После Нового года я неожиданно столкнулся с трудностями при покупке билета на Сумы, так что уезжал из Харькова поздно вечером 5-го января, ровно через пять месяцев после того, как приехал сюда на работу. Поднявшись на ступеньки главного входа вокзала, поставил чемодан у подножья огромной колонны и в последний раз оглянулся на площадь:

– Что ж, Харьков, значит – не вышла наша с тобой совместная жизнь. А ведь всё, казалось бы, могло быть так хорошо… Ну, прощай.

Снова поезд, снова вытираю костюмом вагонную полку, вдыхаю спёртый дымный воздух и слушаю дорожную болтовню набившихся внизу бесплацкартников. В семь утра выхожу в Сумах с головной болью. В восемь открывается вокзальный ресторан, причём гардеробщик исполняет функции швейцара, впуская раздевшихся посетителей и запирая за ними дверь на ключ. Начинается "азия".

На улице перед вокзалом больше получаса жду автобус, рассматривая огромных чёрных птиц с мощными острыми клювыми. Что бы это могло быть – вороны, галки, грачи? Потом, бросив ждать, иду пешком в центр города, нахожу сумское облсельхозуправление, и меня начинают передавать из рук в руки, везде удивляясь и недоумевая, какое я имею отношение к механизации животноводства. Предлагают Бурынь, потом оказывается, что Бурынь уже занята. Предлагают Эсмань или Терны, я выбираю Терны. Просят погулять до четырёх, пока всё оформят. Я гуляю до четырёх, и после четырёх оказывается, что Терны уже тоже заняты. Я соглашаюсь на Эсмань. Но тут как раз звонят из Тернов, и выясняется, что Терны не заняты. Мне снова обещают Терны и снова просят погулять. Погуляв снова, я уже получаю на руки приказ, но тут меня просят срочно зайти к Царенко, главному инженеру управления по вопросам механизации животноводства. Я захожу. Он шумно меня приветствует, смеривает жалостливым взглядом, рекомендует на предстоящей работе забыть про интегралы и не тушеваться. И между прочим сообщает, что в Тернах всё-таки место занято, а по телефону говорило лицо некомпетентное. И предлагает ехать в Чернацкую МТС, в один из северных районов. Я соглашаюсь, и моё направление соответственно переправляют. Я осведомляюсь, как туда ехать. Говорят, что нужно ехать до станции Зёрново, а там до Чернацкой километров двенадцать, не больше. Эта новость удручает меня. По подсказке, разыскиваю у вокзальной кассы главного инженера "моей" МТС, представляюсь и расспрашиваю. Но он спешит на поезд и только кисло говорит: "Ну что ж, приезжайте, увидите, как у нас; хорошего мало, кругом леса, песок, лапти, бедность страшная, с полей не снимают засеянного, работать трудно, одно слово – север, полесье. Я сам смотрю, как бы оттуда смыться". Это сообщение совсем меня подкосило. Я почувствовал себя беспощадно обманутым и проданным, совсем никчемным и беспомощным. Снова стало невыносимо тяжело, тяжело до слёз, голову сжала безнадёжная смертельная тоска. И понял, что не переборол болезнь и не овладел собой. Но что ж теперь делать? Пойти отказываться от направления? Что же просить и чем мотивировать? И я не чувствовал в себе сил на какое бы то ни было действие.

Забившись в угол вокзального помещения, у почтовой загородки, я мучительно обдумывал своё положение. На вечерний поезд билетов уже нет, нужно ждать утренний семичасовый, ночевать негде, народу на этот поезд масса. Нет мест ни в городских гостиницах, ни в комнате для транзитных пассажиров. В зале ожидания ложиться на скамьях воспрещается. Прийдётся просидеть всю ночь, а с четырёх или пяти занимать очередь у кассы.

Это была мучительнейшая ночь, когда сложились вместе подавленное настроение, предельное напряжение нервов, отчаянная усталость и жажда заснуть. Подконец действительность начала перемешиваться с бредом, и всё казалось преувеличенно ужасным и страшным: оборванные калеки на полу у угловой лестницы, скандалы и крики у билетной кассы, упорно лезущий вперёд бледный человек, ругающийся хриплым шопотом, который потом размотал кашне и обрызгал всех слюной, вылетающей у него из дыры на горле; его втиснули в очередь возле меня, от него несло духами, и мне чуть не сделалось дурно. Я уже еле стоял на ногах. Наконец я взял билет, дождался поезда и поскорее улёгся на долгожданную полку.

