Голос Захара стал ниже:

– Она отказалась пойти с ним на свидание. Просто испугалась. Он старше на двадцать лет, самодовольный, влез в личное пространство. Вечером его гопота ее схватила. Затащили в машину. Он ее изнасиловал, Артур. Мать подавала заявление в тот же вечер о пропаже дочери. Потом оно чудесным образом исчезло и дело не возбудили…

Я сжал кулак так, что костяшки хрустнули. Захар продолжал:

– Из конфиденциальных источников известно, что после этого он держал ее у себя дома. Изолировал. Запугал. Сказал, что ее мать с долгами, и если Вероника пойдет в полицию, он посадит ее. Девчонка сломалась. Официально заявила матери и всем знакомым, что они якобы в отношениях. Через полгода – брак. Все чисто, как картинка для предвыборного буклета.

Я не дышал. Просто сидел, вцепившись в подлокотники кресла.

– Он держит ее, как в тюрьме. Физически и морально. Куда бы она ни пошла – за ней охрана. Видеонаблюдение. Это подтверждают все в окружении. Хороша семейная жизнь у мецената-добряка, мать его… Баб тоже любит. Налево ходит регулярно и особо не шифруется в своих кругах. Так, для широкой публики разве что только роль играет семьянина.

Я молчал и тяжело дышал, переваривая услышанную информацию.

– А что случилось? Что за интерес за такой к пациентке, Арт?– усмехнулся по-мужски Зевсов.

– Поступила ко мне в приемную с ОКС. Никто изначально не знал, что у нее редкая патология. Пересадка. При том приступ спровоцировал этот урод. Изменил ей, представляешь? А она его застала в гостинице с любовницей…

Захар слушал.

– Брат, я сейчас ни в коем случае ни на что не давлю и не намекаю. То, что муж – урод, ясен пень. Но если он ей так ненавистен, то что убиваться-то за измену? На черта вообще тогда реагировать и ехать в отель, выводить его на чистую воду… Не думал об этом? Я к тому, Арт, что может быть, не такая уж она и жертва… И правда хвостом может крутила перед влиятельным депутатом… А что, трамплин… Из тверской общаги в Москву…

Внутри все, будто нарочно, забурлило. И видел ведь я рациональное зерно в словах друга, а все равно все свербело… Не любит она его, не нужен он ей… Там что-то другое…

– Неправильно там все, я же вижу… В палату не пускаю его- так у меня круглые сутки под окнами охрана его. Словно бы в клинике не хрупкая девочка-пациентка, а особо опасный преступник… А главное- у нее в глазах не просто обида, Зевс. Там страх. Боится она. А с ее сердцем- это обратный отсчет…

Зевсов выдохнул. А может затянулся своим отвратительным вейпом. Давно призываю его бросить эту гадость, еще более вредную, чем обычные сигареты… Только это же Зевсов- как вобьет что-то себе в голову- легче русло реки изменить…

– Брат, как знаешь. Ты только исходи из того, что всегда чем смогу, помогу… На меня можешь рассчитывать. Если бомбит тебя от девочки, бери. Мы все давно ждем, когда ты из спячки выберешься. После смерти Лейлы…

– Не надо о ней, Зевс,– остановил друга.

Не надо, нет…

И впервые, как ни странно, не потому, что мысли о бывшей жене вызывали боль…

Потому что чувствовал себя как-то неправильно, постыдно, словно бы предавал… Я думаю о другой. Все время. Думаю, как мальчишка. Не выходит она из головы. Вот так за какие-то считанные дни все изменилось…

Встал. Халат сполз с плеча. Я больше не чувствовал себя врачом. Но и героем не чувствовал тоже.

Только мужчиной в раздрае. С болью в груди, которую сам бы описал как нестабильную.

Я снова пошел к ней. Без причины. Без повода. Просто… не смог иначе.

Вероника сидела на кровати, закинув ногу на ногу, и рисовала пальцем по экрану планшета. Цвета на электронном холсте были странные – грязные, как будто кто-то взял любовь и ненависть, перемешал их кистью и разбросал мазками.

– Что это? – спросил я, подойдя ближе.

Чуть более близко, чем того требовала субординация между лечащим врачом и пациенткой.

Она остро как-то посмотрела на меня. Остро и пронзительно. Какие же все-таки глаза у нее бездонные… Грустные, умные, небесно красивые… Не девочки двадцати двух лет…

– Это боль. И любовь. Иногда одно и то же. Иногда одно излечивает другое…

Я молчал. Отзывались ее слова в сердце. И рисунок тоже что-то цеплял. Она отложила планшет, посмотрела на меня:

– Артур Титалович, а вы когда-нибудь… любили?

Я чуть улыбнулся. Горько.

– Я умею чинить сердца чужих, Ника. Но к своему доступ давно потерял. Знаешь, это как забытый пароль… Не можешь зайти на почту, хотя уведомления на телефон все еще приходят, что тебе кто-то туда пишет. А ты? Любила? Любишь?

– Я?– усмехнулась она горько,– не успела, наверное… Слишком быстро перешла в тот возраст, когда разочарование перекрывает все другие эмоции. Эмоции ведь- это гормоны… Так вы, врачи говорите… Вот, мой гормональный фон слишком быстро поменялся…

– Что у тебя с мужем, Вероника?– спросил в лоб, не задумываясь, перейдя на «ты». Нервы сдавали, – завтра днем тебя выписывают. Я больше не смогу держать тебя здесь и оттягивать вашу встречу. Он все время пороги обивает, волнуется. Переживает… Понимаю, что не хочется тебе говорить о том, что между вами произошло накануне приступа, но если тебе нужна помощь, самое время об этом сказать…

Она резко отвернулась к окну. Заметно занервничала. Пульсометр на руке истерично запикал.

– Я попробую помочь, Ника,– продолжал я,– и думаю, что у меня в принципе на это хватит сил и возможностей. Но для этого мне нужно видеть всю картину… Зачем ты ездила в отель? Кто тебе слил информацию, что он там тебе…– язык не повернулся договорить предложение,– ты так сильно распереживалась из-за его поведения? Ревноуешь?

Я говорил- и видел, как меняется ее лицо…

Кожа бледнеет, глаза расширяются…

Дыхание становится все более частым.

– Что… что он вам наплел?– по тембру голоса сейчас я понимал, что дело там не в обиде или волнении. Ника была в ярости…

– Он сказал, что ты застала его в отеле с любовницей и тебе стало плохо…

Она посмотрела на меня, как на умалишенного. А потом просто начала смеяться. Громко, заливисто и горько.

– Я никогда бы не поехала в отель сама, Артур Титалович. И мне все равно на измены этого человека. Само это слово тут неправильно, ибо оно имеет смысл лишь в отношении тех, чья верность для тебя важна. А это слово даже марать не хочется о Геннадия. Он недостойный человек, чтобы оперировать в его отношении словом «верность». Геннадий сам притащил меня в тот гадюшник. Меня и очередную свою… девку,– она сказала это – и ее лицо исказилось от отвращения,– он хотел, чтобы я… чтобы они… чтобы мы…

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.