Довольный Макс Рогозин взял нарядно одетую девчушку за руку и отправился на свиданку с очень серьезным и важным видом. Ну а я, наскоро помирившись с Генкой, тем вечером твердо решил, что буду поступать в Суворовское...
А сегодня я во что бы то ни стало вознамерился исправить свой давний косяк, чтобы не запороть себе ближайший "увал".
За ужином в столовой я специально бахнул себе чайку покрепче, чтобы меньше зевать. Собрал со дна жижу чернее, чем мои начищенные до блеска черные ботинки, в которых, если приглядеться, отражалась моя еще не побитая жизнью, а очень даже юная морда. И, ничтоже сумняшеся, махнул залпом целых три стакана! Ух меня сейчас взбодрит!
— Чифирнуть решил? — услышал я вдруг.
Глава 5
Я обернулся.
Конечно. Он самый.
Пройдут года, даже десятилетия, и этот юношеский голос окончательно сломается. Станет он, правда, не резким и грубым, как у многих мужиков, которым за сорок, а мягким, вкрадчивым, но оттого — ничуть не менее противным.
— Что, молодой, в первый раз дневальным идешь? — усмехаясь, спросил будущий полковник, а ныне — старшекурсник Макар Тополь.
На меня Тополь глядел, как обычно, свысока. Как и давеча тут же, за завтраком. Как и потом, у себя в кабинете, в отделе.
Я отвернулся. Не стал ничего отвечать.
Врезать бы, конечно, по-хорошему этому щеглу за недавний случай с Михой. Ну на кой хрен этот увалень, корчащий из себя хозяина жизни, заговорил про мамку? Ясен пень, он ничего не знал про историю с детдомом. Но зуб даю, что Тополь, даже если бы знал, не преминул прицепиться к бедняге. С этого станется.
Но драться мне пока нельзя. Даже потолкаться — и то лучше не надо. В худшем случае — вытурят. А в лучшем — живенько увалы прикроют. А мне воскресный увал позарез нужен. Очень хочу увидеть кое-кого. Кого не видел, почитай, целых двадцать лет. Поэтому не с руки мне сейчас цапаться. Ни с Тополем, ни с начальством, ни с кем бы то ни было.
Поэтому нужно быть паинькой. Хочешь увал — изволь жить так, как тут принято.
Сделав вид, что ничего не слышал и даже не заметил Тополя, я направился к выходу вместе с другими пацанами. Шагая, я краем уха вдруг услышал, как близнецы — Тимур и Тимоха Белкины, похожие друг на друга, как две капли воды, о чем-то обеспокоенно переговариваются между собой.
— А не запалят нас с тобой, Тимур? — обеспокоенно спросил первый.
Его от брата отличала только крошечная родинка над левой бровью. Если не приглядываться, то и не заметишь вовсе.
— Не, Тимоха! — бодро ответил второй. — Точняк не запалят!
— А взял где? — насторожился первый близнец.
— Где, где? Места надо знать! У "стариков", конечно! — второй довольно похлопал себя по мундиру. — Есть там один. Дал пачку. Не за так, конечно. Все чики-пуки будет. Никто и не заметит. Прятать получше надо. Вот и все.
— Надо бы завязывать, Тимур! — вздохнул первый. — Вредно все-таки.
— Ой, Тим! — раздраженно перебил брата близнец. — Ты прям как мама.
— Да причем здесь мама? Я сам понимаю, что бросать пора. Я и так на зарядке все время в хвосте плетусь, когда бегаем. Того и гляди, дыхалка сбоить начнет. И запалить все-таки могут. А там и попросят с вещами на выход. "Старики" вон говорили, что нас больше, чем надо набрали. Говорят, в первый месяц дрючить будут по максимуму. Чтобы лишних отсеять.
— Да хорош ворчать уже, Тимох! — перебил его брат.
Он явно был лидером в их компашке двух совершенно одинаковых братьев.
— Будешь мне лекцию про лошадь и каплю никотина читать? И в кого ты такой? Дома ворчишь, в училище ворчишь. Будто дед старый. С умом все надо делать, тогда и не поймают. А ты заранее уже готов в штаны наделать.
Обеспокоенный близнец вздохнул и, видимо, смирился. Не решился перечить брату-лидеру.
Я нахмурился. Интересно, что эти двое из ларца там затеяли? Надеюсь, не спалить училище собираются. А то они на алгебре сегодня уже оба по "лебедю" схлопотали.