В Конотопе пересел на московский поезд, в прицепной вагон, идущий на Калугу. Зёрново находится в восемнадцати километрах за Хутором- Михайловским. Поезд запаздывал и должен был прийти туда не раньше девяти вечера. Уже стемнело, с каждой остановкой народу в вагоне оставалось всё меньше. На конотопском вокзале один рабочий из Хутора рассказал мне про Середина-Буду. Она находится у самой станции, а места там не такие уж плохие. Относительно Чернацкой МТС он не мог сказать ничего.

Всё меньше оставалось времени до Зёрнова, и всё томительнее оно тянулось. Нехватало сил дождаться момента, когда я узнаю, что ждёт меня в этой кромешной темноте. Вот уже тронулись из Хутора, вагон совсем пуст, только в каком-то купе, кажется, сидит ещё пара человек. Я в волнении шагаю по тускло освещённому проходу, под которым гремят и воют колёса. Остаются последние минуты неизвестности.

Когда они истекают, я выхожу на платформу железнодорожной станции Зёрново, расположенной на границе Украины и России. Спрашиваю, где находится Чернацкая МТС. "Вон там, через пути за семафором" – отвечают мне.

Шагая по путям с чемоданом, я всматриваюсь в темноту и различаю рядом с освещёнными окнами мастерских неуклюжие контуры трижды проклятых сельскохозяйственных машин.

14 апреля.

Никого из начальства в это время уже, конечно, не было. Я оставил в какой-то комнате свой чемодан и пошёл обратно на станцию, приготовясь снова ночевать на скамейке. Однако здесь узнал, что в Буде имеется даже гостиница. Вышел из станции и побрёл разыскивать её по абсолютно тёмной и безлюдной улице. Прошёл довольно далеко, упёрся в другую улицу, наугад свернул направо, к единственной светлой точке в полном мраке. Это была керосиновая лампа без стекла, вставленная в фонарь перед какой-то лавкой, наглухо запертой. И этот фонарь, как какой-то зловещий символ, выступающий из окружающей темноты, произвёл на меня самое тягостное впечатление. Я побрёл дальше.

Случайный прохожий довёл меня до гостиницы, а там случайно для меня нашлась койка, ибо всё остальное, т.е. всё то, что имелось в этих двух комнатах, было забронировано за участниками какого-то районного совещания. Я разделся и лёг, наслаждаясь комфортом, который никак не надеялся иметь этой ночью. Было ещё рано, часов десять. Участники ещё не съехались, тишину нарушало лишь дребезжание радиорепродуктора, в помощь хилому электричеству горела керосиновая лампа, освещая аккуратно оклеенные обоями в цветочках бревенчатые стены районного гранд-отеля.

На следующее утро, 8-го января, я явился в кабинет директора МТС, где в углу стоял мой чемодан, вызвавший его недоумение. Директор прочитал моё направление, потом спросил об образовании, о стаже работы; потом спросил, могу ли я отличить рожь от пшеницы и свинью от хряка; потом ещё спросил, как я решился сюда приехать и что я собираюсь здесь делать; и ещё сказал, что ему меня жалко, и что моё назначение сюда он рассматривает как пилюлю от облсельхозуправления.

Назавтра конторой МТС был официально выпущен приказ о моём вступлении в должность старшего механика по трудоёмким процессам в животноводстве с сегодняшнего же дня, т. е. 9 января 1954 года, ровно через пять месяцев после поступления на харьковский станкозавод. Я принёс копию приказа главному инженеру, и он, считая, очевидно, себя обязанным высказаться в связи с этим событием, заявил, что работа моя трудная и важная и что справиться с нею и успешно вести её можно только тогда, если её полюбишь. "Хорошо, попробую полюбить кормозапарники", – сказал я, и моя работа в Чернацкой МТС началась.

9 мая.

Середина-Буда, по официальному определению – посёлок городского типа, расположен на железнодорожной магистрали Москва – Киев и является районным центром Сумской области. За станционным семафором сразу начинается Россия, на горизонте темнеет полоска знаменитых брянских лесов, которые, как уверяют местные жители, "так уже и до самой Москвы идут". Эти места сильно пострадали во время войны и не оправились ещё до сих пор. Серединабудский и соседний Знобь-Новгородский районы – самые нищенские во всей области и, следовательно, на всей Украине. Но говорят, что у брянских соседей ещё хуже.