоп-компании заветные увольнительные получили только трое: я, Тимошка и Леха. Игорек Лапин схватил залет — заснул прямо в наряде по кухне. Поэтому сегодня он дежурным по роте шуршал, в компании в Димкой и Тимуром, которых дневальными поставили. Остальных тоже раскидали по нарядам согласно очереди.
— Чего странно, Тимох? — полюбопытствовал я.
— Да вроде не весна еще! А у нас все по парам!
И Тимошка дернул острым подбородком в сторону.
Я проследил за его взглядом. Ого! И впрямь — не двор училища, а место свиданий. Парочек пять, не меньше. И еще трое девчонок каблучками стучат. Ждут своих военных, красивых, здоровенных. А те, небось, уже одеколоном брызгают места для поцелуев.
Леха, еле-еле дождавшийся увала, уже щелкнул каблуками и галантно поцеловал ручку своей Лизоньке, которая ждала его у входа в училище. А после — степенно повел ее на прогулку. Точь-в-точь бравый юнкер, выгуливающий воспитанницу института благородных девиц!
Миха, кажись, внял моим речам. Он вообще — парень неглупый, хоть и ростом мелковат. Ну и что, что "Пи-пополам"? Мал золотник, да дорог. Всего за несколько дней исправил три параши: по алгебре, русскому и географии. И получил заслуженную увольнительную. Молодчик!
— Ну вот! — подытожил я. — Видишь, только ты, я, да Миха сегодня холостые... Ну ничего! Все там будем!
— Ты посмотри! Слышь! — Тимошка, вытаращив глаза, дергал меня за рукав шинели. — Смотри!
А че смотреть-то? Ну целуется Леха со своей Лизонькой. Ну, упала у него шапка наземь в порыве страсти. А он, склонив голову, этого даже не видит. Ну и что? Что я, поцелуев никогда не видел?
— Тим! — рассмеялся я и надвинул приятелю шапку на нос. — Не завидуй! И не зырь так! Шею свернешь! У тебя целый увал впереди! Иди и знакомься с девчонкой!
Белкин растерялся.
— Дык это! А с кем?
Обычно веселый и задиристый пацан как-то скис, как только речь зашла о самом важном.
