– Нет, я приеду.

Сэнди лежала на знакомом бугристом матрасе и прислушивалась, как Энн наводит порядок на кухне. За бренчанием тарелок, мерным звуком льющейся воды было слышно, как она напевает. Джонатан и Эстелла, утомленные непривычным напряжением – приемом к ужину гостя, – рано удалились, но она различала суетливое квохтанье Эстеллы, когда та чувствовала недомогание, неразборчивое недовольное бормотание. Вода перестала течь, и она слушала, как Энн отправилась в ванную и почистила зубы.

– Ну как, – спросила она, входя в комнату, – как он тебе?

– Тед?

– Нет, Санта-Клаус. Конечно, Тед.

Сэнди немного помолчала.

– Нормально.

– Спасибо.

– Ну, а ты чего от меня ожидала?

– Вы, похоже, поладили, – неуверенно продолжала Энн, с инстинктивным подозрением воспринимая язык, на который Тед и Сэнди, видимо, перешли самым естественным образом, подтрунивание и подначивание, которые ей, искренней и неловкой, были недоступны.

– У тебя с ним правда серьезно? – спросила Сэнди.

– Да.

Сэнди, опершись на локоть, пристально смотрела на сестру.

– А у него с тобой?

Энн улыбнулась.

– Да, – ответила она, и Сэнди разглядела в этой улыбке застенчивую гордость девушки, которую недавно полюбили.

– Он не такой, какого я ожидала увидеть, – заметила она.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Просто я думала, что тебе был бы нужен кто-то более, ну, не знаю, вдумчивый, что ли. Не такой хвастливый. Он, похоже, не совсем в твоем вкусе, вот и все.

– У меня нет никакого вкуса, Сэнди. Это по твоей части, – она вздохнула. – Извини. Просто мне действительно хочется, чтобы он понравился тебе.

– Он мне нравится. Правда.

Энн улыбнулась и вдруг подошла и поцеловала Сэнди перед сном – у них этого не было заведено.

– Я знала, что он тебе понравится, – радостно сказала она и легла в постель.

Сэнди слушала, как дыхание Энн успокаивается, приобретает ровный ритм, такой знакомый, что, казалось, он вечно пульсирует и у нее в крови. Она прикусила губу, отвернулась. Почему Энн?

В ее снах о мужчинах никогда не было собственно секса, свершения, удовлетворения, но было желание, неодолимая боль обоюдного вожделения, пока не утоленного, пронизывающее влечение, когда ты и я («ты» – переменное) все ближе и ближе.

Но она всегда просыпалась прежде, чем они встретятся, и ей оставалось лишь потаенное томление страсти.

Через три недели Энн позвонила Сэнди в колледж. Было около полуночи, и этот звонок напугал ее.

– Я тебя разбудила? – спросила Энн.

– Нет. Все в порядке – Джонатан, Эстелла?

– Все прекрасно. – Долгое молчание. – Я позвонила, чтобы сказать тебе, что вышла замуж.

– Ты – что?

– Мы поженились.

– Зачем?

– Что значит «зачем»?

– Зачем ты вышла замуж, Энн? Ты такая молодая. Откуда, черт побери, ты знаешь, что тебе нужно именно это? Почему ты не оставила себе шанса?

– Шанса на что?

– Узнать жизнь.

– Мне нужно именно это. Я люблю его, – просто сказала она. – Разве ты не можешь просто порадоваться за меня?

– Я рада за тебя.

– Ладно.

– Да, нет, Энн, я действительно рада. Но ты уверена?

Энн засмеялась и не ответила.

– Я скоро позвоню тебе. Тебе надо идти. Наверное, у тебя завтра занятия.

Она повесила трубку, прежде чем Сэнди успела поздравить ее.

Сэнди больше не старалась посещать лекции, особенно утренние. Даже собравшись пойти на занятия, она чаще всего просыпалась с тяжелой головой. Ее ничто не интересовало, во всяком случае, ничто на лекциях по древнему искусству или психологии, или по творчеству Готорна и Джеймса даже не увлекало ее. Она часто спала до часу-двух дня, заставляла себя часок позаниматься, а потом отправлялась развлекаться в бар, где первый год пила коктейли с виски, а потом неразбавленную водку. На какое-то время она убедила себя, что влюблена в парня, который жил этажом выше, красивый парень в шесть футов два дюйма ростом, он носил свитер с воротником «хомут» и бутсы, она таскалась за ним по всему кампусу, изучая его распорядок дня и привычки, по кусочкам составляя жизнь. Она грезила о его руках, о его руках на своем теле. Но он начал встречаться с девушкой по имени Сьюзи, которая красила губы розовой помадой и носила свитера с вышитыми маргаритками. Все равно. Были и другие.

Она реже звонила Энн на новую квартиру, словно неизбежное присутствие другого человека не оставляло места для того, чем они были прежде. Энн присылала домашние печенья и пирожные, присовокупляя коротенькие непринужденные записочки, которые казались Сэнди столь же загадочными, как если бы они пришли из другой страны. Она прикалывала их над столом для изучения.

Однажды она позвонила домой и попыталась поговорить с Джонатаном.

– Я все никак не пойму, чем мне хочется заняться, – сказала она. – Откуда другие люди так точно знают это?

– Потому что они или дураки, или гении. А ты, моя дорогая, ни то и ни другое. – Он пробормотал что-то, чего она не поняла, а потом громко добавил: – Чем бы ты ни занималась, не делай заметок. Никогда не делай заметок. Они вынудят тебя полагаться на чьи-то чужие предвзятые суждения. С чего тебе запоминать ошибочные мнения? Обещай мне, что никогда не станешь делать заметки на занятиях.

– Запросто, – сказала Сэнди.

Но на предпоследнем курсе Сэнди открыла для себя журналистику. Вышло это по чистой случайности. Курс, на который она хотела попасть вначале, «Расовые отношения в период реконструкции», был уже набран.

Каждое утро, как только студенты рассаживались по местам, профессор рассказывал им сюжет. «На 91-м шоссе произошла авария. Две машины, «шевроле» с семьей из четырех человек и микроавтобус «понтиак» с семнадцатилетним парнем за рулем. «Понтиак» выскочил на встречную полосу и врезался в «шевроле». Мать семейста, сидевшая рядом с шофером, погибла сразу. Сын-подросток находится в реанимации. Шел дождь». У вас есть пять минут. Сочините развернутый анонс.

И вот тогда-то Сэнди и обнаружила способ, как тратить время, как забываться самой, подавлять свое ненужное, лишнее, надоедливое «я» дольше, чем на единственное мимолетное мгновение, которое ей лишь иногда давалось с парнями. Переносить факты на бумагу, факты, которые можно было хранить, оценивать и взвешивать. Факты, которые, если их собрать, рассмотреть под определенным углом, изучить, могли бы дать объяснения или, по крайней мере, дать ключи к разгадке. Законы причины и следствия увлекали ее, соблазняли ее обещанием того, что стоит только копнуть достаточно глубоко, задать правильные вопросы, как всегда можно будет отыскать причину. Значит, вот в чем, прежде всего, состояло заблуждение – эту случайность, хаотичность можно было бы победить, перехитрить. Все дело было лишь в настойчивости. Она начала представлять себя охотником, проницательным, лишенным сентиментальности, быстрым.