Иногда долгими, бесконечными вечерами, дождливыми воскресными днями она доставала из кожаной папки расшифровки записей Джонатана и Эстеллы. Она раскладывала их в гостиной на журнальном столике и сидела с ручкой в руке, переставляя куски так и этак, пытаясь отыскать образ, но все напрасно. Подобно тому, как знакомое слово повторяют и повторяют, пока оно полностью не утратит весь смысл и значение, она больше не помнила, что собиралась отыскать.

Иногда она заносила на бумагу и перемены в жизни Энн и Теда, гораздо более ощутимые, чем просто материальные изменения в ее жизни: первый день учебы Джулии в школе, рождение Эйли, новая фирма Теда – все конкретные приметы реальной жизни.

Каждое лето Энн овладевало желание устроить барбекю, настоящее, со скатертями в красно-белую клетку, узорчатыми бумажными салфетками, цветными пластмассовыми вилками и соседскими детьми, которые вертятся вокруг, пачкая одежду кетчупом и растаявшим мороженым. Она занималась подсчетами и прикидками одержимо – сколько цыплят? сколько «хот-догов»? с каким узором салфетки? кого приглашать? – как и многими другими ритуалами, которые в ее собственном детстве были известны лишь по слухам. Но из-за ее навязчивого внимания к каждой детали, каждой мелочи того, что должно было бы происходить непроизвольно, все выходило немного нескладно. Всегда что-то оказывалось слишком новым, начищенным и искусственным, ее гости обычно собирались группками, вели себя вежливо, но ощущали неловкость, от которой никак не могли избавиться. Сэнди переживала за Энн, ей эти сборища не нравились, но она испытывала странную гордость такой попыткой и всегда упрямо демонстрировала всем, как ей весело. Когда к середине августа она все еще не получила приглашения, то начала тревожиться. Наконец ей позвонил Тед.

– Как насчет нынешнего воскресенья? – спросил он.

– А Энн хватит времени? – усомнилась Сэнди.

– Да, в этом году, кроме нас, никого не будет.

– В чем дело? Она не заболела?

– Заболела? – Сколько раз за последнее время он спрашивал ее, как она себя чувствует? Она всегда жаловалась, что он ни о чем ее не спрашивал. А теперь, разумеется, она не отвечала. – Нет, – произнес Тед. – Она чувствует себя прекрасно. В четыре часа – идет?

Сэнди стояла на кухне, глядя, как Энн выжимает лимон в картофельный салат.

– А где же толпы гостей? Почему в этом году не видно умирающих с голоду масс?

– Это ведь всегда было как бы в шутку, правда? Я хочу сказать, разве кто-нибудь из них хоть раз пригласил нас к себе?

– Мне казалось, тебе нравились такие большие пикники. Они были такой же непременной принадлежностью лета, как комариные укусы.

– Все меняется. – Она засмеялась. – Знаешь, Тед раньше задолго до каждого начинал ворчать о расходах и о том, сколько это отнимает у него драгоценного времени. Я думала, он обрадуется, когда говорила ему, что не хочу в этом году устраивать пикник.

– А он не обрадовался?

– Нет. – Она как-то странно улыбнулась. – Все, чего мне обычно хотелось, что он всегда высмеивал, все, на что у меня больше не хватает сил, все это вдруг понадобилось ему. Смешно, да?

– Например? Я имею в виду, кроме пикников? – спросила Сэнди.

Энн пожала плечами, не отводя взгляда от окна, но она видела не своих детей, не мужа во дворе, а только неосвещенную квартиру на другом конце города с аккуратно висящими брюками, стопками упаковок с томатным супом и продуманно расставленной мебелью, где ждал ее Марк Камински.

– Не знаю. Ничего.

Сэнди отнесла Теду маринованного цыпленка.

– По крайней мере, она не купила тебе передника с надписью «Папа», – сказала она со смехом, подавая ему блюдо. Она стояла с ним возле раскаленных углей, запах дыма пропитал ее волосы. Тед начал нанизывать мясо на шампуры и раскладывать на гриле.

– С Энн ничего не случилось? – поинтересовалась Сэнди. – Есть что-нибудь, о чем мне следует знать?

Он горько рассмеялся.

– Об этом спрашивай не у меня. – Бывало, он звонил домой утром, днем по три-четыре раза, и никто не брал трубку. «Где ты была?» – потом спрашивал он у нее. «Уходила», – отвечала она и принималась готовить ужин или мыть посуду, или решать кроссворд. – А ты? – спросил он.

– Что я?

– Тебе это нужно? – Он оглянулся на дом, обсаженный пестрыми оранжевыми тигровыми лилиями, на Джулию и Эйли, сидевших неподалеку в свежескошенной траве, играя в «веревочку», потом снова взглянул на нее.

– Нет, – серьезно ответила она.

– Никогда не знаешь, что может понравиться, пока не попробуешь.

– Сказал паук мухе. А еще не знаешь, что может оказаться невыносимым, пока не попробуешь.

– Это часто одно и то же.

Энн, наблюдавшая за ними из окна кухни, вышла, поставила на стол две миски с картофельным салатом и направилась к ним.

– О чем это вы тут сговариваетесь? – спросила она.

– Как сделать тебя счастливой, дорогая, – ответил Тед и начал поливать цыпленка густым темно-красным соусом, который Энн усовершенствовала много лет назад. Он обнял ее за талию свободной рукой. Энн, сидя за столом, смотрела на них, они стояли к ней спиной, его рука обнимала ее, ее рука поднималась медленно, неохотно, но все-таки поднималась, чтобы обвиться вокруг него.

Когда она увидела их вместе в следующий раз, через три недели, они точно в той же позе стояли на похоронах Джонатана и Эстеллы.

Сэнди вставила ключ в замочную скважину входной двери.

Ничего не изменилось с того дня после похорон, когда они с Энн приходили сюда вместе. Все осталось на своих местах.

Две лампочки перегорели, и заменить их было нечем. Лампочки Джонатана и Эстеллы станут перегорать одна за другой. Она положила две упаковки мешков для мусора на стол в гостиной, поверх стопки перепачканных бульварных газет. Агент по недвижимости должен был прийти завтра. Сэнди удивилась, когда Энн не захотела еще раз пойти сюда вместе с ней, не захотела взять что-нибудь на память из дома, от них, а когда она попыталась вникнуть в причину такого неожиданного приступа бесчувственности, то быстро получила отпор: «Иди ты!»

Она распечатала упаковку с мешками, вынула один и пошла в спальню Джонатана и Эстеллы. Открыла встроенный шкаф и уставилась на груду платьев, туфель и шалей. За месяц до аварии Эстелла позвонила ей на работу в четыре часа дня и попросила зайти. Она сказала, что если до пяти не оплатить счет, у них отключат электричество. Джонатан ушел на занятия, а Энн не было дома. Сэнди нехотя пришла. Эстелла встретила ее на пороге со счетом. «Не знаю, что бы я без тебя делала?» Она попыталась поцеловать Сэнди, но Сэнди уклонилась. «Ты же не можешь все время так делать, – бранилась Сэнди. – Это просто невозможно. Неужели ты никогда не научишься?» Она ушла со счетом в руке. Сейчас она, несмотря на бесчисленные попытки, так и не могла вспомнить, поцеловала ее Эстелла в конце концов или нет.