Смерть матери была столь неожиданной для Слона, так мощно он переживал ее внезапный уход за государственные деньги, что даже сходил впервые в жизни в церковь, где вдоволь поплакал.
А потом они трудились с молодым Штефнером, как лошади.
Дядя Даниэла постарался сделать общеевропейский пиар своему племяннику, и надо отметить, это ему удалось прекрасно. Вскоре после начала проекта вся Европа узнала, что будет вскоре пользоваться деньгами, изобретенными и произведенными молодым человеком двадцати лет.
Сие не было совсем правдой, так как проект продлился почти десять лет, прежде чем первые еврики были утверждены быть в ближайшие годы посредниками между обменом товарами. Но к этому времени Даниэлу Штефнеру исполнился тридцать один год, а работа была лишь в самом начале.
— Ты должен понимать, — втолковывал Слон партнеру. — Этот проект — одноразовый! Более такого в жизни не случится! На нашем веку никакие страны не объединятся в другой экономический блок! Нам повезло так, как никому из мира художников и граверов не повезет никогда!
Штефнер все прекрасно понимал сам. Макеты были сделаны, а потому он все чаще стал выказывать Слону недовольство за дурацкие нравоучения. Даниэл был готов к самостоятельной жизни, а потому мучил престарелого дядю уговорами кинуть русского в конце дороги. Михаэль Рознер был человеком старой школы и воспитания, а потому, когда Слона отставили от дела, глава Центробанка Австрии, уже заработавший на производстве евро более ста миллионов, в прощальном разговоре передал Слону чек на пять миллионов долларов.
— Вот негодяй! — сокрушался Слон предательству.
— Все хорошо! — успокаивал русского партнера дядя. — Ведь все так и было договорено! Вы — инкогнито!
— А высшие награды? — вскинулся Слон.
На следующей неделе вы посетите ряд посольств европейских стран! Наши договоренности будут соблюдены в точности…
И действительно, через пять дней на груди Слона сверкали высшие награды Франции, Италии и Германии.
Вручения наград были обставлены так скромно, как будто награждали самого засекреченного разведчика.
Посол Франции не удержался и спросил, что за такая интересная награда у Слона на лацкане рядом с орденом Почетного Легиона?
— Орден Двуречья! — с гордостью пояснил Слон. — Высшая награда Ирака!
Посол был крайне удивлен и все гадал потом — кто этот русский, удостоенный высших европейских наград, да еще и иракским орденом в придачу?.. Сам посол был знаком только с двумя русскими, столь же титулованными, — великими Ростроповичем и Башметом. Но даже у тех не было иракской награды.
«Who is mister Slonov?»[11] — спрашивал он себя.
До самой смерти он так и не нашел ответа на этот вопрос.
— Полетели домой! — позвал Слон Алика Ровермана, набрав его номер телефона.
— Куда домой? — не понял бывший переводчик.
— Куда-куда! В Россию! Чужбина — ад, Отечество — рай!
— Так я… — замялся Алик. — Так у меня немецкое гражданство как пять лет…
— Какая разница! — посмеялся Слон. — Полетишь немцем!
— У меня здесь Марик в подготовительную школу ходит!
— Какой Марик?! В какую школу?!
— И Марочка беременная на шестом месяце!
Слон ничего не понимал.
Алик, ты чего это?.. Не понимаю. Что говоришь-то?!
Ну так десять лет прошло… Я здесь прижился…
До Слона дошло.
— Сколько же мы с тобою не виделись, Алик?
— Так лет восемь уже…
Слон несколько минут молчал в трубку. Потом спросил:
— У тебя все хорошо, Алик?
— Спасибо, все хорошо!
— А с деньгами?
— Здесь сейчас много туристов… Я и с олигархами работал переводчиком! Знаете Березовского?.. А Ханова?.. С Крановым пришлось… Хамский человек!.. С Авеном Петром…
Он еще про много чего щебетал незначащего, а Слон всеми мыслями, всем существом своим был уже в России…
Внезапно гравер подумал, что просрал жизнь…
— Прощай, Алик!
— Прощайте, господин Слонов!
Его арестовали на границе.
