– Каждые пятнадцать минут делай перерыв. Бери камень в руку и пытайся мысленно его согреть. Представляй, что внутри тебя есть тёплый источник, и ты направляешь это тепло в камень.

Федька взял осколок двумя пальцами, разглядывая с благоговением.

– А зачем это нужно, господин Ключевский?

– Это упражнение для развития внутренней энергии. Каждая попытка передать тепло камню будет тренировать твои внутенние каналы. Как мышцы растут от нагрузки, так и способности развиваются от использования.

На самом деле всё было несколько сложнее. Попытки передать энергию камню будут опустошать его внутренний резерв, заставляя организм не только восстанавливать потраченное, но и наращивать объём.

Через месяц таких упражнений его магический потенциал удвоится. Но объяснять такие тонкости пока рано, ведь парень может перестараться и навредить себе.

Я вышел из дома Елены Павловны, отправил Федьку в лавку к Золотову и снова набрал номер Аглаи. Тишина. Чарофон даже не сбрасывал вызов, просто бесконечные гудки уходили в пустоту, как камни, брошенные в колодец.

Забавно. Уж не сбежала ли она вместе с кулоном?

Спустился к каналу, где покачивалась на воде моя верная лодка. Утренняя роса всё ещё блестела на деревянных бортах, собираясь в крупные капли и скатываясь в воду с тихим плеском.

Движетель ожил с первого движения рычага, работая с мягким гудением, похожим на мурчание довольного кота.

«Капля!»

«Данила зовёт! Что нужно?» – отозвалась она откуда‑то из глубины канала.

«Проверь квартиру Аглаи. Помнишь путь?»

«Капля помнит! Капля всё помнит! Через трубы можно!»

Я поплыл по утренним каналам, вдыхая особенный запах города, просыпающегося после ночи. Это была смесь свежего хлеба из пекарен, дыма из труб, водорослей и той неуловимой свежести, которая бывает только в первые часы после рассвета.

На Торговом мосту уже выстроились цветочницы с корзинами роз и гвоздик, их яркие платки создавали пёструю мозаику на фоне серого камня. Грузовая баржа с углём медленно проползала мимо, оставляя на воде радужные разводы машинного масла.

«Аглая спит!» – прилетел возмущенный мыслеобраз от Капли. – «Спит как сурок зимой! Храпит! Одежда везде!»

Усмехнулся. Ну конечно. Пока я тут размышляю о её судьбе, дама просто отсыпается после вечеринки. Впрочем, это даже хорошо, ведь значит, всё прошло без эксцессов.

Причалил у дома на Французской набережной. Гранитные ступени, стёртые тысячами ног, вели от воды прямо к парадной двери. Пятиэтажное здание из серого камня с коваными балконами смотрело на канал рядами окон. Некоторые уже открыты, и оттуда доносились звуки утренней жизни: детский плач, звон посуды, чей‑то зычный бас, распевающий арию из оперы.

Поднялся на третий этаж. Ковровая дорожка на лестнице приглушала шаги.

Позвонил в дверь с медной табличкой «А. Степанова». Колокольчик отозвался мелодичным перезвоном где‑то в глубине квартиры.

Дверь открылась почти сразу. Горничная оказалась девушкой лет восемнадцати, невысокой и худенькой, с таким количеством веснушек на курносом носу, что казалось, будто кто‑то брызнул на неё коричневой краской.

Рыжие волосы были строго убраны под белый чепец, но несколько непокорных прядей выбивались, завиваясь колечками у висков. Серые глаза смотрели с любопытством, которое она тщетно пыталась скрыть за маской служебной вежливости.

На ней был простой чёрный сарафан с белым передником, безупречно чистым и накрахмаленным до хруста.

– Доброе утро, – горничная присела в книксене, чуть не зацепившись подолом за порог. – Ой, простите… То есть, добро пожаловать! Но госпожа строго‑настрого запретила кого‑либо пускать. Она… отдыхает после вчерашнего вечера.

Говоря это, девушка покраснела. Веснушки стали ещё заметнее на алеющих щеках. Видимо, «отдых» госпожи включал в себя довольно красочные подробности.

