– Итак, справедливо ли было бы утверждать, что в случае с Джулией имел место срыв в сочетании с физическим насилием?

– В данном примере, да.

– Вы бы назвали Джулию правдивым ребенком?

– Я бы не стала относить ложь при тестах к признакам правдивости, мистер Фиск.

– В это время вы встречались с Джулией, обсуждали ее проблемы?

– Да.

– Можете ли вы рассказать нам об этом? В частности, как относилась к этим обсуждениям Джулия?

– Джулия чрезвычайно сопротивлялась попыткам повлиять на нее. Поскольку она девочка очень смышленая, она была способна повернуть ситуацию так, как, она чувствовала, ей выгодно.

– Поясните, что вы имеете в виду.

– На определенные вопросы Джулия давала такие ответы, какие, по ее мнению, удовлетворяют вас или с которыми ей выгоднее вывернуться из трудного положения. Самый простой пример: если я спрашивала: «Ты злишься?» – она отвечала «Нет», хотя было совершенно очевидно, что это не так. Кстати, такой тип лжи довольно обычен для пациентов в больницах.

Фиск удовлетворенно улыбнулся.

– У меня больше нет вопросов.

Гэри Риэрдон встал. Как кальвинист он испытывал естественное отвращение к психотерапевтам и их профессиональному жаргону, которое и пытался преодолеть, готовясь к перекрестному допросу. Сейчас он обращался к свидетельнице строго официально, словно в укор охотно принятой миссис Мерфи задушевной манере.

– Миссис Мерфи, в качестве консультанта вам приходится иметь дело с детьми из распавшихся семей?

– К несчастью, все чаще и чаще.

– А случается ли обычно, что они переживают временный кризис, пока приспосабливаются к проблемам в семейной жизни?

– Довольно часто.

– Следовательно, вы бы сочли это нормальным.

– Я бы сочла, что это находится в пределах нормальной реакции.

– Джулия Уоринг когда-нибудь лгала лично вам?

– Мне об этом неизвестно.

– Миссис Мерфи, вы приглашали ее родителей, Энн и Теда Уоринга, чтобы обсудить эти инцидеты?

– Разумеется. Мы всегда стараемся привлечь родителей, когда ребенок попадает в беду.

– И какое впечатление тогда произвели на вас Энн и Тед Уоринг? Вы сочли, что дома не все в порядке?

– У меня действительно возникло такое впечатление.

– Тед Уоринг разговаривал об этом охотно?

– Нет. Я бы сказала, наоборот, он был очень насторожен.

– Последний вопрос, миссис Мерфи. Из вашего профессионального опыта, бывает ли такое поведение, которое вы засвидетельствовали со стороны Джулии, реакцией на насилие дома?

– Такое возможно.

– У меня нет других вопросов.

Судья Карразерс повернулась и посмотрела на миссис Мерфи стеклянным взглядом сверху вниз. Ее собственный младший сын частенько оказывался в кабинете консультанта, совсем недавно – за то, что разбрасывал в спортзале горящие спички, и она не с добрым чувством вспоминала тот день, когда сидела на маленьком школьном стульчике напротив миссис Мерфи, стараясь не рассмеяться прямо в ее озабоченное и понимающее лицо.

– Вы можете идти.

Он не появлялся целую неделю. Как только прозвенел звонок с последнего урока, Джулия торопливо запихнула полупрепарированную лягушку в пластиковый мешок и выскочила из кабинета биологии на центральную лестницу, но его там не было. Она четыре раза звонила ему домой, слушала его энергичный голос на автоответчике: «Пожалуйста, скажите вашу фамилию и номер телефона и я перезвоню вам, как только смогу. Пока!» – и каждый раз вешала трубку, когда раздавался сигнал. Она размышляла, догадывается ли он, что это звонит она. Смог бы он определить это по звонку, по сигналу, по тому, как вешается трубка? Ничего особенного она не могла ему сказать. Ему нужна была информация, даже она это понимала, но колебалась, что за лакомый кусочек предложить, не знала, что именно удовлетворит любопытство, заинтересует, прельстит. А что, собственно, было нужно ей? Возможно, лишь ощутить его голос, почувствовать вкус его смуглого солоноватого пальца.

Она вернулась в школу и вошла в телефонную будку возле столовой, закрыла старомодную дверь из дерева и стекла, развернула бумажку с его телефоном и набрала номер редакции. Он поднял трубку после второго гудка.

– Алло? Горрик слушает. Алло?

Она проглотила комок.

– Алло? Это Джулия Уоринг.

– Джулия, – в его голосе сразу зазвучало радушие. – Привет.

– Привет.

Один мальчик из класса Джулии прислонился к будке снаружи и прижался лицом к стеклу, так что оно причудливо исказилось, нос и язык превратились в красный бугор, окруженный облачком запотевшего дыхания. Он стукнул в стекло и убежал, громко смеясь. Она нахмурилась и отвернулась.

– Джулия? Ты слушаешь?

– Да.

– Как поживаешь?

– Вы сказали, если у меня будет о чем поговорить, я могу позвонить вам.

– Да, разумеется. Так что?

– Могу я встретиться с вами?

– Конечно. Я могу приехать через пятнадцать минут. Ты в школе?

– Да.

– Хорошо. Подожди меня, ладно, Джулия? Подождешь?

– Да.

– Я сейчас же выхожу. – Он и правда уже стоял с ручкой и блокнотом в руках.

Джулия задержалась в женском туалете на первом этаже и в первый раз при всех аккуратно накрасила пухлые губы украденной помадой. Причесав волосы, она пошла ждать на улице, усевшись на цепь, ограничивавшую школьную территорию. Холодные металлические звенья впивались ей в тело, пока она покачивалась взад-вперед, думая о том, что она может сказать, чтобы не разочаровать его, чтобы удержать его, заставить прийти снова, взять ее с собой. Она наблюдала, как через одиннадцать минут на стоянку въехал белый «вольво» и из него вылез Питер Горрик. На нем была куртка, какой она раньше не видела, из бежевой ткани с темно-коричневым кожаным воротником. Ее сердце учащенно забилось, когда она встала и пошла ему навстречу, не зная, куда девать глаза, стесняясь его взгляда; он открыто наблюдал, как она проходит разделяющее их расстояние. Когда они встретились, он улыбался.

– Как дела?

– Нормально, – неуверенно ответила она.

– Ты голодная? Хочешь, пойдем съедим по гамбургеру?

– А можно просто покататься?

– Конечно.