Случаи, когда следствие прекращало с помощью экспертизы глухое дело, были Алине знакомы. Самым памятным было заключение о смерти от коронавирусной инфекции, сделанное в отношении найденного на улице трупа бездомного, на котором не было живого места от кровоподтеков и ссадин. Иногда на основании искусно поставленных вопросов для исследования создавались креативные полотна, достойные романа: например, история обезображенного, лишенного руки неопознанного трупа без штанов, найденного в лесу в двадцати метрах от железной дороги: по официальной версии, потерпевший повесился на собственных брюках в опасной близости от железнодорожного полотна, так что проходящий мимо состав сбил его с ветки дерева, оторвал руку, отбросил тело на несколько десятков метров в лес, а штаны унес в неведомую даль. Но сейчас было другое. Какой бы поспешной не выглядела версия следствия в отношении гибели Вадима и Александры, места для другой практически не оставалось.

– Наркологический анализ проводили?

– Да. Разумеется, там все чисто. Наши дети не были ни алкоголиками, ни наркоманами. Ни сумасшедшими, хотя следователь настойчиво и долго выспрашивал и у нас, и у несчастных Тихомировых, не было ли у Вадима странностей в поведении. Не было. Равно как и склонностей к половым перверсиям –  поверьте, я бы об этом знала.

– Кто следователь?

– Мартовский Дмитрий Геннадьевич, следователь СК по Василеостровскому району.

Имя было как будто знакомое.

– А с кем из оперативных сотрудников общались, припомните?

– Да, такой представительный мужчина с необычной фамилией… Кажется, Чекан. Да, точно! Семен Чекан.

– Дежавю, –  негромко проговорила Алина и усмехнулась. –  А кто подписывал заключение судебно-медицинской экспертизы?

– Сейчас… у меня с собой копия есть.

Катерина Ивановна открыла сумку и достала папку.

– Вот, пожалуйста.

Алина взяла, полистала, увидела подпись и оскалилась. Фамилия подписавшего была ей хорошо известна. Просто знаки какие-то.

– Я первая, к кому вы обратились?

– Нет, –  Катерина Ивановна смущенно замялась. –  Вы последняя… простите. Вчера и сегодня я побывала в нескольких частных центрах экспертизы, начиная с самых крупных. Сначала по телефону все отвечали, что готовы взяться за рецензирование результатов судебно-медицинской экспертизы, а потом при встрече, когда я рассказывала подробности, все отказывались… почему-то.

«И я прекрасно понимаю, почему», –  подумала Алина.

– Вы не могли бы подождать пару минут? Зоя, побудь с нашей гостьей.

Алина поднялась к себе в кабинет и закрыла дверь, с обратной стороны которой висело большое зеркало.

– Отсутствие следов борьбы, запертая изнутри квартира, внутри задушенная девушка и ее повесившийся молодой человек, –  сообщила она своему отражению. –  Если что-то выглядит как утка, плавает как утка и крякает как утка, то кто это?..

Но Алина по опыту знала, что внутри любой утки может оказаться яйцо с иглой, на конце которой –  смерть древнего некроманта. А эта утка крякала так, что кровь стыла в жилах.

– Взяться за эту историю –  это почти наверняка вступить в конфликт с Бюро и продемонстрировать желание испортить жизнь следствию. Это очень, очень много неприятных последствий, в том числе и для бизнеса, при совершенно неочевидном результате. Вот оно тебе надо, Назарова? Надо?

Отражение улыбнулось в ответ и его глаза засветились изумрудно-зеленым огнем.

Я проснулся от голосов в голове.

Ничего удивительного в этом не было, такое случалось нередко, но только эти голоса, вопреки обыкновению, ничего не требовали от меня, не кричали от страха и боли, не рычали от ярости, но только словно бы тихо, очень тихо плакали, жалобно и безнадежно, как заточенные во мраке ледяного ада потерянные души.

У меня болела шея, затекли плечи, а правая сторона головы, лежавшая на каменной кладке холодного пола, застыла, как после наркоза в кресле дантиста. Я пошевелился, с хрустом и треском расправляя суставы и мышцы, и с трудом открыл глаза. Впору было звать гномов, чтобы помогли мне поднять налитые тяжестью веки; голова кружилась, и вязкий сон затягивал обратно, в бессветную глубину забытья.