В этот момент из глубины квартиры раздался пронзительный визг, за которым последовала витиеватая ругань. Судя по интонациям и обилию французских междометий, мадемуазель Аглая только что обнаружила над собой облако ледяной водяной взвеси. Что‑то с грохотом упало, возможно, ночной столик. Потом звон. Это уже точно стакан.

Я не стал устраивать грубое пробуждение водой, как с рыбаками в Бабьем затоне. Аглая всё‑таки дама, пусть и специфической профессии. Вместо потока воды я создал над её кроватью мелкую ледяную морось. Холодный туман, который мягко, но настойчиво возвращает в сознание. Гуманнее, но не менее эффективно.

Девушка метнулась внутрь с проворством испуганной мыши, на ходу поправляя сбившийся чепец. Приглушённый диалог долетал через приоткрытую дверь:

– Госпожа, к вам господин…

– Какой ещё господин⁈ В такую рань⁈ Жозефина, я же просила…

Так вот как зовут нашу веснушчатую горничную. Жозефина. Изысканное имя для девушки с такой явно славянской внешностью. Видимо, Аглая переименовала её для пущей элегантности.

– Данила Ключевский! – крикнул я громче.

Пауза. Шорох ткани, звук падающего с кровати одеяла, потом стук. Что‑то тяжёлое упало на пол. Судя по последовавшему французскому ругательству, Аглая наступила на собственную туфлю.

– Ключевский? О господи… Одну минуту! Входите! Жозефина, кофе! Много кофе! И воды! И… и что там ещё от помогает от головной боли? Огуречный рассол! Нет, это слишком плебейски… Просто кофе и воду!

Я вошёл через минуту, давая хозяйке время привести себя в относительный порядок.

Будуар Аглаи представлял собой причудливую смесь идеального порядка и творческого хаоса. Первое, что бросалось в глаза, это обои цвета слоновой кости с едва заметным рисунком из золотистых лилий, которые при движении словно покачивались на невидимом ветру. Мебель изящная, в стиле модерн, с плавными линиями и растительными мотивами Каждый предмет интерьера явно стоил состояние и был подобран с безупречным вкусом.

Но поверх этого порядка царил хаос женского существования. Платья перекинуты через спинки стульев, шёлковые чулки свисали с подлокотника кресла, как экзотические лианы. На туалетном столике – россыпь флаконов с духами в творческом беспорядке, украшения разбросаны среди пудрениц и помад. Корсет висел на ширме, похожий на доспехи после битвы.

Сама Аглая полулежала в кресле у окна, кутаясь в китайский халат с вышитыми драконами. Каким‑то чудом, несмотря на внезапное пробуждение и очевидное похмелье, она умудрялась выглядеть если не элегантно, то хотя бы мило и уязвимо. Растрёпанные волосы создавали ореол вокруг бледного лица, под глазами залегли тени, но это придавало ей вид героини романтической драмы, а не жертвы вчерашних излишеств.

Лицо без косметики казалось почти детским. Бледная кожа с лёгкими веснушками на переносице. Кто бы мог подумать, что роковая женщина прячет веснушки под пудрой? Под глазами залегли фиолетовые тени, губы слегка припухли, а на левой щеке отпечатался узор от кружевной наволочки.

– Вы специально выбрали самый варварский способ будить даму? – простонала она, прижимая ладонь ко лбу. – Или это часть вашего загадочного шарма?

– Понятия не имею о чём вы, – моментально открестился я от облака взвеси. – Предполагаю, что вам всё приснилось. Кстати, пытался дозвониться. Трижды.

– Чарофон – она неопределённо махнула рукой куда‑то в сторону. – Кажется, я вчера уронила его в ведёрко с шампанским. Или в вазу с цветами. Не помню.

Горничная внесла поднос с кофейником, чашками и графином воды. Аромат свежего кофе мгновенно заполнил комнату.

– Может, чего покрепче? – с надеждой спросила Аглая, кивая на буфет, где поблёскивали хрустальные графины. – Коньячку? Для поправки здоровья?

– С утра лучше воду. Поверьте, поможет быстрее.

Пока Жозефина расставляла чашки, звеня ложечками и тихо причитая над пятном от кофе на скатерти, я направил тонкую струйку энергии на стакан с водой. Вода едва заметно засветилась изнутри, совсем чуть‑чуть, как если бы через неё пропустили солнечный луч. На поверхности появилась мелкая рябь, хотя графин стоял неподвижно.