Русские пограничники самые злые пограничники в мире. Злее только белорусские. И те, и другие высочайшие профессионалы. Мимо них и мышь с недозволенным не проскочит!
Не проскочил и Слон.
Прапорщик Тюрина, женщина, тратящая большую часть зарплаты на то, чтобы из жгучей брюнетки превратиться в блондинку, приняла паспорт Слона обыденно. Но уже через секунду ее острый глаз обнаружил, что паспорт просрочен на несколько лет и принадлежит еще Советскому Союзу, который остался в истории. А вот гражданин той, принадлежащей истории, страны явился вдруг не запылился.
— Чагой-то вы? — спросила.
— Да вот, так, — ответил Слон.
— А в консульстве в Берлине чего паспорт не поменяли?
Слон с улыбкой пожал плечами. Мол, вот такой вот я растеряха.
— Простите меня, — попросил он.
— Так вы что, из Запорожья? — почему-то вскричала прапорщик Тюрина.
— Из Запорожья, — подтвердил Слон.
— Так это другая страна!
— И что?
— Во, хохлы, обнаглели!
Прапорщик Тюрина заблокировала Слону выход и нажала на тревожную кнопку.
Далее Слон почти сутки находился в отделении милиции аэропорта Шереметьево. У него забрали все наличные доллары, как сказали, «на хранение», пару раз дали за что-то по почкам. Позже пояснили, что за подделанные визы.
Менты забыли отобрать мобильный телефон.
Он набрал номер друга.
— Это я, — сказал.
— Слоняра! — обрадовался Кран. — Ты где, дружище?
— Меня арестовали в Шереметьево.
— Как арестовали! За что? Моего друга арестовали!!!
— Что-то с документами…
— Да я сейчас Божайло жопу порву!!!
На этом месте менты и телефон отобрали. На сей раз попробовали на прочность печень.
Печень у мужика оказалась крепкой.
Уже через семь минут камеру собственноручно открыл начальник службы безопасности аэропорта. Довольно мило улыбаясь, он просил извинить за некомпетентность своих сотрудников, обещал принять меры и пригласить господина Слонова проинспектировать эти принятые меры.
— Кофе? — предложил.
— Пусть милиционеры деньги отдадут и телефон.
Начальник СБ аэропорта рявкнул так, что сотрясло весь аэропорт.
Менты отдали только мобильник, бабки зажали. После, когда закруглились с крутым, поделились долларами с начальником СБ.
Кран встречал друга на «шестисотом» бронированном.
Они минут двадцать обнимались и повизгивали от счастья, как будто детьми были. Даже автоматчики из сопровождения смущенно улыбались и отводили в сторону глаза.
А потом они пропьянствовали целую неделю, не вылезая из бардаков, кугя в казино, нарушая общественный порядок разбитной Москвы.
Вместе с ними разделял все их игры некий парень, которого Кран звал Пловцом.
— Кто это? — поинтересовался Слон.
— Бывший муж моей жены! — ответил друг.
А через месяц случился август 1998 года.
Пловца прогнали, а Слон сам отошел в сторону, давая возможность Крану прийти в себя. Как раз в это время он и вспомнил о Кристине Егоровне. А также захотел увидеть дочь свою Нинку.
Встреча была столь бурной и радостной, как будто Слон был примерным отцом и семьянином, вернувшимся из длительной командировки.
Четырнадцатилетняя Нинка выросла невероятной красавицей и все обнимала объявившегося отца, а Слон от этих объятий содрогался, как от ласк взрослой женщины. Осекал себя с трудностями.
Кристина Егоровна не помолодела, но следила за собой благодаря карточке VISA… Потихонечку наладилась семейная жизнь…
А потом Слона приняли органы безопасности. По-серьезному приняли. На целых три года.
Разрабатывал Слонова подполковник ФСБ Окладов, человек с бескровным лицом, похожий на вампира и очень желающий отличиться.
— Предатель? — предъявил он на первом допросе. — Америкосам продал?
— Сам ты мудак! — ответил Слон запросто.
Окладов от отповеди и вовсе стал походить на стеаринового человека. Но форс держал. Сын кадрового гэбиста, он был умен, имел чутье и промахов не знал.