Мне повезло: Граф, хоть и был похож на реконструктора –  любителя белогвардейской романтики, –  бить умел и послал меня в глубокий нокаут, не сломав рукояткой «нагана» челюсть и не проломив черепа. Но отключение сознания от реальности на несколько минут после удара в голову –  это всегда следствие тяжелого сотрясения мозга, а с таким не шутят. Как бы тренирован ты ни был и как бы ни привык к подобным приключениям, никогда нельзя быть уверенным, каким вернешься из тьмы бессознательного, и вернешься ли вообще, так что последние несколько часов вспоминались, как череда полусонных видений, когда я то приходил в себя, то снова проваливался в небытие.

Первый раз я очнулся от нежного, будто лед, прикосновения ко лбу. Я вздрогнул; это было стекло задней дверцы машины, к которому я прислонился гудящей от боли, горячей головой, когда автомобиль качнуло на повороте. За окном на фоне безжизненно серого ночного неба мелькали черные зазубренные очертания темных елей. Внутри пахло дорогой кожей салона и разгоряченными после драки людьми. Справа, притиснув меня мощным бедром, скалился Петька. Большие зубы в сумраке отсвечивали темной охрой, глаза были похожи на белки вареных яиц. За ним виднелся профиль острого личика Василия Ивановича, словно вырезанный из черной бумаги. В зеркале заднего вида я поймал взгляд задумчивых глаз Графа, сидящего за рулем. Парень с длинными волосами сидел рядом с ним и, повернувшись, смотрел на меня. Все было неподвижно, как будто я вдруг оказался в какой-то фантасмагорической кунсткамере или музее восковых фигур. Я пошевелил руками: они были связаны у запястий жестким пластиком строительных стяжек. Петька заметил мое движение и ожил:

– Что, очухался, землячок? Не скучай, недолго осталось. Сейчас доедем до места, там и закопаем тебя. Весной подснежниками взойдешь.

Он угрюмо расхохотался. Я знал, что это вранье: если бы меня хотели убить, то пристрелили бы прямо в «О’Рурке» без лишней канители, –  но ничего не ответил. Мне было холодно и клонило в сон.

Второй раз я пришел в себя от того, что меня выволакивают из машины. От порыва промозглого ветра стала бить крупная дрожь. Перед глазами кружились размытые пятна. Я упал на колени; мне рывком помогли встать. Под ногами был мелкий гравий. Подобные голубым звездам, светили беспощадно яркие автомобильные фары, острые неровные тени чернели, как дыры в ткани мироздания, ведущие на его потустороннюю изнанку, так что было неясно, где стена непроницаемой ночной тьмы, а где стены каменной кладки. Я успел различить блеск стекол в высоких окнах, обширный двор и неправдоподобно огромную громаду, похожую на исполинский замок, закрывающую полнеба. Потом Петька схватил меня за воротник и потащил к черному провалу открытой двери, рядом с которой уже стоял Граф. В темноте мелькали желтые лучи ручных фонарей, мы долго брели через мрак, а затем поднимались по широким, неровным и гладким ступеням; Граф шел впереди, а позади кряхтел Петька, помогавший мне жесткими тумаками. Потом во тьме что-то лязгнуло и загрохотало, как будто по камню протащили длинную железную цепь, и дальнейшее снова скрылось в сумраке забытья…

Голова болела, но не слишком. Руки были свободны, хотя на запястьях болезненно краснели следы от пластмассовых стяжек. Я кое-как сел, размял руки и плечи, проверил карманы измятого, покрытого сероватой пылью пальто: они были пусты –  ни бумажника, ни телефона, ни ключей от квартиры. Все шло по плану.

Я находился в обширном помещении с неровными серыми стенами и полом, вымощенным каменными плитами, разделенном на две части железной решеткой. Из узких, похожих на бойницы окон под потолком сочился тусклый дневной свет. Я мог бы дотянуться до них, но выбраться бы все равно не удалось: нижний край проема был скошен, а из кирпичной кладки внушительных стен поверх покрытых грязными разводами стекол торчали заостренные стальные штыри. На моей половине было совершенно пусто, отсутствовал даже деревянный настил, только стояло неопрятного вида жестяное ведро, из чего я сделал вывод, что это место вряд ли постоянно используется как тюрьма, а если тут и держат кого-то взаперти, то по случаю и очень недолго. В дальнем углу, метрах в десяти от решетки, под полупрозрачным пластиком различимы были сваленные в кучу доски и слежавшиеся бумажные мешки с окаменевшим от времени содержимым. Слева в стене виднелся широкий проход.