– Ничего не могу поделать, я горжусь тобой, – сказала Энн с улыбкой. На восьмом месяце второй беременности ее лицо стало одутловатым, и улыбка тонула в расплывшихся щеках. На этот раз вес был просто весом, тем, от чего необходимо избавиться как можно быстрее.

Сэнди отодвинула газеты в сторону. В последние несколько месяцев она частенько приходила к сестре ужинать, якобы для того, чтобы составить ей компанию, когда Тэд задерживался в конторе. Она являлась, вооружившись списком новых слов, которые недавно узнала и хотела, чтобы Энн заучивала их, повторяя и втолковывая их серьезно, настойчиво и терпеливо: маниакально-депрессивный, недееспособный…

– Ну какая разница, как это назвать? – спрашивала Энн, – Эстелла такая, какая есть.

– Как ты не понимаешь, у этого есть название. Это не просто Эстелла. Не то, что она сделала с нами. Не что-то неопределенное, Энн. Это реальность. Болезнь. У нее есть название и признаки.

– Все равно не понимаю, каким образом от этого что-то меняется.

– Меняется наше отношение. Это не наши фантазии, мы не выдумывали ее. Это не наша вина.

Энн немного помолчала.

– Ты думаешь, если наклеить на Джонатана и Эстеллу ярлык и поместить их в коробочку, то отделаешься от них? Разве ты не можешь просто принять их такими, какие они есть?

– Нет. А ты можешь?

Энн ничего не ответила.

Придя домой, Тед открыл пиво и сел вместе с ними за стол, поставив бутылку прямо на «Кроникл».

– Славная работа, Сэнди, – язвительно заметил он.

– В чем дело? Тебе не понравился мой синтаксис?

– Да нет, по мне твой синтаксис вполне хорош, – сказал он, улыбаясь. – Со стилем у тебя все в порядке. Вот тема – другое дело.

– И что все это должно означать?

– А то, что эта самая электростанция, против которой ты так выступала, могла бы дать городу много рабочих мест, которые нам сейчас так отчаянно нужны.

– Тед, – вмешалась Энн, – мне казалось, ты был против этой электростанции. Ты сам говорил, что они недостаточно в этом разбираются.

Он пропустил ее слова мимо ушей.

– Что за ощущение, когда обладаешь такой властью? – спросил он у Сэнди.

– А я и не подозревала, что обладаю какой-то властью. Но уверена, что если бы это было так, то было бы просто замечательно.

Тед засмеялся.

– Не сомневаюсь.

– Тебе лучше знать, – продолжала Сэнди. – По-моему, в этом доме вся власть в твоих руках.

– Вот как ты считаешь?

– Угу.

– Откуда такие познания?

– Отнеси это на счет моей исключительной наблюдательности.

Тед улыбнулся.

– Что ж, внешность бывает обманчива. За симпатичной наружностью твоей сестры скрывается на удивление упорное стремление поступать по-своему. Правда, Энн?

Они оба посмотрели на нее.

– Пошли вы, – произнесла она так тихо, что в первый момент они оба подумали, что ослышались. – Пошли вы оба. – Она вскочила из-за стола и быстро вышла.

Взгляды Сэнди и Теда встретились, и они поспешно отвели глаза в сторону. Сэнди последовала за Энн в гостиную.

– Энн?

– Оставь меня в покое, ладно?

– Извини. Я не понимаю, в чем дело, но все равно извини.

– Думаешь, раз я не пишу для какой-нибудь дурацкой газеты, значит, я идиотка. А, черт, что я вообще понимаю, у меня даже работы нет. Все простые ответы знаешь только ты.

– Ох, Энн, я никогда не имела в виду ничего подобного. Мне это даже в голову никогда не приходило.

– С чего ты так уверенно судишь о моей жизни?

– Извини. Пожалуйста.

Энн вздохнула.

– Я позвоню тебе завтра, – предложила Сэнди, подхватив свои вещи, стоя с ключом от автомашины в руке. – Договорились? Договорились, Энн?

– Конечно.

Когда Тед услышал, как закрылась дверь, он подсел к Энн на диван.

– Я ничего особенного не хотел сказать, – произнес он и прижался к ней. – То есть, я имею в виду, мне нравится это твое стремление. Ну, давай поцелуемся. Давай. Вот так-то лучше.

Трехлетняя Джулия бежала впереди них, ее крепкие ножки так и мелькали, направляясь прямо к ступенькам при входе. Она поздно начала ходить и с тех пор с редкостной сосредоточенностью наверстывала упущенное. Одним из первых она выучила слово «я», и хотя теперь уже произносила полные и понятные предложения, стоило ей расстроиться, особенно если кто-то пытался сделать за нее то, что она точно могла бы сделать сама, язык и воля все еще сталкивались в вихре «я-я-я-я», пока она не добивалась своего. Энн никогда прежде не слышала, чтобы ребенок в ее возрасте совершенно спокойно и охотно оставался в комнате один.

Энн шла на несколько шагов позади, держа Эйли, завернутую в желтое, связанное крючком одеяло, рядом с ней – Тед, нагруженный двумя коробками книг. В тот день они уже пять раз ходили туда-сюда, этот был последним. Коробки и узлы все еще громоздились у входа в их новый дом на Сикамор-стрит, и Тед при входе споткнулся об них.

– Нет ничего лучше своего дома, – сказал он, поднимаясь с кучи вещей на полу.

Энн отнесла Эйли в пустую спальню, где заранее поставила кроватку, и осторожно уложила. Пол, стены и окно были еще голыми, и когда она обернулась на пороге, ей показалось, что она неосторожно оставила ребенка плавать в таком огромном пустом пространстве. В соседней комнате Джулия стояла у окна – ее глаза были как раз на уровне подоконника – и выглядывала во двор с удовлетворением новоиспеченного владельца. Она не слышала, как Энн прошла мимо, раскладывая на кровати свое любимое одеяло, малиновый прямоугольник в мелкую крапинку.

Энн тихонько спустилась по лестнице и остановилась возле Теда, который удерживал на перилах металлический ящик с инструментами.

– Чувствуешь себя взрослой? – спросил он с улыбкой.

– Скорее самозванкой. Ты думаешь, мы потянем все это?

– Ты имеешь в виду материально?

– Я имею в виду все вместе.

Он засмеялся и притянул ее к себе.

– Да.

Она поцеловала его шею сбоку, и его запах, его тепло пробудили в ней нечто, в последнее время слабое, едва заметное. Он почувствовал, как раскрылись ее губы, встретил их, просунул руку ей под свитер. «Не здесь», – прошептала она уже слегка охрипшим голосом, и он втолкнул ее в просторный и пустой гардероб рядом, где, стоя в темноте, они приникли друг к другу с торопливым, отчаянным и неутолимым желанием.