— А вдруг... — начал было первый близнец. Тревога, видимо, не давала ему покоя.
Но тут кто-то резко окликнул меня.
— Погоди, парень! С тобой говорю!
Я отвлекся. Близнецы тем временем уже куда-то испарились.
А передо мной стоял не кто иной, как все тот же будущий товарищ полковник. Выглядел он, на удивление, довольно мирно. Совершенно на него не похоже.
Я настороженно воззрился на него.
Интересно девки пляшут. С чего бы вдруг такое добродушие?
— Слышь, парень! — повторил Тополь, опять спокойно и мирно. Даже "лыбу" какую-то попытался натянуть на свое пока еще не жирное хлебало. Вышло, правда, не то что бы очень. Но хотя бы попытался.
— Чего тебе? — настороженно спросил я.
С чего-то баня вдруг упала, и я "парнем" стал? Обычно Тополь "перваков" звал не иначе, как "малой", и то весьма снисходительно и сквозь зубы.
— Тебя звать как, молодой? — снова изобразив некое подобие улыбки и показав неровные зубы, спросил Тополь.
— Андрей! — коротко сказал я. И добавил: — Андрей Рогозин.
— А я Макар, — радушно, будто давний приятель, сказал будущий начальник, протягивая короткопалую руку. — Макар Тополь. — И, видимо, решив сразу взять быка за рога, мой утренний оппонент сказал: — Слушай, молодой! Ты, я вижу, парень не из робких. За завтраком еще понял.
— И? — перебил его я, с неприязнью глядя прямо в глаза. Даже на протянутую руку не посмотрел.
Мне вдруг вспомнился недавний разговор в кабинете управления. Тогда Тополь (только уже полковник) тоже вдруг решил "по-дружески" поболтать. Только таких друзей, как говорится...
Несмотря на то, что Тополь учился уже на последнем курсе, роста мы с ним были примерно одинакового. А лет через пять я и вовсе его перерасту...
— Ты слушай, молодой, что старший говорит! — снова врубил прежний тон Тополь.
Маска лживого добродушия слетела мигом. Недавняя доброжелательность испарилась без следа. Будто и не было ее вовсе. Не зная, куда деть протянутую руку, он глупо попытался пригладить торчащие ежиком волосы и продолжил:
— То, что ты не боишься, молодой — это хорошо. Я бы даже сказал: замечательно. Только запомни, Рогозин: слишком борзых тут не любят. Вот нафига ты за того суслика утром вписался? Он тебе кто? Брат, сват? Ты ж ему не нянька. Пацан должен сам уметь за себя постоять. Ты лучше "стариков" держись. Легче жить будет.
— Этот суслик, как ты говоришь, — снова перебил я Тополя, все так же глядя ему прямо в глаза, — в детском доме с рождения вырос. Это ты нафига на ровном месте к нему цепляться начал? Еще и про мать зачем-то разговор завел.
На лице Тополя не отразилось ни малейшего сожаления. Да, этот перец — из тех, кто никогда не признается, что обделался.
— П-ф-ф... И что? — равнодушно сказал Тополь. Ему, как я и предполагал, это было до лампочки Ильича. — Велика важность — в детском доме. Не он один тут из детдомовских. Это во-первых. А во-вторых...
— А во-вторых, — уже в третий раз перебил я его. — Нечего его цеплять. Язык чешется — в другом месте почеши.
И, развернувшись, я быстро зашагал к выходу — нужно было кровь из носа успеть на построение. Даже не до конца расслышал, что мне там прошипел вслед будущий "полкан". Кажется, что-то про дорожку, на которой мы с ним обязательно встретимся.
Я сразу просек, с чего вдруг Тополь решил подкатить ко мне с "дружеской" беседой. Явно не из лучших побуждений. Это не другой "старик" — Саня Раменский, который к "первакам" относился с искренней братской заботой. Тот и поможет, и поддержит, и прикроет, если надо. А если и приструнит кого из "малых" — то исключительно ради их блага.
А у Тополя дружеской заботой нигде и не пахло. Ему просто "шестерка" нужна. За сигаретами сбегать, ежели в увал не пускают. Или еще для каких "срочных нужд". А заодно — чтобы показать, кто тут "самый важный". Где ж искать адьютанта, как не среди растерянных первогодок, которые пока еще даже не поняли, что они в казарме, а не в гостях? Те, конечно, пороха еще не нюхали. Только и рады будут угодить старшему "товарищу".
